Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2011)

• Название: Новый Мир ( № 7 2011)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Справа забора не было, но была кирпичная стена высотою в три метра — на этой высоте обрывался двор дома, стоявшего справа. Прежде там был плавный спуск, но потом дворы с помощью стены попытались разъединить. Мальчишки все равно пробирались — те, кто сверху, просто спрыгивали, мы же взбирались вначале на деревянный забор “обкомовского” дома, а затем по двум самодельным ступеням вступали в чужое пространство.

Проникновение на чужую территорию не одобрялось ни сверху, ни снизу: наши дворы почему-то враждовали, и между дворовыми командами постоянно шла ожесточенная и опаснейшая война — мы бросались камнями, расшибая друг друга в кровь.

 

Чердак и подвал

 

Когда играли в прятки (“жмурки”), договаривались: “Первая курица жмурится”.

Однако на это условие редко соглашались, потому что первый же найденный человек должен был начинать новый кон. Это было неинтересно: игра быстро заканчивалась. Правильно было условиться, что “последняя курица жмурится”, хотя доля несправедливости в этом была — получалось, что отдуваться в следующем туре приходилось тому, кто как раз лучше всех спрятался. Впрочем, хитрые дети пытались так укрыться, что их нельзя было найти вовсе, или выбежать незаметно и отстучать (отыграть) всех “застуканных” ранее игроков. Тогда тот, кто жмурился в этом туре, продолжал быть курицей и в следующем.

Естественно, мы постоянно искали и осваивали все новые места для укрытия. Такими местами вскоре стали чердак (редко, потому что открыт он мог быть лишь по случайности) и подвал.

В подвале было страшно и сыро. Там жили крысы и не работало электричество. Там были какие-то запутанные коридоры и упирающиеся в глухую стену повороты. Жильцы дома имели ключи от своих келий, где чаще всего держали запасенный на зиму уголь или дрова для растопки печей. К своей кладовке продвигались осторожно — с фонарем: лампочки кто-то все время выкручивал или разбивал. Открыв же ключом огромный навесной замок (у всех были могучие запоры), можно было наконец щелкнуть своим выключателем и увидеть гневную физиономию раздраженной вторжением крысы.

Только смельчаки могли прятаться в подвале, и редкая “курица, которая жмурилась”, решалась предпринять там поиски. Настал день, когда я решился пойти туда, чтобы спрятаться понадежней. Со мной пошел также осмелевший Юрко Левицкий, в то время как боязливый Алик Гущин решительно отказался.

Взявшись за руки, мы осторожно спустились в подвал и, вслушиваясь в подозрительные шорохи и дрожа от ужаса, медленно двинулись вдоль многочисленных запертых кладовок. Вдруг что-то тонко блеснуло мне в глаза, уже приспособившиеся к почти полной темноте. Я тотчас понял, что из одной из каморок кто-то сквозь деревянную дверь рубанул в нашем направлении саблей, и клинок, пройдя через древесину, сверкнул совсем рядом с нами.

— Фашисты! — закричал я. — Здесь логово фашистов.

Мы с Юрой почему-то пригнули головы и со страшной скоростью, не разбирая дороги, рванули к выходу из подвала. Но я еще успел оглянуться и — не знаю, каким образом, в самозабвенном страхе, — вполне трезво сумел разглядеть, что в каморке, из которой нам угрожали клинком, просто хозяин забыл погасить свет, и свет узким лучом проник нам в глаза через щель в двери.

Когда мы вылетели из подвала, нас тут же застукали, и я стал “последней курицей”, которой следовало жмуриться.

Но зато... Но зато Юрко стал бояться идти домой, потому что путь пролегал по той самой лестнице, по которой мы спускались в подвал. Он смотрел на меня умоляющими глазами и хотел, чтобы я проводил его до дверей его квартиры. Я сделал это — впрочем, не без страха.

Другие дети, напуганные нашими рассказами о фашистском подполье в подвале нашего дома, также стали просить меня об опеке — и я ее мужественно им предоставил. Более того, я дал волю своему творческому воображению и стал главным эпиком борьбы с фашистскими захватчиками. Я вспомнил, что и сам я однажды сошелся в схватке с врагом и тот пырнул меня штыком. Тут я расстегивал рубаху на груди и показывал шрам под левым соском прямо возле сердца (след операции, сделанной мне в возрасте нескольких дней отроду, — абсцесс). Это было очень убедительно, и дети с готовностью и доверием выслушивали мои россказни.

Я и сам стал уважительно относиться к своему героическому прошлому, постепенно превозмогая при этом страх перед подвалом.

Чердак был очень высокий — в два человеческих роста, — сухой и светлый. Под ногами густой слой какого-то серого песка, похожего на пыль. Тут можно было развешивать для просушки белье, но для этого надо было взять ключ у дворника. Ключи были также у жильцов верхних этажей. С чердака можно было попасть на крышу.

 

Преступление

 

А эту печальную историю я помещаю здесь, потому что ее развязка связана как раз с игрой в жмурки и с поисками новых, еще не освоенных мест для укрытия.

Как я уже говорил, весь дом внимательно следил за поворотами судьбы своих обитателей, и некоторое время все принимали участие в жизни очень милой молодой одинокой женщины Нэли. Долго она оставалась незамужней, по общему суждению — из-за того, что была хромоножкой. Соседи симпатизировали ей и желали, чтобы ее судьба устроилась, поэтому когда на ее лице стали замечать ошеломленно-застенчиво-счастливую улыбку, все мгновенно смекнули, что происходят какие-то перемены, тем более, что “в браму” стал вступать элегантный мужчина с букетами, а сама Нэля иногда говорила детям, что если ее будут спрашивать в ее отсутствие, то надо сказать, что ключ лежит в известном месте.

Прошло несколько недель, и все стали привыкать к тому, что жизнь милой Нэли, по всей видимости, устроилась. Ее реже можно было увидеть, но никто этому не удивлялся. Однажды, когда дети играли в жмурки, несколько человек отправились по парадной лестнице на третий этаж. Там, как раз возле Нэлиной квартиры, был небольшой, никому не принадлежащий закуточек, где можно было хорошо спрятаться. Мы потоптались несколько минут в этом закуточке, но выяснилось, что находиться там было совершенно невыносимо — из-за сильного запаха. Мы с грохотом спустились вниз по лестнице, не обращая внимания на то, что нас всех торжествующе застукали, и стали звать родителей.

Взрослые разделили нашу тревогу и с фонарем пошли наверх, удивляясь тому, что никто до сих пор не чувствовал страшной вони. В дверь звонили и стучали — напрасно. Вызвали милицию. Милиция при понятых вскрыла квартиру и вскоре обнаружила в корзине для грязного белья запихнутый туда труп молодой женщины с проломленной головой.

Стали перебирать все, что было связано с Нэлей, за последнюю неделю. Кто-то вспомнил, что элегантный мужчина в белых штанах вышел из ее квартиры с чемоданом в руках и сказал:

— Дети, если Нэля будет спрашивать, — ключ лежит в условленном месте.

Дальше было множество толков. Говорили, что мужчина, который никому страшным не показался и охотно разговаривал с детворой, — опасный рецидивист, что это не первое убийство, которое он предпринял с целью грабежа, что он отыскивал безнадежно одиноких женщин, охмурял и, зверски убивая их, уносил из дому ценные вещи. Потом наступила длительная пауза, и мы стали считать, что милиция не в состоянии разыскать преступника. Но в какой-то день разнесся слух, что изверг задержан, хотя и пустил при задержании в ход топор. Ссылались также на современную науку, способствовавшую поимке преступника. Говорили, что в зрачках убитого, оказывается, остается как бы фотография убийцы, и наука помогает эту фотографию разглядеть. Таким образом в руки милиции попадает снимок разыскиваемого, а дальше уже нет ничего невозможного.

— Его, конечно, расстреляют, — говорили все с полной уверенностью и верой в справедливость возмездия.

Оба стереотипа из этой истории — женитьбы как способа обобрать и обидеть одинокую женщину, а также кровавого убийства с использованием топора — еще повторялись в моей жизни, правда не соединяясь в одну историю, как в случае с Нэлей.

Я помню, как обсуждалась статья в местной газете под названием “Вечный жених” — о брачном авантюристе, которого привела в наш дом познакомиться его последняя невеста, наша приятельница, тоже в статье упомянутая. Она им гордилась: он пел, у него был приятный тенор, но родителям он почему-то не понравился, и они этого не стали скрывать, так что невеста прервала с нами отношения до самого момента появления в газете упомянутого фельетона.

Вторая же мрачная трагедия случилась в 1949 году, когда я пошел в школу. Я едва научился разбирать буквы. В тот октябрьский день ученики собрались в классе и должны были прочитать написанное на доске учительницей: “Стахура убил Галана”. Утром уже сообщили об этом по радио. Львовского писателя Ярослава Галана зарубили одиннадцатью ударами топора прямо на пороге его дома, как было разъяснено, в отместку за памфлет “Плюю на папу”.