Анри Шарьер - Папийон

• Название: Папийон
• Автор: Анри Шарьер
• Издательство: Издательство «Пресса»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-253-00772-5

В автобиографических романах «Папийон» (1969) и «Ва—банк» (1972), ставших на Западе бестселлерами, Анри Шарьер раскрывает перед читателем мир своей души, прошедшей через не мыслимые страдания и унижения. Автор представленной дилогии был осужден по подложному обвинению в убийстве, приговорен к пожизненному заключению. Многие годы отданы каторге, скитаниям в стремлении добраться домой, во Францию. Вопреки всему Шарьер выстоял, достойно перенес страшные испытания судьбы. Он уверен: «Одно лишь имеет смысл в жизни — никогда не признаваться, что ты побежден, и научиться после каждого падения снова вставать на ноги».

---

От скуки мы решили засесть играть в покер небольшими группами, человек по пять, чтоб не было шуму. Даже Маркетти, скрипача, и то заставили замолчать.

— Прекратить музыку! Охрана в трауре!

Необычное напряжение царило везде, не только в бараке, но и во всем лагере. Прощай, кофе, и суп тоже! Кусок хлеба утром, на обед и ужин по одной банке мясных консервов на четверых. Поскольку у нас ничего из вещей не трогали, сохранился кофе и еще кое-какая еда: масло, мука. В других бараках и этого не было. Но когда охранник заметил, что из туалета, где мы варили кофе, идет дым, он тут же приказал потушить костер. Кофе варил у нас Нистон, старый каторжанин из Марселя. Он не удержался и сказал охраннику:

— Хочешь, чтоб не было огня, зайди и потуши сам! В ответ фараон выстрелил несколько раз в окно. В считанные секунды с огнем и кофе было покончено, а Нистон схлопотал пулю в ногу. Мы все были на пределе и, решив, что фараоны перестреляют нас всех, бросились ничком на пол.

Начальником караула в тот день был Филлисари. Он примчался в сопровождении еще четырех фараонов. Стрелявший доложил, родом он из Оверни. Филлисари костерил его по-корсикански, а он, ничего не понимая, оправдывался.

Мы разлеглись по гамакам. Нога Нистона кровоточила.

— Только не говорите, что я ранен! А то вытащат во двор и там прикончат!

Филлисари подошел к окну. Маркетти что-то сказал ему по-корсикански.

— Ладно, варите свой кофе! Ничего подобного больше не случится. — И он ушел.

Нистону повезло — пуля, прошив мышцу, вышла наружу. Мы сделали ему плотную повязку, чтобы остановить кровотечение.

— Папийон, выйди во двор!

Было уже около восьми вечера, на улице сгустилась тьма. Я не знал фараона, окликнувшего меня, но по говору понял, что он бретонец.

— Чего это я должен выходить в такое время? Мне там делать нечего.

— Тебя хочет видеть комендант.

— Передай, пусть сам сюда приходит. Я не выйду.

— Отказываешься?

— Отказываюсь.

Маркетти подошел к двери и крикнул:

— Мы не разрешим Папийону выходить одному, если там не будет коменданта!

— Так ведь он и послал меня за ним!

— Передай, пусть сам приходит!

Через час к двери подошли двое охранников, а вместе с ними — араб, работавший у коменданта, тот самый, что спас его и предотвратил бунт.

— Папийон, это я, Мохаммед. Пришел за тобой. Комендант хочет тебя видеть. Он сам не может прийти.

— Папи, у этого типа ружье, — шепнул мне Маркетти.

Я приблизился к двери. Действительно, Мохаммед держал ружье. Я просто глазам своим не верил. Заключенный, и чтоб с ружьем?

— Идем, — сказал он мне. — Я здесь, чтоб в случае чего защитить тебя, прикрыть.

Я ему не поверил.

— Выйдешь ты или нет?!

Я вышел, и мы отправились. Мохаммед шел рядом, два фараона позади. Мы направлялись к комендатуре. На выходе из лагеря Филлисари сказал мне:

— Папийон, думаю, ты ничего против меня не имеешь?

— Нет. Ни я, ни другие тоже Я имею в виду, из нашего барака. А вот за остальных не окажу.

По дороге Мохаммед подарил мне пачку сигарет «Галуаз». В освещенном двумя газовыми лампами кабинете сидели два коменданта — один наш, другой с острова Руаяль, оба с заместителями.

— Я привел Папийона, — сказал араб.

— Добрый вечер, Папийон, — поздоровался наш комендант.

— Добрый вечер.

— Присаживайся, вот стул

Я разместился напротив них. Одна дверь кабинета открывалась на кухню, и я увидел там крестную Лизетт, она махнула мне рукой.

— Папийон, — сказал комендант с острова Руаяль, — комендант Дутен считает вас надежным человеком, полностью искупившим свою вину тем, что спас крестницу его жены. Но в личном деле и других бумагах написано, что ты опасен со всех точек зрения. Мне хочется забыть о личном деле и поверить моему коллеге Дутену. Дело вот в чем: скоро сюда прибудет комиссия для проверки фактов, связанных с бунтом, все заключенные должны будут дать показания. Вы и еще несколько человек несомненно имеете большое влияние на заключенных. Нам бы хотелось узнать ваше мнение об этом бунте, а заодно и что будут говорить люди из вашего барака, ну и во вторую очередь все остальные.

— Мне нечего сказать. И влиять на других я не собираюсь. И если комиссия действительно будет честно делать свое дело, то вас всех отсюда турнут.

— Это почему же, Папийон?! Ведь мы предотвратили бунт, я и мой коллега с Сен-Жозефа.

— Может, вы и выйдете чистыми из воды, по только не начальство с Руаяля.

— А яснее можно?

— Если и дальше в официальных объяснениях вы будете упоминать о бунте, то вас несомненно накажут. Согласитесь с моими условиями — вы будете спасены. Все, кроме Филлисари.

— Какие такие условия?

— Во-первых, мы должны жить как прежде, как до этой истории, и немедленно, с завтрашнего дня. Ведь только мы можем повлиять на остальных, верно?

— Да, — кивнул Дутен. — Ну а дальше?

— Ведь тут, насколько я понимаю, начальство с трех островов?

— Да.

— Так вот. Вы ведь получили донос от Джирасоло, он предупреждал о готовящемся бунте. А Арно и Отэн были главарями.

— И Карбоньери, — добавил фараон.

— Нет, неправда. Джирасоло был на ножах с Карбоньери еще с Марселя, поэтому и донес на него. Но вы не поверили. Почему? Потому что вам сказали, что во время бунта перебьют всех женщин, детей, арабов и фараонов, что казалось невероятным. Кроме того, на Руаяле есть две посудины на восемьдесят заключенных, а на Сен-Жо-зефе всего одна, на шестьдесят человек. Ни один здравомыслящий человек не полез бы в это грязное и глупое дело.

— Откуда ты знаешь все это?

— Мое дело. Так вот. Следуя такому раскладу событий, вся ответственность падет на начальство с острова Руаяль, ведь оно выслало заговорщиков на Сен-Жозеф, даже не разделив их. Надо было хоть одного послать на остров Дьявола, другого — сюда, ну, и так далее. Так что взыскания вас ждут самые серьезные. Потому советую согласиться с моими условиями. Первое вы уже слышали: с завтрашнего дня жизнь должна войти в прежнее русло, второе; все, кто сидит в карцере как подозреваемый, должны быть немедленно отпущены. И не надо больше допрашивать их о бунте, не надо, так как самого бунта не было вовсе. В-третьих, Филлисари необходимо срочно отправить на Руаяль, прежде всего в целях его же безопасности, так как, если бунта не было, чем объяснить убийство трех человек? Плюс к тому он самый что ни на есть отъявленный негодяй и трус. Во время инцидента хотел прикончить нас всех в бараках. Так вот, если вы принимаете эти условия, я в ответ обещаю устроить все так, что все в один голос будут твердить: Отэн, Арно и Марсо рехнулись, хотели перебить как можно больше людей, и непонятно, чего они при этом добивались. У них не было ни соучастников, ни сочувствующих. Наверное, просто хотели покончить с собой, но перед тем уничтожить как можно больше народу. Если хотите, я подожду на кухне, а вы тут пока посоветуйтесь, прежде чем дать ответ.

И я вышел на кухню, притворив за собой дверь. Госпожа Дутен пожала мне руку и угостила кофе с коньяком. А Мохаммед спросил:

— Обо мне что-нибудь говорили?

— Это комендант будет решать. Вижу, он дал тебе оружие, наверное, будет добиваться помилования.

Крестная Лизетт тихо сказала:

— Все будет хорошо! Плохо придется тем, с островов.

— Я тоже так думаю. Им было выгодно представить все именно таким образом. Чтоб вся вина пала на местное начальство.

— Папийон, я слышала все и тут же поняла, что ты хочешь нам помочь.

— Да, госпожа Дутен. Дверь отворилась.

— Зайди, Папийон, — сказал один из фараонов.

— Присаживайся, — кивнул комендант с Руаяля. — Ну вот, мы посоветовались и решили, что ты прав. Никакого бунта не было. С завтрашнего дня возвращаемся к прежнему режиму. Филлисари этой же ночью отправят на Руаяль. Мы с ним разберемся сами, без твоей помощи. Надеемся, ты сдержишь свое слово?

— Можете на меня положиться. До свиданья.

В бараке я слово в слово повторил все, о чем говорилось у коменданта. И все согласились, что я принял верное решение.

— Думаешь, они действительно поверят, что в этом деле больше никто не замешан?

— Не думаю. Но им ничего не остается, как поверить, если они не хотят, чтоб их наказали.

Наутро всех заключенных выпустили из карцера. На работу никто не пошел. Двери всех бараков открылись, и двор наполнился каторжанами, которые, пользуясь предоставленной им свободой, расхаживали, болтали, курили и просто сидели на солнце или в тени Нистон отправился в санчасть. Карбоньери сказал, что таблички с надписью «Подозревается в бунте» были вывешены на дверях примерно восьмидесяти или даже ста одиночек.

Мы, наконец, узнали правду. Оказывается, Филлисари убил только одного человека, других двоих пристрелили фараоны, оказавшиеся в окружении у колодца, когда каторжники достали тесаки, горя желанием прирезать хоть одного фараона перед смертью. Вот во что вылился бунт, с самого начала обреченный на провал, — в самоубийство трех каторжан. Эта трактовка была принята всеми — и администрацией, и заключенными.