Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2007)

• Название: Новый Мир ( № 8 2007)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Вообще о качестве поэзии и прозы Арсения Несмелова следует говорить подробно и отдельно. Читая его стихи, иной раз явственно видишь его тягу и к футуристам (особенно в ранних текстах), его пристрастие к поэтическому дыханию Маяковского, к шаржированности и повествовательности Саши Черного, к магическому звуку Цветаевой. И само собой, в стихах присутствует Николай Гумилев — и как герой многих стихотворений, и как их “покровитель”. Все это для специальных исследований. Конечно, как всякий подлинный литератор, писавший много и часто, Несмелов способен даже и утомить (особенно это касается — согласимся с автором предисловия — его “историософских” поэм), но всегда способен и очаровать, и зажечь. Я уже не говорю о несмеловском уме и прозорливости. Он, как пишет Валерий Перелешин, едва ли не первым понял, что смысл японской интервенции в Сибири — отнюдь не борьба с коммунизмом; жестко и афористично написал в стихах об октябрьских событиях 1917 года как о последовательном продолжении февраля — что так не понравилось многим эмигрантам. Примеры можно множить.

А пока мы открываем наугад книжку и, как водится, читаем вслух. В прошлогодней осенней поездке на Дальний Восток (там проходили презентации несмеловского собрания и свежего номера альманаха “Рубеж”) я, помню, как заведенный декламировал на всех вечерах трагическое стихотворение “Пять рукопожатий” — с его невероятными рифмами, созвучиями и афористичным финалом:

Кто осудит? Вологдам и Бийскам

Верность сердца стоит ли хранить?..

Даже думать станешь по-английски,

По-чужому плакать и любить.

Мы — не то! Куда б ни выгружала

Буря волчью костромскую рать —

Все же нас и Дурову, пожалуй,

В англичан не выдрессировать!

Пять рукопожатий за неделю,

Разлетится столько юных стай!..

...Мы — умрем, а молодняк поделят

Франция, Америка, Китай.

…Заканчивая разговор о двухтомнике Арсения Несмелова, не могу не вернуться к сопроводительному, научному корпусу издания. Вместе со вступительной статьей комментарии к стихам и прозе составляют тут отдельную увлекательную книгу, научную и познавательную ценность которой трудно переоценить. Достаточно сказать, что все разысканные стихи, не вошедшие в прижизненные сборники, которые в издании 1990 года воспроизводились по памяти их запомнивших9, здесь сверены с найденными в последние годы автографами. В этом избранном собрании просто-напросто нет ничего недостоверного или приблизительного. Это касается и прозы: рассказы, которые набирались в журналах и альманахах главным образом китайскими рабочими, соотнесены с отысканными рукописями. В этом смысле двухтомный Несмелов — вполне академичен. И, кстати, совсем недавно Ассоциация книгоиздаелей России отметила этот двухтомник специальным дипломом. Кроме того, собрание Арсения Несмелова открывает беспрецедентный издательский проект — многотомную “Антологию литературы Дальнего Востока России”.

И последнее. В февральском, 1930 года письме Марины Цветаевой к Раисе Ломоносовой в Америку читаем: “Есть у меня друг в Харбине. Думаю о нем всегда, не пишу никогда. Чувство, что из такой, верней на такой дали все само собой слышно, видно, ведомо — как на том свете — что писать невозможно, что — не нужно. На такие дали — только стихи. Или сны”. Евгений Витковский справедливо считает, что речь тут идет именно о Несмелове и ни о ком другом. Впрочем, взаимообразные письма и посылки произведений — были, это известно. Тем не менее в раздробленном цветаевском архиве посланий харбинского друга не отыскалось, его же собственного архива вообще не существует. Зато ббольшая часть стихов, снов и бессонниц Арсения Несмелова навсегда сохранена теперь под надежной “шинельной” обложкой. Они бережно собраны и приведены в порядок — совсем как те самые старые погоны. И у них есть будущее10.

Павел КРЮЧКОВ.

 

1 Когда в 1968 году Евгений Витковский начинал свою работу по собиранию несмеловского наследия, ни о каких рассказах вообще не было известно. В первую книгу, собранную им вместе с Анатолием Ревоненко и изданную семнадцать лет тому назад (Несмелов Арсений. Без Москвы, без России. Стихотворения. Поэмы. Рассказы. М., 1990), вошло только десять новелл, составивших примерно четвертую часть от всего издания.

2 В те “Военные странички” прапорщик Митропольский включил лишь пять стихотворений.

3 Как название книги оно, признаться, не кажется слишком удачным: может быть прочитано и как тост.

4 Неужели это вариант песни “Мы смело в бой пойдем за Русь Святую!”, пришедшей из окопов Первой мировой (“Слушайте, деды, война началася…”) в Белое движение и переделанной впоследствии в красноармейское “Мы смело в бой пойдем за власть Советов!”? Дело, впрочем, обычное: помним ли мы, что музыкальный и поэтический первоисточник “Там, вдали за рекой…” родился в 1904 году как казачья песня “За рекой Ляохэ” (сухопутные сражения русско-японской войны)…

5 Стефан Джон. Русские фашисты. Трагедия и фарс в эмиграции 1925 — 1945. М., “Слово/Slovo”, 1992, стр. 97 — 98.

6 Перелешин В. Об Арсении Несмелове. — В сб. “Ново-Басманная, 19”. М., “Художественная литература”, 1990, стр. 665 — 674. К воспоминаниям примыкает поэма А. Н. “Через океан”, подготовленная к публикации Е. Витковским, и статья Витковского “Только побежденный не судим…”.

7 Лобычев Александр. Полевая сумка поручика Митропольского. — “Дальний Восток”, 2007, № 3, стр. 232.

8 Голенищев-Кутузов И. Н. От Рильке до Волошина. Журналистика и литературная критика эмигрантских лет. М., 2005, стр. 245 — 250.

9 Например, история со стихотворением “Последний рубль дорог…”, которое в издании “Без Москвы, без России…” печаталось по памяти запомнившего его в начале 50-х “известного советского поэта”. Теперь оно было отыскано в шанхайском журнале “Понедельник”, а в комментариях был наконец назван и этот поэт. Это был Роман Сеф, запомнивший стихи в карагандинской пересыльной тюрьме со слов бывшего директора русской гимназии в Шанхае — Б. С. Румянцева.

10 В ближайшем номере “Рубежа” будут напечатаны стихи Арсения Несмелова, не вошедшие в двухтомное собрание сочинений.

Патент на благородство

Алексей Варламов. Алексей Толстой. Вступительная статья В. Я. Курбатова. М., “Молодая гвардия”, 2006, 592 стр. (“Жизнь замечательных людей”).

"Вот наш патент на благородство — / Его вручает нам поэт: / Здесь — духа мощного господство, / Здесь — утонченной жизни цвет”.

Из этих строк Афанасия Фета о Федоре Тютчеве расхожим стало одно словосочетание — “патент на благородство”. Причем вспоминают его, как правило, в ситуациях если не негативных, то сомнительных. Мол, ты тщишься слыть благородным, а есть ли у тебя “патент”? И “патента” почти всегда не оказывается. Но почему-то под “патентом” в этом случае понимается нечто, данное изначально. Некое первородное достоинство.

Мы играем в слова, не думая об их смысле. Поэтому полезно заглянуть в словарь. И даже не в словарь Даля, уже растащенный на куски всеми, кому не лень, а в самый обычный “Толковый словарь русского языка” Ушакова.

“ПАТЕНТ, патента, м. (от латин. patens — открытый), на что. 1. Свидетельство на право занятия торговлей или промыслом (устар.). Торговый патент. Выбирать патент. 2. Документ, дающий изобретателю исключительное право распоряжаться своим изобретением, осуществлять его в промышленных целях. Патент на изобретение. 3. перен. Свидетельство о каком-н. праве, достоинстве и т. п. ... 4. Удостоверение права судовладельца на поднятие флага государства (право, полит.)”.

Если суммировать все эти значения, то окажется, что “патентом на благородство” является все-таки право на благородство.

Заслуженное право.

Алексей Варламов, написавший книгу о “третьем Толстом” в серии “ЖЗЛ”, очень точно схватил суть главной жизненной драмы Алексея Николаевича Толстого, автора изумительного “Детства Никиты”, волшебного “Золотого ключика”, почти гениального “Петра Первого”, сложносоставных “Хождений по мукам”, сомнительной “Аэлиты” и безобразного “Хлеба”. Суть этой жизненной драмы вовсе не в метании Толстого от “белых” к “красным”, не в служении писателя, дружившего с Буниным, Сталину. Метания и служба “красному деспоту” вчерашних эстетов и анархистов для первой половины ХХ века — дело привычное. Главная драма Алексея Толстого формулируется просто: граф или нет?