Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2010)

• Название: Новый Мир ( № 9 2010)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

 

Живые точки увидеть трудно,

     проверять долго,

     перепутать легко,

     ещё и опытом когда-то обогащает.

 

Ах, экуменизм экуменизм.

 

Принцип Робинзона Крузо — корабль разбит штормом, гибнет на прибрежных рифах, и в поэтику идет лишь то, что удалось, что посчастливилось спасти из бывшего корабельного инвентаря, — не так уж много и вовсе не обязательно именно того, что хотелось бы сохранить, но и не так уж мало для того, кто понимает... Вот последнее и определяет сущность творчества Кукулина — для того, кто понимает.

Необитаемые острова, дикая торжествующая природа, наезды людоедов...

И нужно выживать стиху...

 

Меня звали Сухэ-Батор.

Назову себя Гантенбайн.

Поеду на элеватор

и куплю себе комбайн.

 

Поеду по срочному делу,

пока не рассвело,

пока не надоело,

в родное село.

 

Пока пшеницу в поле колеблет ветер

и её колосья сгибаются и разгибаются, звеня,

пока меня никто не встретил

у утыканного горшками и сапогами плетня.

 

Ждёт ли меня моя краля, я ли её дроля —

нету времени разбираться уже.

Я бегу вдоль поля,

расположенного на втором этаже.

 

«И, как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова». Для корабля, идущего в бейдевинд, чужой, встречный ветер — опора и основа для маневра. Но Кукулину этого недостаточно. Не соглашаясь с понятийным наполнением, он жалеет и любит сами слова. Его стихи кишат чужими членистоногими и жвалистыми словосочетаниями. Он приискивает им уютные места под корягами, ставит регуляторы влажности и температуры и пытается вдохнуть в них другую, невыморочную, некровожадную жизнь, обустроить их в языке.

 

Я не верю голосам, не помню лиц, интересуюсь только миром идей.

Мне говорят: «Ну, ты выбрал идею? Живи теперь, ею владей».

Не могу: я говорю из них с каждой по очереди, пытаюсь вести им учёт,

по весне выпускаю на волю, как птиц, остальных пускаю в расход.

 

Мне говорят: «Ты православный? Так чего ж ты? — иди туда,

где в ходу термины: „восстановление нравственных ценностей”,

                                                   „иерархия прав народа и личности”,

                                      „концентрация общей воли” и прочая ерунда».

Это не вопрос, и адресован он не мне, остальное в самом деле фуфло.

А если вы врубаетесь в эти понятия, я не думаю, что вам повезло [2] .

 

Вовсе не исключено, что эпиграфы, посвящения, упоминания близких и противостоящих имен — это еще и разметка ареала обитания, так медведи и тигры помечают свои регионы следами когтей (как повыше) и прочими способами. Одновременно это может быть маркой принадлежности, косвенным свидетельством, что автор не один, не одинок, что ему гарантировано понимание... Противоречивое — как метки в лесу: я живу здесь, не смей посягать на мое пространство, я обращаюсь к тебе, я знаю, что ты есть и что ты это поймешь...

Снится мне, что я связной

и держу зубами провод.

Сквозь меня проходит ток.

Снится мне, что я герой,

как герой романа «Овод», —

всё искал последний довод,

жизнь свою не уберёг.

 

А на что она нужна,

жизнь? На что её такую —

с ейным рылом в чей-то ряд?

Но, хотя кругом война,

я пока что существую:

сквозь меня глаза глядят.

 

Традиционному поиску или созданию общего смысла («Кровь теперь вообще в почёте и в цене: // вот искусствовед Савчук из Петербурга // говорит: художественное дело прочно, // когда под и над ним струится кровь // (и ещё проходит луч солнца золотой)»)противоставляется поиск жизни. Не обязательно понятной, не обязательно приятной, не обязательно пригодной к включению в данную частную (и даже демонстративно частную) среду.  Жизни бытовой и обыкновенной, которой тоже нет и которую приходится формировать из подвернувшегося — и в которой не обязательно быть полностью своим, полностью понятым, «настоящим» по какому-то критерию. Если вы не знаете пароля — все равно заходите.

 

Мы связаны точками повседневных болей и повседневных радостей.

Они уже есть — давайте видеть в них небо и землю.

Мы обречены — поэтому давайте видеть в дистанцированных точках

                   и гад морских подводный ход,

                   и людей, держащих тарелки над немногочисленными головами.

 

Еще гетто не погибло...

 

Гетто избранничеств. Вал и ров.

Пощады не жди.

В сем — христианнейшем — из миров

Поэты — жиды.

 

Это было написано Цветаевой до Второй мировой, до Катастрофы, до исчезновения цитируемой культуры (и включенный сюда лейтмотивом парафраз польского — «Еще Польска не згинела» — и украинского — «Ще не вмерла Украина» — «Еще гетто не погибло») — и может представляться этическим равнодушием или литературной игрой (такой же игрой отзывается и парафраз мандельштамовского «а мог бы всю жизнь просвистать скворцом, заесть ореховым пирогом. Да видно нельзя никак» в кукулинское «Я хотел бы всю жизнь просвистать скворцом, заесть это супом с котом»), творимой над рвами, ямами, канавами — и в Польше, и в Украине, и на дальневосточных пересылках.

Возможно, игра объемлет не все и приемлет не все. И на этом ребре — тоже образуется смысл: то, что вываливается из поэзии, входит обратно через окно.

 

Виноват, — говорит православный арабский ксёндз, —

у нас тут в деревне хотят ввести беспроцентный ценз.

Я им пытался объяснить,

           дескать, вы не христолюбивое воинство, а неквалифицированное большинство,

а они улыбаются и говорят «спасибо», что хуже всего.

Мои учителя тоже уходят туманным лугом.

Так, общаясь, они впятером составляют миньян,

ибо у каждого — две души, обугленных по краям,

смотрят на небо и говорят друг с другом.

Ещё гетто не погибло гетто не погибло

ещё гетто не погибло гетто не погибло

А может быть, гетто все же погибло — и его обломки растаскивают теперь соседи, на строительство своих городов.

 

Куртуазные маньеристы, приговцы, пост- и перепостмодернисты — возникшие прежде всего как андеграунд, как противостояние тогдашней официозной поэзии, сами со временем обрели как бы официозный статус, и тот, кто сегодня поет не с нами... Хорошо тому живется, у кого одна нога...

Елена МИХАЙЛИК

 

[2] Заметим, что стихотворение называется «Сонет № 66 с двумя наполнителями» — и название отсылает к шекспировскому «Tired with all these, for restful death I cry».

 

Исповедальная культурология: особенности жанра

 

ИСПОВЕДАЛЬНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ: ОСОБЕННОСТИ ЖАНРА

 

А л е к с а н д р  Я к и м о в и ч. Полеты над бездной. Искусство, культура, картина мира 1930 — st1:metricconverter productid="1990. М" w:st="on" 1990. М /st1:metricconverter ., «Искусство — XXI   век», 2009, 464  стр., илл.

 

Читая книгу искусствоведа и культуролога Александра Якимовича, едва ли не на каждом шагу ловишь себя на той мысли, что автор столько же стремится понять время, избранное предметом анализа, сколько и сопротивляется ему. А затем  — и на той, что без такого сопротивления для него не оказалось бы возможным, пожалуй, никакое понимание. Время это, середина — конец ХХ  века, таково, что само сопротивление ему — по крайней мере для живших тогда, — кажется, входит в состав его понимания. А автор как раз — из числа живших.

Он находится в исторически вполне уникальном положении (которое, кстати, разделяем и мы с вами, так что — внимание) человека, сформированного определенной эпохой — и оставленного ею, безвозвратно закончившейся. Вооруженный ее умственными привычками и эмоциональными установками, которые были вполне пригодны для проживания ее изнутри, автор останавливается перед объектом своего анализа — только что бывшего естественной и единственной, пусть и не слишком комфортной, средой обитания — в недоумении: для внешнего описания едва закончившегося (по историческим, да и по биографическим меркам) исторического этапа его внутренний инструментарий кажется непригодным.