Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2004)

• Название: Новый Мир ( № 7 2004)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

И вот, нагруженный замками и скобами, я ехал в свое костромское Лукоморье, в свое уютное гнездышко на окраине полувымершей деревеньки. В места глубинные — грибные, ягодные и рыбные (а теперь уже и медвежьи), куда вместо дорог ведут слегка угадываемые тропинки. Но куда все чаще и чаще стали наведываться некие личности комсомольско-уголовной внешности на мотоциклах и без. Вынюхивали, высматривали, окольными путями наводили справки, у кого чем можно поживиться, — и однажды, не обязательно ночью, совершали набег.

Ей-богу, раньше так не грабили. Раньше, в эпоху алкогольного дефицита, даже находясь в кромешной глуши костромского бездорожья, вор лез в мой дом с чувством некоторого стыда и страха. Да и вором, по теперешним временам, его можно назвать с очень большой натяжкой — скорее бомжом, забулдыгой. Его интересовали чай, сахар, дрожжи (для бражки), какая-нибудь замызганная телогрейка или подушка с одеялом, на большее он не покушался.

А вот нынешних ворюг ничем остановить нельзя. Эта нелюдь сметет любые запоры, может и дом подпалить, были такие случаи. Вообще я толком не могу понять, что это за людишки и откуда они взялись. Их появление в наших лесных палестинах нельзя объяснить только тем, что, мол, “кушать хочется”, что, мол, вся страна подверглась криминогенной порче и приходят такие времена и воцаряются такие нравы, о которых сказал еще древний мудрец: “стыдно не быть бесстыдным”.

Дело, по-моему, гораздо проще и страшнее: появилась новая генерация “двуногих” с совершенно иной, чем у нас, системой жизненных координат. Внешне похожих на нас, людей, но потерявших исходное человеческое начало — совесть. Совесть для них — как аппендикс.

Во все времена и у всех народов были свои воры, пройдохи, мошенники, хапуги. Но было чувство греха, понимание неотвратимости кары за совершенный грех, и на этом держалась народная нравственность. Раньше вор знал, что он вор, что он выглядит преступником в глазах других людей, потому и промышлял скрытно, прячась от посторонних взглядов, чувствовал себя волком, обложенным красными флажками. А теперь вор вышел из подполья — научился “бомбить лохов”, “гнать пургу и тюльку”, “вешать сопли на уши”, “жать на весь костыль”, “ботать по фене” — и при этом смотреть тебе в глаза не краснея... Разум у этих людишек еще есть, кой-какое красноречие, располагающая внешность своего в доску парня — а стыда и совести нет и никогда уже не будет, потому что они лишены этого на генетическом уровне...

 

МЕСТНЫЕ ПРОХИНДЕИ

Восемь километров по раскисшей тропе, три перехода через разливанные ручьи (ни дна им, ни покрышки!) — я, конечно, устал с непривычки. Пододвинув табуретку, уселся напротив русской печи. Язычки пламени быстро схватывали бересту, дымок, свиваясь в кольца, привычно пополз в тягу — и выступил из тьмы вымороженный печной под, простреливаемый искрами. Напитываясь жаром, очаг понемногу отдавал свое тепло бревенчатым стенам, постелям и вытягивал сырые запахи, застоявшиеся за полгода моего отсутствия. Подумалось, что хорошо бы поставить чайник на огонь, почистить картошку и открыть консервы, но в это время хлопнула входная дверь.

— Живой кто есть?

Именно этой фразой встречал меня совсем недавно Василий Егорович Иванов, мой дружок деревенский, закадычный частушечник и певец чувствительных баллад о неразделенной любви. По знанию всяких историй, быличек и небылиц Егорыч мог дать фору любому краснобаю. Кавалер трех боевых орденов и пяти медалей, единственный из знакомых мне солдат-ветеранов, кто прошел всю войну (аж с 22 июня), не получив ни единого ранения. И хотя я писал, что люди, подобные Егорычу, “не болеют, не дряхлеют, не чахнут и доживают до глубокой старости; их высохшая плоть, перевитая жилами, долговечнее камня”, вот уже полтора года Иванов лежит на Голубинском кладбище под могильным холмом с обелиском из черного лабрадора.

...На пороге — два обалдуя-бездельника, брат и сестра, жители подмосковного Чкаловского. Почти каждое лето они поступают на иждивение тетки Лизы Мухановой, когда вдрызг пропьются и их вытурят с очередной работы. Теперь это называется “доить предков”: племянники шастают по Лизиным сундукам и затайкам, хватают, что плохо припрятано, и потом неделю гужуются без зазрения совести с такими же, как они, прохиндеями на фоне одинокой старости. Появление их в деревне означает для нас, дачников, что мухановская изба будет круглые сутки звенеть от магнитофонного грохота и мата, соседи ночью станут затыкать уши и бросаться на стены, а овцы — кашлять и терять в весе. Но даже если и не будет никакого застолья, что проку от этих теней замогильных, все равно работать не станут...

Почему они появились у меня? Вопрос этот может задать только нерусский человек, некомпанейский и обязательно непьющий... Обалдуи еще не успели раскрыть рты, а уже услышали: денег нет, выпить нечего, так что гуляйте, ребята! Но они, конечно же, не поверили мне, ибо что это за мужик, который едет в бог знает какую тмутаракань, не прихватив с собой продолговатой округлости сосуд стеклянного происхождения.

ПРОШЛОЕ ПРОШЛО!

В 1928 году село Ряполово (тогда еще село) упоминалось в постановлении ВЦИКа под личной подписью М. И. Калинина, а жителей на ту пору насчитывалось: “мужчин 103, женщин 131”. И вдруг взметнуло их на крутом повороте. “Умные разбежались, а дураки тут остались. Вот я первый дурак и есть, — ухмыляясь, говорил Василий Егорович, когда речь заходила о прошлом. — Но ничего... сопим еще в обе дырки”.

Егорыч мог часами расписывать мне лавку-магазин купца Грызлова, что стоял когда-то в десяти шагах от моего дома. По словам старика, нэпман-торгаш выкладывал на прилавок икру черную и красную трех сортов, семгу, севрюгу, колбасу медвежью, языковую, копченую “Столичную”, полукопченую “Краковскую”, желтовато-белые тушки гусей, уток, кур, куски малосольного сала с чесночной заправкой. Головки сахара высились на полках, как стога. В банке со сметаной столовая ложка держалась без всякой опоры. “Осенней скуки друг”, водочка переливалась всеми цветами радуги в пузатых бутылках.

Пятьдесят ряполовских домов и прежде жили вполне сносно, а тут в середине 20-х мужика словно прорвало: кто кого обскачет по производству ржи, овса, мяса, молока, льна. У Черного омута, что на речке Мезе, где любил охотиться поэт Некрасов, встала водяная мельница. Волостной староста Павел Федорович Федоров бросил клич, и ряполовцы сообща построили начальную школу, отремонтировали церковь Рождества Богородицы. Большой медный колокол, отлитый на деньги местных прихожан, благовестом гудел на десятки верст. Оборотистый мужик Василий Иванович Харламов основал колбасную фабричку и за год с небольшим завалил своим сырокопченым товаром не только ближайшие села, но и саму Кострому. А сколько здесь было своих кузнецов, пекарей, кондитеров, маслоделов, сыроделов, бондарей, пасечников! Жил в Ряполове даже свой доморощенный нищий, Крылов Иван Никифорович, по всем статьям истый богомол, собиравший копеечки для восстановления костромских храмов. Но у себя в округе он не побирался, потому как гордость не позволяла...

Образцом сытости и благополучия подошло Ряполово к весне 1930 года, когда по соседству, в Абросьеве, начал раздувать пары бедняцкий колхоз “Броневик” с двумя десятками зычных глоток и парой тощих коров. А с другого фланга, из Михайловского, соловьем разливался “Боевик”, заманивая доверчивых селян в свой коллективистский рай. И не устояло Ряполово перед таким соблазном, сдалось на милость большевикам и стало называться “Новой жизнью”.

Между прочим, в коллективизацию мужиков загоняли не только страхом и лживыми посулами, очень многие шли сами, без принуждения — со своим скотом, домашним скарбом, с задорной частушкой под разливы гармошки. (Но пели в Ряполове и другие частушки: “Ленин, Сталин и Калинин — первые вредители. Ехал дедушка с навозом — и того обидели”. Или: “Кабы не было б морозу, не было б и холоду. Кабы не было колхозу, не было б и голоду”.) Откуда ни возьмись объявились в деревне собственные активисты, понаехали уполномоченные всяких мастей и калибров, закрыли лавку, колбасную фабричку, сырзавод. Заодно прикрыли и зубастую газетку “Борона”, выпуск которой только-только наладил волостной староста Федоров, вскоре угодивший в лапы ОГПУ. И началось...

 

АЛЕХА-ОБЛИЧИТЕЛЬ

Копаясь у себя на повети в груде старья, оставшегося от бог весть каковских времен, я случайно наткнулся на желтоватые, ломкие листочки с полувыцветшим текстом, вырванные из ученической тетради в косую линейку. По всей видимости, это был черновик письма, адресованного в высшие инстанции. О чем же размышлял ряполовский летописец Алексей Харлампиевич Харламов по прозвищу Алеха-безжопый, строитель и хозяин ныне принадлежащего мне пятистенка?