Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2011)

• Название: Новый Мир ( № 8 2011)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

“Но почему именно Кандинский? Потому что автор трактата „О духовном в искусстве”? Или же из-за „синдрома Кандинского”, известного в медицине [синдром психического автоматизма, отчуждения, одна из разновидностей галлюцинаторно-параноидного синдрома; включает в себя псевдогаллюцинации, бредовые идеи воздействия (психологич. и физич. характера) и явления психического автоматизма (чувство отчужденности, неестественности, „сделанности” собственных движений, поступков и мышления)? Или же из-за рефрена про „случайности красок”, которые вычитаны в аннотации к развешенным по стенам богемного подвала репродукциям? Последнее к истине ближе всего. „Две сестры и Кандинский” построены таким образом, чтобы их можно было оборвать или продолжить в любом месте...”

 

Михаил Бударагин. Русские языки. — “Актуальные комментарии”, 2011, 3 июня <http://actualcomment.ru>.

“Дело же в том, что любой нормальный российский ученик вынужден изучать параллельно два русских языка, которые спорят друг с другом за первенство. <...> Последние 10 лет стали переломными именно в этой парадигме: чат, смс, короткие сообщения в социальных сетях изменили структуру языка гораздо глубже, чем это видится с вершин нормативного языкознания. В интерактивном пространстве вырабатывается не своя собственная речь (она — с многочисленными вариациями — уже давно существует), а свой язык с новыми нормами и новыми правилами, с новой пунктуацией, с новыми исключениями. Так, например, краткость сообщений все чаще приводит к тому, что редукции подвергаются прилагательные, причастия и деепричастия, — нечто подобное в виде маргинальной нормы существовало в языке советских телеграмм. Теперь маргиналия стала письменным мейнстримом. Разумеется, именно школьники с их повальным увлечением социальными сетями находятся на острие изменений нормы, которая не фиксируется словарями”.

 

Дмитрий Быков. Черный человек Прилепина. Писатель рискнул и выиграл. — “Новая газета”, 2011, № 56, 27 мая <http://www.novayagazeta.ru>.

“После „Черной обезьяны” Прилепин перешел для меня из разряда хороших писателей, — которых много, — в разряд больших, умеющих не просто расти (это у нас случается), а изобретать (это во всем мире редкость). Написать две разные книги — не шутка, хотя по нынешним временам и это подвиг. Но предложить не только новый материал или манеру, а новый способ строить повествование — заслуга куда более серьезная. Прилепину пошло на пользу заочное общение с Леонидом Леоновым, биографию которого он опубликовал в серии ЖЗЛ. Это влияние не на стилистическом — тут, слава богу, все свое, — но на мировоззренческом уровне: прилепинский ранний оптимизм относительно человеческой природы уступил место зрелому скепсису, леоновским опасениям насчет неминуемой деградации человечества. Ведь прилепинская „Черная обезьяна” — возвращение к пещерной архаике, шаг на низшую ступень эволюции, — пришла из самых мрачных пророчеств, рассыпанных по „Пирамиде” и „Скутаревскому”. А композиция — самая сильная сторона нового романа — отсылает к „Дороге на океан”, где разные пласты повествования связаны нелинейно и на первый взгляд алогично”.

 

Вечно неудовлетворенный кромсатель. Прозаик Олег Зайончковский о нестреляющих ружьях, приблудных смыслах и нехватке стилистов. Беседу вела Дарья Данилова. — “НГ Ex libris”, 2011, 2 июня.

Говорит Олег Зайончковский: “Я действительно избегаю любой досказанности — иногда осознанно, а чаще инстинктивно, из опасения уйти из области ощущений в область умственных смыслов. По моему представлению, последняя — что-то вроде долины смерти, попав в которую художество неизбежно гибнет. Да, ружье не выстреливает, но может выстрелить, и этого для меня достаточно. Я не рассказываю истории, а только обозначаю их возможность. С читателем я делюсь не историями и не продуктом своего ума, а чистой эмоцией, впечатлением, часто смутным, как послевкусие сна, только переложенным в более или менее узнаваемые образы”.

“Современный читатель (зритель, слушатель) в большинстве своем способен улавливать „культурные волны” лишь определенного диапазона. Каждый — того, на который „настроен”. Почему так случилось, разговор особый. Возможно, по Дарвину: культурное сообщество усложнилось настолько, что в нем образовались виды, не скрещивающиеся между собой. Одни почти не слышат и уже не понимают языка других. Хорошо или плохо, но это факт. Поздно докрикиваться друг до друга, давайте просто признаем, что мы разделились на виды. И литературе тоже пора перестать претендовать на всеобщность. В наше время писать для всех означает: ни для кого. <...> Собрать на свой текст всю читающую Россию больше никому не удастся”.

 

Вспоминая Бориса Рыжего. Материал подготовил Алексей Мельников. — “Урал”, Екатеринбург, 2011, № 5 <http://magazines.russ.ru/ural>.

Среди прочего: “Борис иногда рассказывал о жизни института, в том числе кое-что смешное и грустное. Я помню один рассказ о том, как однажды он в пылу идеологической полемики, защищая рыночную экономику, сказал, что, мол, уже хорошо, что благодаря рынку мы можем нормально одеваться, покупать, например, джинсы. И вдруг увидел, что в джинсах-то он один, а все аспиранты из его группы одеты в обычные недорогие брюки и смеются, глядя на него” (Олег Дозморов) .

 

Федор Гиренок. Движение покоя. — “Завтра”, 2011, № 18, 4 мая <http://zavtra.ru>.

“Китай никогда не займет место Америки, ибо он метафизически связан не с идеей истории, а с принципом Дао, который в отличие от Логоса адекватен жизни в мире после истории. Китай не субъект по отношению к миру. Традиционно он был объектом истории. Пат — его стихия. Сама по себе история не имеет для него значения”.

“Мир маленький, а людей в нем много. Всем не поместиться. В рамках истории возникла идея золотого миллиарда, в который входило население стран Запада. В мире после истории золотой миллиард исчезнет. Богатым придется поделиться с бедными. А это значит, что все будут бедными. Не может быть так, чтобы Восток экономически развивался, а золотой миллиард по-прежнему оставался на Западе. Если Китай создаст свой средний класс, то средний класс на Западе практически исчезнет, а вместе с ним исчезнет либерализм и демократия”.

 

Анна Голубкова. Николай Кононов. 80. Книга стихов 1980 − 1991 годов. — “ OpenSpace ”, 2011, 19 мая <http://www.openspace.ru>.

“Провокативность книги и заключается как раз в публикации подробного комментария [Михаила Золотоносова] к „стихам из архива”, то есть фактически в работе с текстами современного поэта как с уже канонизированной классикой. С этой точки зрения книга „80” оказывается чем-то вроде дополнения к давно опубликованному и прекрасно откомментированному собранию сочинений Николая Кононова. Такого собрания сочинений, к сожалению, в природе пока что не существует — что, конечно же, делает эту книгу проектом в первую очередь постмодернистским. В этом качестве книга просто великолепна”.

 

Венедикт Ерофеев. Меня, чтоб выговорить, язык сломаешь. Вступительное слово Ирины Кравченко. — “Новая газета”, 2011, № 58, 1 июня.

“Вот неопубликованные записные книжки Венедикта Ерофеева, те из них, которые он вел на переломе от 70-х к 80-м годам...” (Газета выражает благодарность Венедикту Ерофееву-младшему и его жене Галине за предоставленные материалы.)

“Я же тебе не мешал, когда ты грезила, вот и ты не мешай мне грезить”.

“Тебе хорошо, зараза, ты согрет всенародной любовью, а вот я — зябну”.

“И набожность должна быть одаренной — а у него она и не глубока, а упряма”.

 

Замолчавший на вершине. Владислав Ходасевич. Беседу вел Дмитрий Волчек. — “ SvobodaNews.ru ”, 2011, 1 июня <http://www.svobodanews.ru>.

Говорит Валерий Шубинский: “Архив [Ходасевича в ЦГАЛИ] огромный и, помимо рукописей стихотворений, которые уже напечатаны, там находятся множество писем, которые в значительной части до сих пор не опубликованы. Писем, житейских документов, дающих представление о том, насколько был бы интересен этот корпус, если бы кто-то взялся за подготовку его к печати”.

“Если говорить о факторах субъективных, то надо понимать, что канон советской интеллигенции в начале 60-х — конце 50-х годов складывался не стихийно. Существовало несколько человек, их было очень мало, которые пользовались авторитетом в среде молодой советской интеллигенции того времени и которые объясняли, что к чему в мире Серебряного века. Одним из них был Илья Григорьевич Эренбург. В его знаменитых мемуарах „Люди, годы, жизнь” большая глава посвящена Цветаевой, большая глава посвящена Мандельштаму, а Ходасевич упоминается один раз, причем даже без имени, просто „поэт Ходасевич”. И понятно, почему: с Цветаевой и Мандельштамом он дружил, а с Ходасевичем у него были очень плохие отношения, враждебные. Историю этой вражды я в своей книге описываю. В общем, это случайность на самом деле. Ахматова к Ходасевичу относилась хорошо, все ее высказывания о Ходасевиче хвалебны, но ей Ходасевич в той картине литературы Серебряного века, которую она создавала, был не очень нужен по многим причинам. И она специально о нем ничего не говорила молодым поэтам, которые приезжали к ней в комаровскую „Будку””.