Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2008)

• Название: Новый Мир ( № 11 2008)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Предложение понравилось всем, кроме Тимофея.

— Куда это? Я тоже с вами пойду, — быстро и безапелляционно заявил ребенок.

— Никаких “с вами”, — возразил Сатир. — Хрюша уже пропел колыбельную песню. Всем детям пора баиньки. А то переутомишься, свихнешься и вырастешь дебилом. Хочешь вырасти дебилом?

— Да не буду я спать! — ершился тот, злобно сверкая глазенками и смешно морща конопатый нос.

— Тем не менее придется, — проникновенно сказал Сатир и положил ему на плечо свою тяжелую, как молот, руку.

В конце концов Тимофея с доберманшей сплавили домой и стали решать, как лучше отпраздновать начало Белкиных трудовых будней.

— Я бы куда-нибудь в лес пошел, за кольцевую, — предложил Сатир. — Там деревья, снег по пояс, звезд как зерен в мешке — благодать!..

— Звезды — это, конечно, хорошо, но далеко, — сказал Эльф, поеживаясь от резкого мартовского ветра. — А потом ведь еще и назад идти придется… — добавил он и натянул на голову капюшон ветровки.

— Верно, — согласилась Белка. — Надо попробовать где-то в городе устроиться.

— Ладно, домашние животные, покажу я вам одно шикарное местечко. Пальчики оближете. — И Сатир потащил их за собой, обняв за плечи.

Они пришли на крышу двадцатичетырехэтажки где-то в районе “Марксистской”.

— Вот! — сказал Сатир, очерчивая рукой затопленные зернистым светом пространства мегаполиса.

Белка и Эльф прошлись по крыше, посмотрели по сторонам.

— Да, действительно хорошо. Парим над городом, как судьи небесные. Замечательное место.

В небе над ними неслись черные, похожие на бесконечное стадо бизонов тучи, а еще выше сияла яркая, будто отлитая из таинственного небесного золота, луна.

Открыли по бутылке портвейна. Вино потекло по вздрагивающим пальцам.

— Пусть у нас никогда не возникнет сомнений в том, что перед нами лежат великие пространства! — кинула тост Белка сквозь порывистый и бьющий весенний ветер.

Они выпили. Эльф застегнул молнию на ветровке до самого подбородка и спросил:

— А ты видишь перед собой великие пространства? Я, например, не вижу. И уже давно. Я не знаю, как мы будем жить дальше. Чем мы будем жить дальше? Ты, Белка, будешь петь, а мы слушать и пить за твой счет? И так всю жизнь?

— Ты считаешь, что я зарабатываю эти деньги нечестно? Или я тебе настолько неприятна, что ты отказываешься что-то брать у меня? — усмехаясь хитро, спросила Серафима.

— Нет, конечно. Я говорю о движении вообще. О свете в окошке. Чего нам желать? К чему стремиться? Я, по-моему, больше ни во что не верю. Раньше я жил тихо и спокойно. Что-то зарабатывал, что-то тратил. Читал какие-то книги, из которых не делал никаких выводов. И по большому счету, все мне было все равно. А потом я связался с вами и увидел, что есть другая жизнь. Не та, моя, “чуть теплая”, а настоящая, шершавая, жестокая. В запекшейся крови, которая непонятно откуда взялась — то ли убили

кого, то ли кто-то родился. У меня будто глаза открылись, что ли. Словно я всю жизнь проходил в темных очках, а теперь они разбились, и свет выжигает мне глаза.

Он замолчал, вздохнул и продолжил:

— И сколько я ни смотрю вокруг, мне кажется, что всем в этом мире руководят глупость и жадность. Какие-то беспредельные глупость и жадность. А сам мир, разлагаясь на глазах, стремительно катится к Армагеддону.

— А нами что, по-твоему, руководит, глупость или жадность? — поинтересовалась Белка.

— Вами что-то другое руководит, — ответил Эльф. — Вы не от мира сего. Из какой-то другой сказки. Потому-то я, наверное, и увязался за вами.

— Зря ты так, — сказал Сатир, встряхивая свою бутылку. — Нельзя разочаровываться в жизни.

— Ну конечно… — отмахнулся Эльф. — И что ж ты мне посоветуешь?

— А что тут советовать? — пожимая плечами, проговорил Сатир. — Например, можно повисеть, вцепившись в край крыши. Двадцать четыре этажа — хорошая высота. Хорошо прочищает мозги.

— Ты это серьезно? — спросила Белка.

— Вполне.

— Ты сдурел? А вдруг у Эльфа рука сорвется? И что тогда?

— В этом-то и весь смысл. Когда под тобой семьдесят метров пустоты и вся жизнь твоя зависит от кончиков пальцев, думается намного легче и правильней.

Эльф снял капюшон, прошелся вдоль края крыши, посмотрел на город, сияющий, словно россыпь драгоценностей из про2клятого древнего клада. Каждый огонек манил к себе, обещая неопределенное маленькое счастье. Каждая искорка будто бы пела тоненьким сладким голоском о тепле, уюте и безопасности. И все вместе они превращались в могучий хор сирен, зову которого было невозможно противиться, если только не завязать себе глаза и не заткнуть уши. “Нет, это не хор сирен, — возразил сам себе Эльф. — Москва, как любой город, похожа на угли остывающего костра, которые только-только начали покрываться пеплом. Безумно красивые, все еще хранящие жар огня и даже способные зажечь огонь, но в себе огня уже не несущие”.

Эльф лег животом на край крыши, замирая от страха, медленно спустил ноги вниз и, потихоньку опускаясь, повис на пальцах. Осторожно перехватывая руки, развернулся лицом к городу и замер. Висеть с вывернутыми руками было намного тяжелее, но гораздо интереснее. Как будто ты находишься в полной темноте в открытом космосе и смотришь оттуда на скопище железа, камня и слепящего электричества. Эльф замер. Ботинки со стальными мысами на мощной подошве вдруг стали неимоверно тяжелыми и потянули вниз. Капюшон хлопал, будто обвисший под встречным ветром парус. Эльф пошевелил вздрагивающими от страха и напряжения пальцами рук, поудобнее устраивая их на холодном влажном бетоне.

Неожиданно рядом с ним опустилось гибкое изящное тело Белки.

— Не возражаешь, если я тут с тобой повишу?

— Как хочешь, — с нервной хрипотцой в голосе разрешил Эльф.

Ветер, словно пес, тут же вцепился в полы расшитого пончо Серафимы и принялся шумно трепать их.

Снизу доносились хлопанье дверей, смех и крики людей, лай собак, урчание движущихся машин. Звуки эти уходили в небо и отдавались где-то высоко за облаками гулко и грозно, как в колоколе. Эльф осторожно стукнул каблуком по выложенной мозаичными квадратиками стене, словно желая удостовериться в ее реальности. Каждая жилка внутри него трепетала от страха.

Белка покачалась, перехватываясь то одной, то другой рукой.

— Я тут недавно поняла одну очень важную вещь. Знаешь, в чем разница между христианами и коммунистами?

— Нет.

— В отношении к концу света, к апокалипсису. Христиане уверены, что люди — создания, испорченные в результате грехопадения, поэтому их деградация — процесс естественный, а апокалипсис — закономерный итог существования человечества. И по большому счету, христиане не собираются ему мешать. Они будут спасать отдельных людей. Из тех, которые придут к ним сами. У коммунистов — другой подход. Кстати, ты знаешь, что в начале века многие приходили к коммунизму из христианства? Так вот, коммунисты считали и считают, что человек не является изначально испорченным созданием и его можно и нужно заставлять жить честно и безгрешно. Но поскольку, предоставленный сам себе, он, как правило, начинает деградировать, то заставлять нужно сверху. Властно, жестко, а когда нужно, и жестоко. То есть коммунисты считают, что все человечество можно спасти для жизни вечной. Создать государство с такими законами, когда деградация будет наказуема и осуждаема. И таким образом спасти все человечество от гибели. Посмотри, насколько схожи десять заповедей христиан и “Кодекс строителя коммунизма”. Если ты найдешь там еще хоть одно значимое противоречие, кроме веры в Бога, то я готова сейчас же разжать пальцы.

Эльф задумался:

— Это слишком просто, чтобы быть правдой.

— А я уверена, что коммунистический строй в СССР спас для жизни вечной больше душ, чем вся предшествующая христианская эпоха, —

жестко сказала Белка.

Эльф помолчал.

— Не знаю, мне нужно подумать.

— Думай, кто ж не дает…

Эльф, мучаясь, заворочал головой по сторонам.

— А может, хватит уже врать себе? Почему бы не принять, что этот мир действительно конченый, здесь ни сила, ни слабость уже не смогут ничего изменить, — прокричал он поверх плеча, а ветер в это время хлестал его капюшоном по лицу. — Здесь отрава во всем — в людях, в книгах, в музыке, в самой истории человечества. Всюду тихое гниение и распад. И как бы кто ни старался, этого не остановить. А если понимаешь это, как можно жить? Зачем тогда жить?