Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)

• Название: Новый Мир ( № 12 2005)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

С четвертого больничного этажа, где была моя палата, видно много интересного. Соседский складской двор, лошади на снегу. Они ждут, когда на сани закатят кадки с огурцами или капустой. Морды у лошадей все в инее, только глаза темным блестят. По деревянным настилам кадки выкатывают откуда-то из глубокой черноты.

Дальше, за складом, виднеется стадион с пустыми заснеженными трибунами. Рядом галки рассыпались на тополях. Под вечер они как снимутся, как начнут, перекликаясь, черной тучей мотаться над стадионом — зябко на душе становится. Санитарка баба Шура рассказывала вчера, что на месте стадиона был когда-то маленький Духов монастырь. И еще говорила, что это не галки, а монахи летают, монастырек свой ищут.

В коридорные окна ничего не видать — стекла там запечатались инеем, а понизу рамы с каждым днем все больше зарастают льдом. В батареях иногда беспомощно булькает вода, они еле теплые. Поэтому дежурная медсестра, сидевшая за своим столиком в наброшенном на белый халат пальто, из коридора нас гоняет, а в столовую и на процедуры велит бегать бегом.

В первое же больничное утро я увидел в столовой светленькую девочку в блеклом халатике, горло у нее было замотано пуховым платком. Она, как я, давилась кашей, пила компот, а потом пыталась большой ложкой достать из стакана оставшиеся на дне урючины. Маленьких ложек почему-то в столовой не было.

Проходил день за днем, а мы все не были знакомы. То есть мне казалось, что мы знакомы давным-давно и надо только вспомнить, где мы познакомились. Может быть, она мне приснилась... Вскоре я заметил, что к девочке никто не приезжает, не приносит передачи. Лишь баба Шура подсовывает ей иногда горсть конфет-подушечек: “На, певулечка, полакомись…”

А ко мне почти каждый день приезжает мама. Ей приходится ехать ко мне после работы целый час, с двумя пересадками, но она появляется всегда веселая.

В тот памятный день я, как всегда, сбежал по темной лестнице вниз, где в условленном месте, около теплой сушилки, ждал маму. Скрипнула обитая черным дерматином дверь с пугающей надписью “Посторонним вход воспрещен”, мама обняла меня, мы сели рядом на ящики, и мама зашептала о чем-то хорошем. Ее выбившиеся из-под шапки душистые волосы легонько щекотали мне лицо. Я слушал ее и думал, какая она красивая.

Открылась холщовая сумка, и запахло нашим домом. Мама принесла мне новенькую, только что связанную жилетку, апельсины, книжку Станислава Лема, мое любимое печенье и кусочек песочного торта с черносмородиновым вареньем.

— Ну беги, тут дует! — Мама поцеловала меня в макушку, и я, подхватив вкусную сумку, побежал на свой этаж. Я знал, что не надо смотреть вслед маме, но ничего не мог с собой поделать, вскочил на подоконник на площадке между этажами, прилип к окну. Там, наверху, была не затянутая инеем полоска. Вот мама… Быстрыми летучими шагами она пересекла двор и растворилась среди снегов, фонарей и прохожих.

Я забрался в палате на свою кровать с провалившейся чуть не до пола сеткой, достал книжку, но предательские слезы мешали читать. Вдруг в открытую дверь палаты я увидел девочку — ту самую, утреннюю. Она стояла ко мне спиной и одним пальчиком вытаивала на замерзшем стекле глазок. Солнце, уходя, озаряло затянутые морозом окна, и тонкий, почти прозрачный пальчик девочки розовел.

Потом девочка опустила руку, и солнечный луч прыснул в протаявший глазок. Не зная, куда ему упасть, луч помедлил в пыльном воздухе: ну не на старые же, облупленные стены ему падать, не на исшарканный до дыр линолеум… И тут он опустился маленькой золотой короной на девочку, на ее волосы.

Я отложил книгу, взял апельсин и, соскочив с кровати, с опаской выглянул в коридор. Дежурная сестра, к счастью, куда-то испарилась.

— Это тебе. — Я решительно положил апельсин на подоконник. — Только он холодный, мама сейчас принесла.

— Спасибо. — Девочка взяла апельсин и, как птенца, стала греть его в ладонях. — Тебя как зовут?

— Алексей, — сказал я по-взрослому.

Она чему-то обрадовалась и еле приметно улыбнулась.

— А тебя?— спросил я.

— Санечка.

— Ты кого-то ждешь? — Я кивнул на окно.

— Нет, — вздохнула Санечка, — там просто красиво.

Я приник к глазку и увидел, как спешат люди, мелькают машины, а на другой стороне улицы в витрине магазина “Подарки” стоит Дед Мороз с мешком и над ним мигает гирлянда маленьких разноцветных лампочек, похожих на светлячков.

Потом я уступил место Санечке, и она стала смотреть.

— Кто-то шабаркается, — сказала Санечка, прижавшись лбом к стеклу. — Слышишь?

— Слышу. Это дворник.

Глазок быстро зарастал инеем, и я дышал на него, старался расчистить, прижимая к стеклу то указательный, то большой палец.

— К тебе, наверное, завтра придут? — спросил я Санечку.

— Нет, не придут...

Санечка заморгала и снова отвернулась к окну:

— Когда меня вылечат, за мной дедушка приедет. Мы далеко живем, туда надо поездом ехать. А после от станции — автобусом. И еще пешком...

Мне захотелось утешить Санечку, и я бодро сказал:

— А я люблю поездом, особенно на второй полке.

— И я люблю...

— А как твоя станция называется?

— Вожега...

— Да ну! Я каждое лето твою станцию проезжаю! Два раза проезжаю! Туда еду и обратно еду... На каникулы.

Мы стали вспоминать, какие еще станции есть по дороге. Я вспомнил станцию Никола-Палома, а Санечка вспомнила Шушкодом и Бурундучиху.

— А ну-ка по палатам! Шагом марш!.. — Дежурная сестра нависла над нами, как туча.

Санечка убежала в конец коридора, где была девчоночья палата. Я ушел нарочито медленно, хлопая великоватыми мне шлепанцами.

Мне было очень тепло в груди и хорошо, и я сразу понял, что это мне не приснилось — я и правда видел Санечку вот этим летом, в августе, когда наш поезд на десять минут остановился на станции Вожега и мой сосед по купе купил у старенького дедушки банку черники. Рядом с дедушкой была большая корзина и девочка, которая держала в руках бумажные кулечки. Я все это видел из окна вагона.

Сам я обещал маме нигде и ни в коем случае не выходить из поезда. Провожая меня, мама напомнила: “Чтобы не повторилась история с тетей Томой”. Ну, я-то хорошо помнил эту историю, когда тетя Тома ехала из Сибири на Украину и отстала от поезда. И хорошо, что она отстала в нашем городе. Пришла пешком с вокзала в одних тапочках и халате.

Я повторял про себя горячее слово Вожега . И мне так ясно представилось, как мы едем с Санечкой в поезде, сидим на верхней полке, болтая ногами, а потом слезаем вниз, и нам приносят чай, и ложки позвякивают в стаканах. А после мы выходим на станции Вожега, и нас встречает Санечкин дедушка Иван Матвеевич, сажает нас в сани. Большая лошадь трогает, и мы летим куда-то в темноте, и видно, как внизу проплывают огни больших городов. И даже можно рассмотреть, как на горке копошится наш второй класс. Все наши ребята как горох катятся вниз на лыжах, санках, дощечках и фанерках.

На другой день мама сказала:

— Я уговорила врача выписать тебя пораньше. Все-таки Новый год на носу. Папа завтра из командировки вернется. Долечимся дома...

— Папа! — воскликнул я, но тут же насупился.

— Ты что — не рад? — удивилась мама.

— Рад...

Мама поцеловала меня в лоб:

— Ты чего-то горячий...

Я прижался к маме и вдруг заревел как маленький:

— Санечка... Одна останется... У нее дедушка далеко... Ее не отпустят... Понимаешь?..

— Какой Санечка? Кого не отпустят? Ничего не понимаю... Что с тобой, зайчик?..

Зайчиком мама называла меня, когда я был дошкольником. А теперь только зайцем. Оттого, что она вспомнила мое детское имя, я еще сильнее заплакал:

— Санечка — это она... Санечка... Она хорошая...

— Ну что ты, малыш... Я тоже сейчас заплачу... Вон погляди, — зашептала мама, — на тебя девочка смотрит.

Я мгновенно вытер слезы рукавом пижамы и оглянулся. На лестнице, держась за перила, стояла Санечка.

— Вот она — Санечка... — пробормотал я.

Через несколько минут мама сидела в кабинете главного врача. Главный врач, крепкий мужчина с обветренным лицом лыжника, недовольно слушал маму и листал толстую, как “Таинственный остров”, историю болезни. Потом он неожиданно захлопнул ее: