Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2008)

• Название: Новый Мир ( № 6 2008)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

пошли проверить, работает ли магазин — оказалось, нет,

не работал магазин и на другой бензоколонке,

и на третьей, а в ночной забегаловке торговали

всем чем угодно, только не алкоголем.

Я порядочно разочаровался в этой американской девчонке

и синдромом мюнхаузена был немного обеспокоен:

может быть он заразен? Я много выдумывал, шутил...

и вот, в конце концов, пожелал Элизабет спок. ночи.

Беспокойство, которое я все это время растил, —

всем вам знакомое чувство, когда

даже от красивой

девушки

хочешь

сделать ноги.

Бай-бай, мисс американ пай,

придя домой, мы поняли, что у нас кое-что исчезло.

У каждого из нас ноутбук пропал.

Кроме того, у доктора исчезла сумка, где были оба паспорта,

фотоаппарат и mp3-плеер.

Была открыта дверь на нашем балконе,

воры залезли, несмотря на то,

что в обоих этажах горел свет

и тут я вспомнил фильм фотоувеличение Микелянжело Антониони,

и спросил доктора, слушай, а ты случайно не фотографировал Элизабет?

И хотя американцы знакомые нам потом говорили,

что мы лохи, что это неоттраханной шлюхи месть,

мы грустно улыбались, мы знали, есть или —

или синдром мюнхаузена а или и покруче жесть.

Да и сам я с этим рассказом словно мюнхаузен!

а вы думаете, во врет, вот обманщик,

вот что он привез нам вместо баблгама и левистрауса

дурную историю об американской наркоманше.

А у меня все не идут из головы — знаете кто? белки!

Им там можно все, они уничтожили крыс и прыгают повсюду,

и упавшая с дуба Элизабетка

пугает меня и в связи с этим тоже... почему-то...

 

 

*     *

   *

внутри дома двор, в нем так пусто,

центр, выселены все артисты,

у нескольких джипов делят капусту,

на подоконнике цветут декабристы

спортивный клуб, бар с индийской кухней,

я табачком затягиваюсь смолистым,

кем быть мне знаю, я стану Кюхлей,

буду и я теперь декабристом

осень в глаза мне желтым купажем,

век тебе прятаться, дорогой мой,

за спины гвардейского экипажа

которые есть эти евроокна

дети играют в песочнице рядом

с домом, в котором цветут декабристы,

где на стене давно накорябал

смешное кто-то из местных артистов

Предполагаем жить

Глава VI

“У НАС СВОЯ ЖИЗНЬ”

Они уехали скоро, Клавдия и Николай. Собрались, позавтракали, и покатила старая машинешка, погромыхивая на ухабах.

Их провожали. За двором стояли молча, глядели, как с натугою поднимается машина в гору и в гору, с трудом одолевая подъем. Но выползла на курган, потом скрылась. Молчал даже малый Андрюшка, чего-то понимая.

Проводили и тогда сели завтракать. Но что-то не елось. Даже запеченную рыбу, пахучую, с подтеками сладкого жирка, и ту ковыряли нехотя.

— Чего квелитесь? — укорила девчат бабушка. — Не на век же уехали. Приедут. А мы с вами сейчас работать зачнем и скуку развеем. Ныне у нас много работы: картошку всю перебрать, какая — скотине, какая — на еду, и с погребом заниматься. Почистить его, вынуть доски, промыть, просушить. И на подловку надо лезть, трубу мазать. — Она считала и считала дела, которых много и много, на целую жизнь.

Совсем некстати объявились гости, один за другим.

— Илюха! — кричал молодой, потрепанный мужичок. — Илюха! Ты помнишь меня? Баба Настя, постановь нам за встречу, мы с ним… Илюха, мы тебя помним! Машина твоя! “Роллс-ройс”! Дай покататься! У меня — права, все чин чином. Вплоть до танка. Когда не выпитый… — И клекот из горла, на смех не похожий.

— А когда ты не выпитый, беда бедовая? — вопрошала хозяйка двора. — Иди с Богом. На гости с утра не приходят. С утра люди работой займаются. А вы шалаетесь, как бурлаки.

И еще один прибыл гость, вовсе страхолюдный, в диком волосе, из которого сизый нос торчал; с трудом и сипом он того же просил:

— Постановь… За приезд. Я его голопузого помню. У тебя есть, я знаю.

Выпроваживали непрошеных гостей с трудом.

Старая хозяйка горевала вслух:

— Лето, утро — самая пора в работе кипеть. А они бродят по хутору. Бывалоча, колхозы ругали: работа тяжелая, платят мало. Она и вправду была тяжелая. А вот ныне освободились. Ходи да броди… И никто тебе слова не скажет, не укорит. Ни бригадир, ни председатель, ни милиция. Ходи да броди. Молодые, здоровые… Сгубился народ.

Наконец заперли ворота, и поплыл полегоньку день летний в делах хуторских, для старой женщины и ее помощниц привычных; для гостя городского все было внове.

Илья старался держаться поближе к бабушке, о чем-то спрашивал, что-то говорил. Другой день они были рядом, и другой день старая женщина и городской, уже взрослый внук ее исподволь, осторожно приглядывались, словно наново признавая друг друга. Так и должно было быть.

В детстве Илья часто болел, и порою летнею его отправляли на хутор: на чистый воздух, парное молоко. Но это было давно. А потом и вовсе: смерть отца, за ней — долгая разлука. Волей, неволею, но отчурались и потому словно вновь узнавали друг друга.

Старая женщина глядела на внука и лишь вздыхала: какой-то он худой да бледный. Это было понятно: кому не доведись, такая беда. Спрашивать о чем-либо она не решалась. Про несчастье, и про невестку, и про всю ихнюю жизнь. К чему ворошить, тревожить и внука, и себя. Все это уже отгорело и словно отстранилось, становясь чужим.

И для гостя городского с детства знакомый хутор нынче виделся вовсе иным.

На хутор смотреть от кладбища, с высоты кургана, да на машине по нему проехаться — дело одно. А когда на старом велосипедишке, дребезжащем, скрипучем, он покатил по хутору, то не узнал его. Ни просторного кирпичного магазина, ни почты, ни клуба на высоком фундаменте — там кино смотрели, и школы нет с просторным, тоже высоким крыльцом, и колхозной конторы нет. Все исчезло, оставив после себя лишь кучи мусора. И потому хутор будто присел и съежился, по-стариковски умаляясь.

Лишь на хуторском майдане, как память о прошлом, торчит пупом облезлая бетонная пирамида со звездой на маковке да выгоревшим жестяным венком у подножья. А вокруг словно Мамай прошел: разбитые дома без крыш, с черными провалами окон, поваленные заборы, дикий бурьян. Безлюдье. Детишек нет. И даже собак нет. Кладбищенскую тишину тревожит лишь невеселая пьяная песня, которую понять нельзя. Да и зачем…

Прежнею оставалась лишь округа. Миновал хутор, скатился на широкую луговину. И словно не было позади лет и годов. Все тот же простор, окаймленный малой речкой, бегущей к Дону, заречная меловая гора с крутыми обрывами, тополевое да вербовое займище, далекие степные холмы и чистая синева огромного неба. И вольный ветер, которым легко и сладко дышать.

Здесь, на этом лугу, мальчишками пасли скотину и запускали в небо бумажных змеев. По весне доставали из вороньих да сорочьих гнезд яички. И тут же, на лугу, пекли их в горячей золе.

Было что вспомнить.

Илья неторопливо катил сначала по лугу, а потом вдоль речки, которая неспешно текла к Дону. На другом ее берегу когда-то был хутор; ныне лишь хороводы старых садов указывали немалый его размах: от меловой горы по названию Львовичева до речки и до залива, который уходил далеко в лесистое береговое займище. Но и теперь жизнь бывшего хутора не совсем угасла. На плоском высоком мысу между речкой и заливом стоял новый кирпичный дом, неожиданный для этого глухого места. Близ него — два флигеля да вагончик. В чащобе садовой зелени виднелись еще строенья. На воде — причал с лодками.

Илья оставил велосипед и уселся возле обрыва. Рядом была вода, рядом был тополевый займищный лесок. Оттуда навевало прохладой. А на том берегу текла чужая жизнь. Вдали, на склоне холма, паслись коровы. На подступах к меловой горе кормилась козья орава с обычной суетой да меканьем. Там же — овечий гурт. Возле берега бродили гуси. С поля проехал малый трактор с огромным возом соломы. Людей не было видно. Час полуденный. Зеленые кущи. Строенья. Но там были люди. Звенел временами детский голос и смех, которому тут же отвечал смех женский. И мужской басок что-то бубнил. По воде, по речке, все это доносилось и слышалось явственно. Хотя и не видно было людей, но они там были.