Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2008)

• Название: Новый Мир ( № 11 2008)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Сергей Шаргунов, молодой писатель, сменивший много партийных ролей и дивертисментов, — тоже персонаж Сенчина, лидер “Патриотического союза молодежи”. Реальный Шаргунов, чуть даже не ставший депутатом, опыт своей молодежно-политической жизни пародийно изобразил в вышедшем этим летом романе “Птичий грипп”. “Жили-были птицы. Они не хотели, чтобы их хватали. Разве приятно, когда хватают? Они не хотели, чтобы им резали крылья и вязали лапки. Но хозяин решительно загонял их по курятникам”.

Аллегория прозрачна и даже немного смешна. Герой романа, некто Неверов, молодой человек, убегающий из дома, валяющийся по сугробам, воюющий с милицией и хрипящий на митингах, а в финале романа закалывающий вилкой человека из спецслужб, — тоже смешон. В одном из персонажей, активисте Иване Шурандине, можно узнать самого автора — писателя, лидера союза “За Родину”, жертву наездов, преследований, обысков. “В Иване была горячность неофита, обретшего новое любимое дело”. Все это начинено диалогами, стихотворными вставками и яркой пеной энтузиазма. Слова “План возмездия”, “Бомба”, “Месть”, “Революция” — на каждой странице. Но бунтари наказаны. В предфинальной главе “В это время” — перечисление фамилий, годов рождения и травм. “Шурандин Иван Петрович, 1980 г. рождения, сломаны ребра, пробит череп”. В том же списке персонажи с реальными именами: “Бирюков Федор Владимирович, 1978 г. рождения, сломан нос”, “Прилепин Евгений Вениаминович, 1980 г. рождения, выбиты два передних зуба” и т. д. Всех поймали и покарали за несогласие. Только у каждого несогласие разное. “Революция — это общий знаменатель. А идея у всех своя”, — говорит Неверов. А дальше на пальцах разъясняет суть каждого молодежного движения. Шаргунов смог отстраниться от материала и написать о соратниках, противниках и себе самом густо и иронично, пересекаясь с Сенчиным фигурами, образами, местами сходок.

Неизменно возвращаясь к своей осевой теме “трагедия будничности”, Роман Сенчин показывает бывших романтиков, отчасти тоскующих по былой дерзости мысли и вольности жизни, отчасти понимающих всю тупиковость этого прошлого. Человек, застревающий в отрочестве, обречен на вечную депрессию, так как неформальность, несистемность, неформатность, не приводящие к конечному органичному вхождению в мейнстрим, в генеральную линию жизни и культуры, приводят к разбитому корыту, изоляции: ровесники взрослеют, мир меняется, а ты остаешься смешным лузером, ведущим эфемерную войну с обществом бюрократов и буржуа. Как следствие перестроечного и постперестроечного процессов, множество молодых людей так и не вступили во взрослую жизнь, предпочтя уход в контркультурную тень. Потом им, как героям Сенчина, приходилось либо срочно и запоздало вписываться в какую-нибудь ненавистную корпорацию ценой онемения душевных сил, либо оставаться неприкаянными постаревшими неформалами, бессильными жить дальше.

Рутину научились компенсировать ролевыми играми и экстремальными видами спорта, драками и нападениями на невинных людей, политическими акциями и депрессивными сходками. Разнообразные субкультурные течения — готов, эмо, вампиристов — объединяют не только тинейджеров, но и молодых людей далеко не самого юного возраста. Пубертатный период со всеми его проблемами у российской молодежи сильно затянулся. Юноши сбиваются в стаи и жаждут возмездия. “Я, Саша Тишин, считаю вас подонками и предателями! Считаю власть, которой вы служите, — мерзкой и гадкой! Вижу в вас гной, и черви в ушах кипят! Все! Идите вон!” (“Санькя”).

А поскольку взрослые вон не идут, молодежь уходит от них сама (психологически и физически).

Причуды сапфической романтики

Занимающие в сегодняшней литературе важное место телесные перверсии входят в этот же ряд противопоставления норме. Помимо гендерного вопроса “женской” литературы в последнее время намечается также тема лесбийской прозы и лесбийской поэзии.

Лесбийская литература, за редкими исключениями, находится в маргинальном отсеке текущей словесности, зачастую не переходя границы дилетантизма. И все же проведение ежегодных фестивалей лесбийской поэзии, выходы сборников лесбийской поэзии и прозы — явления сами по себе знаковые. К тому же лесбийская литература для критика любопытнее геевской, поскольку в ней наличествует женская непрямолинейность, нередко делается меньший упор на эротику, лучше чувствуются обнаженный нерв, психологическая составляющая. Проза лесбиянок всегда рефлексивна, очень часто излита в жанрах, опосредованных личностью автора: дневник, эссе, письма (как в “Антологии лесбийской прозы”, вышедшей в 2006-м и включающей около двадцати имен). Эти писательницы отстаивают свое лесбийство как особый способ мышления, как великий переход в третье измерение, дарующий им некую защиту от грубой окружающей среды.

По сути это те же Чайльд Гарольды и Онегины в юбках (нет, чаще в брюках), не находящие себе места и конструирующие собственную обособленную мини-реальность. Сложность заключается в том, что помимо прихотливой дифференцированности самих лесбиянок (маскулинные “бучи”, женственные и шизоидные “фемы” или “клавы”, интеллектуальные “дайки”, не говоря уже о презираемых лесбиянками бисексуалках) очень расплывчаты и границы этой самой лесбийской литературы. Где маркирующий набор приемов, характеристик, образов? Где прослеживаемая линия традиции от Сапфо до наших дней? Кто является классиками лесбийской литературы: Вирджиния Вулф, Эмили Дикинсон, Гертруда Стайн, София Парнок, Марина Цветаева, Моник Виттих?.. “С книгами сложнее. Потому что литературы очень мало. Пожалуй, в основном самое известное, что есть, — это Цветаева и все, что с ней связано. Я думаю, что Цветаева это вообще некий культовый персонаж для всех лесбиянок, читающих, по крайней мере. Потому что, насколько я знаю, ее любят многие”12 (из интервью питерской девушки).

В вышедшем лет десять назад переводном сборнике “Короткая лесбийская проза”13, к примеру, были напечатаны зарубежные рассказы самого разного свойства: от откровенно порнографических до воинствующе-феминистских. Феминизм как явление, неотделимо сопутствующее, хоть и не равнозначное женскому гомосексуализму, точно так же радикально выражает неудовлетворенность наличным положением дел, стремление изменить свой общественный статус.

Находясь в перманентном меньшинстве, лесбиянки всегда будут представлять собой идеальный романтический элемент, вечно антагонистичный большинству. Тем более что, несмотря на морально-этические трансформации в обществе, женолюбство и мужеложество все еще заметным образом остаются культурно табуированными. Здесь корни бунта, восстания лесбиянок против гетеросексуального общества (из того же романтического ряда, что и отраженные в современной российской прозе мятежи феминисток против мужчин, детей против своих отцов, экстремалов против “офисного планктона”, рокеров против мажоров, политических радикалов против власти и т. д.).

Все же нельзя сказать, что лесбийская литература остается совершенно в тени: в 2007 году в Америке прошел фестиваль лесбийской книги, а в России целых два фестиваля лесбийской любовной поэзии — в Петербурге и в Москве (уже был и третий). Другое дело, что авторы действительно качественных текстов подобного рода (к примеру, Анастасия Афанасьева или Света Литвак), попадая в большую литературу, расцениваются вовсе не как представительницы лесбийской субкультуры. То есть фактор интимных приоритетов не является для литературы определяющим. И тем не менее — фестивали, сборники, журналы, сайты, литературные форумы сексуальных меньшинств налицо.

За рубежом еще можно проследить стойкую писательскую лесби-линию

и определенно назвать несколько современных, в основном не переведенных на русский, произведений: “Stone Butch Blues” американки Лесли Файнберг, “The PowerBook” и другие книги англичанки Жанет Винтерсон, “Odd Girl Out” и прочие романы Энн Бэннон, “The Price of Salt” Клэр Морган и так далее.

В силу, видимо, того, что в России никогда не было сильного суфражистского движения, а тем более трех волн феминизма, здесь нет и лесбийских писательниц-авторитетов.

В 2004 году вышла книга Маргариты Шараповой “Москва. Станция

ЛЕСБОС”, которая вызвала возмущение гомосексуального сообщества, разглядевшего там сарказм, разоблачение, издевательство. Шарапова, с ее многоцветной биографией и отличным знанием описываемого мира изнутри, и вправду создала картину не особенно комплиментарную: две повести, вошедшие в книгу, изображали мир геев, лесбиянок, “би” и “трансух” с их аллюзийными кличками (Пиноккио, Герда, Ариадна), мутным времяпрепровождением и депрессивно-порочным образом жизни как некую пеструю клоаку, уродливый цирк. Это мир, в котором нет настоящей реальности, — она здесь распадается, раскалывается на реальность виртуально-компьютерную (персонажи постоянно играют за мониторами), смертоносную (много самоубийств и трупов), гедонистическую (телесная любовь) и так далее.