Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2006)

• Название: Новый Мир ( № 2 2006)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

прост — и рукав что река прозрачная вдоль руки.

И просить не стану. Мне вдоволь бы поглядеть,

постоять вблизи, а то — и густой травой,

чешуею рыбьей, плавниками, жабрами обрасти

и струиться в реках вместе с немой водой.

 

*      *

*

Говорят, в человеке есть тонкая вязь времен,

и родись не теперь, а через десяток лет —

все равно рыба будет в нем плавником

рассекать нежно-жемчужный свет.

А потом — погляди наверх. Серые облака

те же самые, и сугробы, и дворник — Петр или Андрей.

Лучше его никто не знает — Земля кругла,

и ничто подолгу не задерживается на ней.

Мамы с колясками, словно на водопой,

по аллее тянутся и через каждый палеозойный миг

проверяют украдкой, спит ли малыш, — и строй

погремушек у изголовья розового гремит.

А ребенок? Ребенку игрушки нужны, мультфильм,

в зоопарк отправиться на праздник и выходной —

вот он, незамысловатый закон любви:

сразу после работы идти домой.

Да, домой. Там за окнами сыплется крупный снег,

Новый год скоро — судя по календарю,

и не я, но другой, искренний человек

шепчет, глядя в окно, тихо “благодарю”.

В кресле под яблоней

Людмиле Константиновне Гусаровой — другу, читателю, врачу.

Липневич Валерий Иванович родился в Минске в 1947 году. Окончил филологический факультет Белорусского государственного университета. Поэт, критик, переводчик. Автор поэтических книг “Трава и дождь” (1977), “Тишина” (1979), “Неведомая планета” (1988), “Дерево и река” (1988). Лауреат нескольких литературных премий. Живет в г. Руза Московской обл.

На голубой клеенке неба — пролитое молоко облаков. Кто-то рассеянно пытается вытирать, но только перегоняет лужицы с одного места на другое.

Сквозь неплотную, молодую листву старой яблони жарко прикладывается к левой щеке неожиданно выглядывающее солнце. Это именно тот случай, когда надо подставить и правую.

Напротив моего кресла, в канаве за ветхим штакетником, могучие вербы. Одна вольно раскидистая, ветвящаяся, впадающая в небо десятками ручейков, другая — обрезанная, с торчащими во все стороны зелеными прутьями. Третья справа прячет свой ствол за домом, но верхушка тоже видна — светло-зеленым нимбом покачивается над темно-серой шиферной крышей.

Сквозь вербы серебрится водонапорная башня на пригорке. Аист с какой-то загогулиной в клюве планирует на ее вершину. Ремонт родного гнезда идет полным ходом. Интересно, а в своей Турции они тоже ладят гнезда? Ведь птенцов-то высиживают только здесь. Родина — там, где рождаются дети.

Между вербами и водонапорной башней, за высоким забором с лобасто выпирающими булыжниками красуется дом моего соседа Иосифа, по-домашнему Юзика, с которым мы и прикатили утром на его белом “форде”. Лет двенадцать назад он разворотил склон, отделенный канавой от дороги, и воткнулся в тяжелую глину мощным, на века, фундаментом. Милиционер-чернобылец, скорее квадратный, чем прямоугольный, провел эту циклопическую акцию на пару с такой же крепкой и неутомимой подругой.

Долго проклинали его деревенские бабки, пробираясь в магазин за хлебом по изуродованной дороге. Нещадно материли, особенно весной и летом, случайные и постоянные прохожие, с трудом выволакивающие ноги из цепкой глины. Молча терпели соседи — начальство. Выговаривали свои претензии только иногда, по пьянке. Но Юзика это не смущало. Хотя, когда из окна в окно прострелили его дом насквозь, он стал демонстративно появляться с кобурой на поясе.

Никто не подсказал вовремя, что немного левее и выше лежит в земле еще более мощный фундамент панского дома, в свое время угрюмо озиравшего нищую округу. Деревенские хатки лепились друг к другу, а на улице двум подводам было не разминуться. Да если бы и подсказали, то после некоторого колебания Юзик все равно бы не отважился занять это место, невольно и опасно привлекающее к себе внимание. Ломаная крыша послушно повторяет линию склона, и дом не торчит из пейзажа. Вековая мужицкая мудрость: и быть, и как бы не быть. Именно это обеспечивает приспособление и выживание. Никаких “или”. Романтическое “или — или” — для Гамлетов и прочих недоумков, заваливающих трупами сцену истории.

Словно реализуя упущенную моим соседом возможность, на холме за рекой, напротив бывшего панского дома, поднял свой скромный замок однофамилец и тезка нобелевского лауреата. Замок чем-то напоминает переделкинскую дачу — близость фамилий обязывает. “Ишь не боится красоваться! — замечают мужики. — Смелый парень этот Пастернак!” И непонятно: то ли хвалят, то ли порицают. Скорее, как обычно: и то, и другое. Не лишают героя свободы действовать, но и не отказываются от права на собственное мнение. “А ведь не пан!” — добавляют задумчиво. “Пан не пан, а грошы доугия!” — ставит кто-нибудь точку.

Соседу моему выпали не долгие деньги, но долгие труды, невольно вызывающие сочувствие и уважение. Еще и теперь, по прошествии двенадцати лет, нельзя сказать, что стройка закончена. Бревенчатый сруб обложен кирпичом, плотно настелены — без единой щелочки — полы, розоватой ольховой вагонкой обшиты стены. Над бетонным бункером с гаражом, погребом и хозблоком возникли четыре комнаты и кухня с прихожей. Все сделано добротно, основательно, без модных ухищрений. И все сами, без наемных рабочих, в выходные, праздничные, отпускные дни. Скоро возьмутся и за третий этаж.

Конечно, с домом бы уже закончили, если бы не двадцать соток земли вокруг. Склон скудного глиняного холма как-то незаметно превратился в райский, с любовью возделанный уголок. Сад, огород, теплицы — все благодарно одаряет, пытаясь хоть как-то возместить потраченное время и силы. Да, трое сыновей — не шуточки. А тем более в начале перестройки. Теперь-то, если здраво прикинуть, занятие это абсолютно нерентабельное. Всю продукцию, что производит семья в течение лета, можно купить долларов за триста. Их проще и легче заработать в городе. Но, возражает мой сосед, процесс не купишь. Смысл его усилий именно в этом процессе — наркотически опьяняющем, дарующем счастье, такое необходимое в городской круговерти. Именно на него и был он запрограммирован десятками предыдущих поколений. Но именно в нем, на прощанье, эта привычная мужицкая участь и осознается как счастье, дает последнее, торжествующее цветенье. Дети — уже горожане. И по возможности уклоняются от этого “процесса”.

Главная забота Юзика, его радость — пчелы. Несколько десятков ульев на прицепах — вывозит на поля — постоянно в теплом кругу его заботы. Иногда неожиданно вылетающий рой, не утруждаясь поиском места, лепится прямо на него. Он спокойно стоит, довольно улыбается, медленно движется к свободному улью. Рассказывает, что впервые это случилось в детстве. Рой неожиданно обвалился на него — мать растерянно замерла, — а он ничуть не испугался. Прошел в гудящей и копошащейся шубе на пчельник и начал осторожно ее снимать. Горстями.

Неожиданное доверие этих загадочных существ навсегда поразило и приковало к ним. Улей стоит даже в городе на балконе. Те же пчелы позволили ему пару лет назад пересесть из неказистого и безотказного труженика “Запорожца” на элегантный “форд”. Прислали его из Германии в обмен на энное количество молочных фляг с медом. В народе сосед мой известен как пчеловод. О том, что он офицер милиции, правда уже на пенсии, юрист, почти никто и не знает. В этом есть своя логика: славу приносит только то, что мы любим, чему отдаемся всем сердцем.

Солнце пригревает все жарче, перемещаясь к верхушке липы. Облака незаметно дрейфуют на восток — за спину, в сторону Москвы. На подоконнике распахнутого окна пышно возлежит белая подушка, отогревая и просушивая свои гусиные перышки. Их собирала еще бабушка, гуси не переводились до последнего. Только когда осталась одна, распрощалась и с коровой, и с гусями. Да к десятку кур прибавилась и коза. А как же не держать все, что можно, на сколько хватает сил и здоровья. С этой последней, малой живностью плюс кот и собака я пробыл всего лишь месяц — пока бабушка лежала в больнице. И, мягко говоря, затрахался.

Дым из трубы выгибается к соседям справа. Их хата, такая же, как наша, но только обложенная белым кирпичом, приткнулась у самой реки. Соловьи в кустах щелкают прямо у окон, и ветки черемухи стучатся в стекла. Когда-то здесь жила многодетная семья Барановых. Да и сейчас хотя и не такая обильная, но все же достаточно шумная жизнь продолжается. По всему свету раскатились из родного гнезда дети и внуки.