Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

• Название: СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ
• Автор: Б. Дедюхин
• Жанр: Историческая проза

В книгу вошли произведения, рассказывающие о жизни великого князя Василия II Тёмного.

---

Сколь дерзок был Тегиня, столь же разумен и сметлив да осмотрителен. Понял сразу же, что какое-либо возражение сейчас не только бесполезно, но и губительно. Глубоко запрятав гнев и мстительность, он склонился перед ханом в нарочитом поклоне, а Юрию сказал негромко:

— Айда!

Оба вышли из юрты.

Всеволожский повалился к изножью ханского трона.

Улу-Махмет с удовольствием посмотрел на согнутую спину русского боярина и обратился к Василию, который стоял, преклонив одно колено:

— Покоряя земли, мы покоряем и сердца людей, живущих на этих землях.

Но дальше напыщенных слов хан не шёл, речи о ярлыке не вёл. Больше того, узнав, что Тегиня увёз с собой Юрия Дмитриевича на зимовку в Таврию, сказал:

— Подождём их возвращения. Куда нам торопиться? Василий Васильевич загрустил. Получалось, что ждать надо до весны, а покидать улус опасно; придётся зимовать в постылой Степи, где нет не только церкви но и малой часовни — батюшка Феоктист служит всенощные и литургии в полотняном шатре перед складным дорожным иконостасом.

7

Василий проснулся среди ночи. Лежал на ковре навзничь и рассматривал через дымовое отверстие юрты ночное небо и звёзды, которые за долгую зиму заучил на память: шесть светил Небесного Трона — престола Божьего… от него начинается Млечный Путь, как бы лестница, соединяющая землю с небом, человека с Творцом… Но вдруг враз исчезли все до одной звёзды. Тучи набежали нешто? Не должны бы, ночь ясная.

Василий вышел наружу- небо чистое. Куда же звезды над головой подевались?… Вспомнилось, отец ещё рассказывал, как мальчишкой сидел в плену в Сарае и однажды весной увидел перелёт птиц. Летело их на родину, в Залесскую землю такое многое множество, что всё небо собой закрыли и дневной свет потемнел.

Василий прислушался. В степной тишине отчётливо доносился сверху скрежет маховых перьев, редкие и разнообразные голоса птиц. В их неостановимом движении, в плотности полёта была какая-то могучая вечная сила. Где теперь отец, где буду я, матушка, Настенька? Куда мы уйдём? Туда, где живут ещё не родившиеся? А птицы, степь будут всегда. Для них ничего не изменится, пройдёт хоть тысяча лет.

Он стоял, задрав голову, и ему хотелось крикнуть: я тоже с вами, в землю Залесскую!.. Влажно пахло прелой полынью, хрустели под ногами прошлогодние бустылья, ветерок, долетавший с солончаковых озёр, горчил на губах. И всё-таки воздух был душисто-сладок, и ночное безмолвие столь полно, что казалось, ты один в мире и мир для тебя одного: звёздный ковёр неба с летящими стаями, отдалённое ржание коней, неслышные усилия трав, прокалывающих землю зелёными иглами. Всё таило в себе важный неведомый смысл. Стоит только понять его — и ты начнёшь жить по-иному, в простоте и спокойствии, зная высшую правду Божьего устроения мира… Да, отец говорил, что летели тогда все птицы вместе — большие и маленькие, летели дружно, ликующе, на разные голоса, вторя друг другу: весна, весна, весна!

Снег сошёл к Благовещению[58]. Проклюнулась из оттаявшей земли трава, а уже к Вербному Воскресению покрылась степь многоцветным ковром тюльпанов.

Юрий Дмитриевич вернулся из Таврии в сопровождении Тегини и ещё нескольких монгольских вельмож. Держался спокойно, уверенно и дружелюбно. Сам пришёл в юрту к Василию Васильевичу. Тот бледный и худой, изнурённый Великим постом и тяготами непривычной жизни, сидел на ковре, поджав под себя ноги.

— Что это ты такой скучный, как воробей в ненастье? — пошутил вместо приветствия Юрии Дмитриевич.

— Да ну!.. Даже заходов тут нету, — кисло сказал Василий. — А у меня живот болит от здешней воды.

— Нашёл об, чем печалиться! — засмеялся дядя, — И здесь, и в Таврии ордынцы нужду справляют-не прячутся, и большую, и малую. Народ вольный, кочевой. Зачем в степи заходы? Привыкай. Сейчас вот получу я ярлык на великое княжение, а когда приберёт меня Господь, ты старшим в роду станешь, придётся тебе сызнова сюда ехать на поклон.

— Не буду я с тобой лаяться сейчас, — вяло сказал Василий. — Студёно тут, и неможется мне. Садись вон на подушки.

— Когда мне сидеть с тобой? — возразил Юрий Дмитриевич. — Даруга Тегиня ждёт. Скоро обед, а мы ещё кумызу не напились. — Он опять засмеялся. Видно, настроение было у него хорошее. — Значит, помёрзли вы тут зимой-то? А в Таврии хорошо. Но тоже морозно. Вино в бочках замерзало, приходилось мечом наковыривать в кубки.

Юрий Дмитриевич уж не знал, чем и похвастаться. Всеволожский, молча слушал всё это и про себя усмехался: не ведомо князю, как дела-то на самом деле обстоят, Но посвящать его ни во что, разумеется, не стал, только обронил словно бы невзначай:

— Боярская спесь на самом сердце нарастает, а княжеская ум мутит.

Юрию Дмитриевичу скоро предстояло убедиться в этом.

Всеволожский всё долгое зимовье время зря не терял. Продолжал одаривать ордынцев, не уставая внушать им исподволь, но твёрдо, что если Тегиня добьётся ярлыка для князя Юрия, то влияние и сила Тегини при ханском дворе станут так велики, что ему ничего не будет стоить расправиться с любым, с кем захочется. Айдар и Минбулат, подумавши, трухнули — а ведь русский-то может оказаться прав! — и окончательно склонили Улу-Махмета на сторону Василия Васильевича.

Но и Тегиня был не простак. Уезжая в Таврию, он оставил в Орде своих верных людей, которые, не подглядывая, всё видали и, не подслушивая, всё слыхали. Один из них, братинич его, постельничий Усеин передал по возвращении такие слова, будто бы сказанные Улу-Махметом: «Если Тегиня будет говорить за князя Юрия о великом княжении, то повелю его убить». Тегиня, хоть и не знал, что Усеина подкупил и научил этим словам проныра Всеволожский, однако всё равно не поверил грозному предупреждению: ордынцам хорошо была известна нерешительность Улу-Махмета. Так что Тегиня продолжал оставаться на стороне Юрия Дмитриевича и, сидя с ним за кумысом, сильно обнадёживал его по-прежнему. Разбирательство было на этот раз долгим и, ожесточённым. Чаща весов перевешивала то в одну, то в другую сторону.

Василий Васильевич иская великого княжения по отчеству и по дедовству, наследовал престол отца и деда. Это Улу-Махмету правилось:

— Якши, так и у нас заведено.

Но Юрий Дмитриевич опирался на духовную грамоту своего отца, заявляя, что власть должна передаваться старшему в роду, а он таковым как раз и является.

Тут вступился Тегиня:

— Якши, так всегда в русском улусе делалось. И дед канязя Юрия получил от нас великое княжение потому именно, что умер его старший брат. Вот как у канязя Юрия сейчас умер брат Василий.

— Дед Юрия Дмитриевича стал великим князем, потому что умер его старший брат, это правда, но чёрная смерть прибрала Симеона Ивановича вместе с детьми, и наследников у него не осталось, — вовремя вмешался Всеволожский. — У нас с Василием Васильевичем совсем другое дело! Батюшка его за два года до преставления написал в завещании: «А даст Бог сыну моему великое княжение, ино и аз сына своего благословляю». Покойный великий князь на престол сына своего благословил, а не брата!

Это было убедительно. Но Юрий Дмитриевич предвидел такой поворот и свой ответ заготовил:

— Это, «если даст Бог»… А если не даст? Потому так писал мой брат, что помнил духовную отца нашего, а в ней говорилось: «А отымет Бог сына моего старейшего Василья, а хто будет под тем сын мой, и тому сыну моему стол Васильев, великое княжение». Вот я и есть тот сын, который под Василием был, а других завещаний отец не писал.

Дело запуталось вконец. Улу-Махмет пригласил обе враждующие стороны на перемирие за общим котлом.

Все расселись на ковре, подогнув под себя ноги, брали руками из котла плавающие в жире куски баранины. Выпили хмельной архи, которую ханский виночерпий нацеживал в серебряные пиалы из бурдюка.

Пока ели-пили, обдумывали про себя дальнейший разговор.

Первым возобновил его Улу-Махмет:

— Скажи, канязь Юрий, что ты хочешь на старость лет делать с великим княжением?

Не чуя подвоха, Юрий Дмитриевич простосердечно ответил (эх, если бы некрепкая арха!):

— Четыре сына у меня взрослых, два Димитрия, Иван и Василий, удел же мал, тесно нам. А скоро, глядишь, внуки подрастут.

— Так великий князь тебе может выделить какой-нибудь выморок, Дмитров вон, а Иван твой в монастырь постригся, ему ничего не надо, — живо влез с советом вездесущий Всеволожский.

Но хан не обратил внимания на его слова, вкрадчиво, источая масло из глаз, повернулся опять к Юрию Дмитриевичу:

— А скажи, канязь, почему сразу два у тебя Дмитрия, а Василий один?

И опять не почувствовал края соискатель великого стола:

— В честь своего великого батюшки назвал я их.

— Димитрия Ивановича? Это которого же? Который Мамаю побоище учинил? — уличающе допрашивал хан и с упрёком перевёл вдруг ставший жёстким взгляд на Тегиню: — Так, может, и твой даруга замыслил отцову дерзость продолжать? Он тоже батыр-урус?