Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2009)

• Название: Новый Мир ( № 12 2009)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

удача. Хватит очеркизма, хватит. Теперь он будет только мешать. Вечер Ильфа и Петрова в “Наших достижениях”. Приезжает один Петров. Все хвалят. Агапов задает несколько вопросов, говорит два-три слова об американских инженерах и уходит. Никулин стоит в дверях, молчит и уходит. Я говорю, что книга хорошая, но недостаточно политизирована, нет политической глубины, богатства ассоциаций. “Одноэтажная Америка” слишком уж такая книга, какой она должна быть. Без риска. Об этом же говорит Тарсис: дневник путешествия дан без “чуть-чуть” искусства. Нас дружно ругают. Мунблит редактировал книгу, ввел двести пятьдесят поправок и посему говорит особо высокомерно. Вот пижон! Он весь сделан, помешан на американизме, взгляд его ироничен. Как всегда, искренен и честен Зарудин. Но он производит впечатление больного человека. Петров интересно говорил об автомобилях.

О н а. Я устал от Москвы. Видимо, мне будет приятно сейчас вернуться в Ленинград и некоторое время побыть одному: пописать, побродить над Невою, сходить в филармонию и на балет. А еще что? Больше в Ленинграде нет ничего для меня радостного.

В и т а л и й. У Мейерхольда очень хорош Царев. Я помню его в Александринке, в “Горе от ума”. За эти годы он вырос как актер. И весь спектакль отличный. А ведь это все еще непризнанный театр.

О н а. Да, видимо, Ленинград — страшный город. Чем же объяснить, что здесь я не могу жить иначе, чем живу? Поеду в Среднюю Азию. Если мало пишешь, лучше уж много ездить. Была ночь счастья... А сегодня? Пустой Невский, тишина города. Как мне плохо, горько и обидно сегодня. Сколько раз за это время я мечтал о силе! Как страстно я мечтал быть сильным. Когда же я буду таким? Да, у меня ничего нет, кроме работы, кроме моей профессии. Горькая это профессия, горькая доля. Я знаю, что многие из моих друзей завидуют мне. Бывших друзей. Ленинград — город моих бывших друзей. А я завидую ли кому? Хотел ли бы я поменяться с кем-нибудь судьбами? Нет!

В и т а л и й. Началась весна. Хотя сегодня и снег и холод, но все же это весна. Бобрышев прислал телеграмму: ехать в Ташкент. Да, нужно ехать. В Средней Азии я еще не был. И мне будет легче там, в дороге, в новом городе, чем здесь завтра или послезавтра. Мне ничего не стыдно. Это пустое! Мне тяжело. За два рубля в филармонии, на хорах, можно слушать хорошую музыку. В этом нет ничего стыдного. Однако я туда хожу очень редко. Да, как часто мы живем не принципиально, не расчетливо, не умно. Как мало мы берем от жизни, как безжалостно мы растрачиваем время.

О н а. Вчера был такой хороший день. Она пришла ко мне. И мы шли через весь город, сквозь солнечный весенний день. И нам было так хорошо, что опять я подумал: ведь всю жизнь могло бы быть нам хорошо.

В и т а л и й. “Большой день” Киршона. Нет, все это не искусство. Это — казенная сцена, со всеми присущими ей достоинствами и недостатками. Искусство будет создаваться в подвалах, в театрах на двести пятьдесят мест. Там будут подлинные трагедии, типы, страсти.

О н а. Костя убежал от Тамарочки к какой-то тридцатидвухлетней

актрисе. Так кончилась эпопея любви. Десять лет! Ну, у Тамарочки найдутся утешители. Веселая вдовушка... Я сегодня весь день один. Можно привыкнуть и к одиночеству и к тоске. Ко всему можно привыкнуть. Когда-нибудь я вспомню об этих годах, и в памяти останется уже не тоска, а только — счастье. Ведь это правда: я был счастлив...

В и т а л и й. Почти месяц не писал. Ташкент. Азия. Нет, не нравится мне юг. Не мил он моему сердцу. Урал мне роднее и ближе. Природа слишком роскошна, слишком щедра. Эти цветущие бледно-розовые кусты урюка, пирамидальные тополя я легко променяю на березовую рощу и

тихую русскую речку. Почему-то быстро устал в поездке. Не от безделья же? Хочется писать, а начал писать — и ничего не получается. И май, видимо, писать не буду.

О н а. Письмо из Ленинграда. Да, я рад этому письму. Ужасно, что рад. Благоразумие подсказывает: нужно, пора кончить. Но как? Я не сумею и не хочу, ибо мне будет хуже. И ведь ей будет еще хуже. Ей будет хуже, чем мне. А как хорошо, как счастливо было в марте! Но март прошел... Она хотела уйти и не ушла. Мальчик. Сын. Уже имеет свое мнение.

Я писал, что детей не нужно любить больше, чем их нужно любить.

А жить ради ребенка — совсем бессмысленно. Но она не понимает этого, а если и понимает, то слишком слабо. Жаль. Жаль. Ее жаль. Лучше жить ей не будет. Письмо из Свердловска. У Таси умер отец. Она пишет о себе, о своей жизни. Она хорошая девушка, но пусть мне будет стыдно, я ничего не могу сделать для нее. Жениться? Она была бы несчастлива со мною.

Я бы не любил ее или любил небрежно.

В и т а л и й. Зима прошла. Опять мало написано, мало сделано. И пьеса не написана. И книги об Урале еще нет. Надежда на лето? Смешно. Летом мне всегда хуже пишется, чем зимою. Природа мешает. А все же надо менять жизнь. Так можно прожить всю жизнь: ездить, писать, получать авансы.

И деньги будут, может, и имя, а литературы не будет! В газетах изо дня в день об Авербахе и его приспешниках. Бруно Ясенский исключен из партии. Корабельникову — строгий выговор. Шушканов, Киршон, Афиногенов, Лев Левин и даже Сережа Кирьянов — нещадно побиваются камнями. Все это хорошо, плодотворно, но почему у нас бьют только лежачих?

О н а. Она пришла сегодня ко мне. Так. На несколько минут. Виктор не хочет меня видеть. Дружба, значит, кончилась. Или не кончилась? Еще не знаю. Она по-прежнему всего боится, она по-прежнему дорога мне. Мне с нею очень хорошо. На вершине заросшей орешником горы я сказал Л. то, что, видимо, рано было еще говорить. Она оказалась умнее, чем я думал, когда спросила — а чувства? Что ж! Врать ей мне не захотелось. Любви еще нет. Однако я сейчас вспоминаю ее, и если бы она приехала в Ленинград, я был бы искренно и честно рад ей. Жена! Атаров говорит о начитанности. Это же пустое. Заставить жену читать книги не очень трудно.

В и т а л и й. Якобы Гриша прислал письмо из тюрьмы. Так кончился его роман с Колегаевым. Этот уральский Мефистофель довел Гришу до тюрьмы. Я знаю, что он сильно ругал меня эти месяцы, но, право же, я не мог дружить с личным другом виднейшего троцкиста. Он был вольным или невольным пособником врага. Как поразительно красив Ленинград! Нет лучше города в России. Здесь приятно жить, хотя и очень скучно. Здесь умнее жизнь. В Москве меня тяготит суетня, крики, беготня, но здесь я часто вспоминаю московские кафе. Нас спасет только работа. Нужно больше писать. У нас есть все: материал, знанье жизни, мастерство. Но мы мало пишем, а потому растем очень медленно. Фантастика сейчас в газетах. Гамарник застрелился. Тухачевский, Якир, Уборевич и другие расстреляны — измена родине. Страна устала. Этот год — весна тридцать шестого, весна тридцать седьмого — после Гражданской войны, пожалуй, самый трудный. Нужно работать. Не сплетничать же! Это глупо. Работать! Нович написал в “Правде” о “Наших достижениях”. Борьба с троцкизмом необходима, я это понимаю. Но зачем же врать, что Авербах был идейным вдохновителем журнала? Какой это “армянский” номер конфисковали?

До последнего дня жизни Горький интересовался работой, руководил журналом. Пять лет я работаю в журнале, большинство моих рукописей читал Горький, мне известны его оценки моих работ, и вдруг оказывается, что я работал под идейным руководством Авербаха. Непостижимо! В коллективе “Наших достижений” двадцать пять — тридцать писателей, честных, преданных родине. Что ж? И они — авербаховцы. А сам Нович? Не он ли был в руководстве РАПП? Ложью с троцкизмом бороться нельзя. Ложь Новича только помогает троцкистам. Бобрышев очень хороший и умный редактор. Ну как он мог не встречаться с Крючковым — личным секретарем Горького? Мне это непонятно. Магдалина прислала письмо, что “Наши достижения” закрыты. Обсуждать этот вопрос: правильно ли закрыт журнал или неправильно — бесполезно. Нужно решать, что мне делать. Бесспорно, что на литературный гонорар, без “Наших достижений”, я жить не могу. Быть мелким халтурщиком — постыдно и для моего возраста унизительно. Нужно идти в газету. Писать я не перестану. Буду писать меньше, но — мое. Очерк о Ташкенте ведь тоже черновая работа. Так как я не смогу надеяться, что в ближайшие месяцы я опять буду профессиональным литератором, то нужно специализироваться. Лучшая специализация — международник. Учить французский язык. Изучать Францию. Через полтора-два года я смогу стать серьезным журналистом по Франции. А когда я выпущу свою первую книгу — через два года или через пять лет, мне это уже все равно. Я сейчас спокоен. Где мое тщеславие? Нет его больше. Быть бы только здоровым и чтобы голова работала. Мне двадцать девять лет! Роман все еще не написан. При первой же катастрофе я вынужден опять быть журналистом.