Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2009)

• Название: Новый Мир ( № 3 2009)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Напою твоего коня.

— Уже все, Валентина. Уже все. Мы никогда не будем вместе.

Черный ворон сложит крылья на ограде.

— Что это значит — вообще все?

Приберу дом.

— Тебе, конечно, сейчас нужна помощь. Квалифицированная медицинская помощь. Поверь, то, что я здесь, — уже немало с моей стороны. Ты согласна?

Замешу тесто.

— Согласна. Ведь ты мог и не приходить.

Выбелю печь.

— Да. Я мог и не приходить. Но я все-таки пришел. Я помню, что мы пережили вместе.

Выскоблю пол.

— Ты… ты звал меня замуж.

Надену тебе на руку кольцо.

— Ах, боже мой. Ну мало ли что звал. Давай не будем разыгрывать сцену из сериала. Мы расстались. И ты ведь тоже не жалеешь об этом. Если бы ты не ввела себя в весь этот бред, ты бы и не вспомнила обо мне.

Заплету косы.

— Вспомнила. У меня никого не было, кроме тебя.

Завернусь в платок.

— У тебя есть родители, есть друзья, у тебя соседи, знакомые, у тебя твоя работа, твоя родня. У тебя много всех и всего.

Выйду в ворота.

— Но тебя у меня нет.

Ты будешь спать.

— Будет другой кто-то. Ты еще молодая.

Рано утром.

— Мне не нужен никто, кроме тебя, Сергей.

Пойду по белой дороге.

— Я это уже слышал. Это не трагедия.

К каменному храму.

— А чего ты не слышал?

На колокольный звон.

— Знаешь, мы ведем бессмысленный разговор. Я не вернусь к тебе.

Встану в притвор.

— Да, ты ко мне не вернешься. Ведь возвращаться некуда. Не сюда же.

Тяжелый дух ладана.

— Сюда или не сюда — не важно. Я никуда не вернусь к тебе.

Темное золото икон.

— Никогда, хочешь ты сказать.

Негромкий голос чтеца.

— Никогда.

Торжественный строгий хор.

— В общем, это не страшно, — сказала я и посмотрела на цветок. Он рос на клумбе. — Мне совершенно не страшно.

Луч в окно.

— Я рад.

Высокий свод.

— Ну тогда будем считать, что ты приходил, чтобы я могла сказать тебе, что я тебя прощаю. А ты — прощаешь меня?

Холодный храм.

Он рассмеялся:

— Прощаешь? Ты? Меня? Боже мой, ну ты даешь!.. А за что ты меня прощаешь?

Было не больно. Встать из пепла. Может быть, сигаретного.

Я знала, что я несправедлива к Сергею. Что мои упования пустячны, ни на чем не основаны, ни на что не рассчитаны.

Инна пришла и принесла яблоко.

— Не бойся, я вымыла его хозяйственным мылом.

— Как же его теперь есть… Когда пахнет мылом, да еще — хозяйственным?

— Зато нет бактерий.

Заглянула Нюра, на нее замахали руками.

— Куда прешь, рожа?

— А ей сказать…

— Что — сказать?

— Сказать. Все живы.

— Все — да не все!..

— Ты уже неделю очень плохо себя ведешь, — проговорила Прасковья Федоровна. — Если ты и дальше будешь такая, тебя сегодня переведут в первую палату.

— Да не трогайте ее, у девчонки горе.

— Здесь у всех горе, Наталья Валерьевна, как вы не понимаете. Погоревать тут не дадут никому: вкатят дозу — и глаза закатились.

В светлой палате было очень тихо. И надо взять себя в руки, но я, по-моему, не могу. Не получится.

— Дали бы ей какую-нибудь таблетку!

— Да какую уже таблетку, уже все дали, что могли.

— Валерьянку.

— Ха-ха. Не держат тут валерьянки. Строгое отделение, милые мои.

— Надо ее переводить.

— Не надо, оставьте ее, нам не страшно.

— Вам не страшно, а мне лично страшно.

— А в первой палате что — не люди? Какая разница?

— Люди, но те люди не соображают ничего.

— Родители не могут забрать ее отсюда?

— Куда заберешь — она в таком состоянии.

— Отпустите ее, пусть умрет, раз ей так хочется.

— Это дурдом, здесь никто не умирает — всех откачивают.

— Ладно. Пойдем, Валентина. Бери свои вещи.

Я поднялась. Любое движение все же лучше. Может наконец не надо уже будет ничего чувствовать или думать.

— Вы понимаете, у нее умер муж…

— Дуры бабы. И вы ей поверили? Жив он, здоров. Да и не муж он ей и мужем никогда не был — и слава богу, а был бы, так она уже давно сидела бы тут, с вами.

— А чего она так расстраивается, если он жив?

— Вот — спроси ее! Совсем ума решилась. Запустила себя, не борется уже совсем.

— Отборолась.

— Ша, кликуши. Пока никто не умер. Постель свою собери, у меня новой нет для вас всех тут!

Сняла наволочку и пододеяльник, свернула, как пришлось, простыню. Короткий темный путь по коридору я уже проходила много раз, но, видно, так и не прошла как следует.

— Укольчик не забудьте ей поставить.

— Да уж не забудем… Тебе укольчик сделать?

— Только чтоб уже совсем ничего-приничего, — сказала я.

— А и не будет, милая, ничего и не будет.

Я вернулась на кровать со знакомым дырявым матрасом, в угол. Милаида Васильевна вытаскивала из глотки существа, чьего имени я не запомнила, свернутый в жгут конец одеяла, который та заглатывала.

— Чего ты не ешь-то ничего?

— Почему ничего?

— Ты второй день уже не ешь.

— Да это как бы не я.

— Не я! А кто?

— Не знаю.

— Ясно. Ничего, бывает. Терпи.

Нюра всунулась в первую палату, отсюда обычно ее не гнали.

— Просто на нее бес уныния напал, — сказала поучительно.

— Ах, да замолчи ты! — воскликнула Милаида Васильевна. — Я сама сейчас на тебя нападу!

Она и вправду разозлилась, рассвирепела. Бледная тень Нюры растворилась в коридоре. Потом — когда-нибудь — они меня выпустят. Они же не могут держать меня здесь вечно. Ведь я здорова. Им это даже невыгодно: корми ее, пои.

— Иванова, тебе укол сделали?

— Да сделали уже, всё.

— Врет она! Не делали ей!

— Так, Иванова, вставай, марш в процедурный!

И сестра рывком за руку подняла меня с железной кровати.

Железная кровать с шишечками. Груда подушек, белый тюль. За окном мыкнула корова, раздалась звонкая птичья перекличка, рассыпалась серебряными монетами. И Арсений спросил:

— А ты читала Пушкина? Вот это:

Для берегов отчизны дальной

Ты покидала край чужой…

— Какой еще край? — вскидывается сестра. — Что ты мелешь!

Из края мрачного изгнанья

Ты в край иной меня звала.

— А ты почему такой бледный? — спросила я.

Но там, увы, где неба своды

Сияют в блеске голубом,

Где тень олив легла на воды,

Заснула ты последним сном.

— Не уходи, ладно? Я не сплю, я в процедурный, вернусь сейчас. Ты только подожди меня еще немного. Осталось немного — совсем.

— Так, ждать тебя еще, Иванова! Прекратила!

Твоя краса, твои страданья

Исчезли в урне гробовой —

А с ними поцелуй свиданья…

Но жду его; он за тобой…

— Нет, нельзя, — говорю я. — Ничего ты не дождешься. Я обещала не тебе.

— Уже все равно, — отвечает он.

И лица его я не вижу.

 

Эпилог

C:\Documents and Settings\Иванова\Корзина\Valentina\Vademecum

Version2.doc

Она оторвалась от яркого компьютерного экрана и вгляделась в теплый сумрак комнаты. Два окна выходят на березовый перелесок. Ветер раскачивает деревья так сильно, что кажется: они ходят. Точнее, толкутся на одном месте, не решаясь сделать несколько шагов. Деревья неестественно оживленны по сравнению с комнатой, где стоят на своем месте кровать, стулья, стол, на столе — чашки, стеклянная банка с растворимым кофе, прямоугольный пакет молока.