Элиза Ожешко - Дай цветочек

• Название: Дай цветочек
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1948

---

Вскоре за окном на камнях мостовой слышится глухой стук истоптанных башмаков Хаиты. Низенькая дверь широко распахивается, и в нее всовывается — сначала яркожелтый платок, облекающий голову старухи, потом ее сгорбленные плечи, затем большая корзина, переполненная разноцветным тряпьем; среди этого тряпья то тут, то там блестят металлические пуговицы, украшающие изношенную одежду. Тогда и Хаимек срывается со своего места, подскакивает к бабке, помогает ей снять с плеч ношу, протягивает к ней ручки с недоеденным бубликом или сыром и восклицает:

— Кушай, бобе!

Хаита иногда берет предлагаемую еду и ест, но часто, однако, она бывает так измучена, что с громким стоном садится на пол у своей корзины и безмолвно опускает руки.

Хаимек снимает с окошка лампу, кладет ее на пол, а сам садится против бабки и запускает обе руки в корзину. Сколько радости, сколько возгласов восхищения! Как много интересного и красивого. Иногда, например, любопытные и нетерпеливые ручки Хаимки с трудом вытаскивают из корзины бабки длинное, в оборках, платье из лилового муслина. Платье это все в пятнах и дырах, но Хаимек их не замечает, он любуется его прекрасным лиловым цветом и с раскрытым ртом приглядывается к узорчатому рисунку. За платьем выглядывает из корзины сильно измятая соломенная шляпка с продранным дном, но зато украшенная большой розой и розовой лентой. При виде розы Хаимек даже за голову руками хватается, а потом, чтобы еще больше насладиться видом этой прелестной вещицы, надевает ее бабушке на голову. Хаита не возбраняет ему делать это. Глаза ее блестят и улыбаются из-под розы, оттеняющей ее пожелтевший лоб. А счастливый Хаимек приглядывается к ней и, качая головой, восклицает:

— Шайне бобе, шайне бобе! (Красивая бабушка, красивая бабушка!)

За шляпой вынимаются ботиночки, рваные, но из красной кожи. Хаита не покупала их, а просто подобрала под окном какого-то богатого дома. В мгновение ока красивые ботиночки оказываются уже на ногах у Хаимки. Он прыгает от восторга по комнате и, поминутно останавливаясь и низко наклонив головку, рассматривает их с необычайной любовью. Хаита, глядя на счастливого ребенка, отдыхает.

— Хаимка, ты сегодня ничего не получил в городе?

Губы ее дрожат, когда она произносит эти слова, глаза смущенно мигают. Она стыдится своего вопроса.

И когда Хаимек отвечает, что ничего не получил, то Хаита молчит, только что-то тихо бормочет про себя, трясет головой и вздыхает. Но как только он полезет в карман и добудет серебряную или медную монету, старая бабка вырывает из его рук деньги, бросает их на землю и приходит в ярость.

— Ты снова просил милостыню, — кричит она и, подымаясь с пола, грозит протянутой рукой ребенку, который пятится к своей постельке.

— А что я говорила тебе? Разве я не говорила тебе, что попрошайничать стыдно, грех? Я розгой за это тебя отлуплю!

Когда Хаита раскричится, глаза у нее расширяются, а голова и руки так трясутся, что, как ни часты подобные сцены, Хаимек каждый раз так пугается, что весь с головой прячется под перинку. Только маленькие ножки в красных ботиночках выглядывают из-под перинки, да иногда черные глазки шаловливо поглядывают на бабку. Хаита стоит перед парой красных ботинок и держит к ним длинную речь о стыде и грехе попрошайничества. А в конце она гневно восклицает:

— Сними ботинки, разве я их для тебя принесла?

— Бобе! — раздается из-под перины жалобный голосок.

— Сними сейчас же ботинки, ну!

— Бобе, позволь мне в них хоть одну ночь проспать!

Голосок на этот раз становится таким умоляющим, что Хаита, махнув рукой, отходит к своей постели.

Потом снова возвращается и, увидев голову ребенка с растрепанными каштановыми кудрями, выглядывающую из-под перинки, улыбается и шепчет:

— Фишеле! (Рыбка!)

Наутро, когда Хаимек открывает глаза, за окном на узком дворике уже рассвет, настает день. Голубоватый блеск утра наполняет избушку. На туманном фоне комнаты выделяется сгорбленная фигура Хаиты в синей кофте без рукавов, с обращенным к окну лицом. Она горячо молится. Быстро и часто отбивая поклоны, она вполголоса шепчет:

— Благодарю тебя, боже, за то, что не оставляешь ты угнетенных! Благодарю тебя, боже, за то, что даешь силы уставшим! Благодарю тебя, боже, что ты гонишь сон от очей моих и прогоняешь дрему от моих век!

Хаимек вылезает из-под перинки, в серой рубашечке и красных башмачках, становится рядом с бабкой и начинает, как и она, кланяться и шептать:

— Благодарю тебя, боже, за то, что не сотворил ты меня ни невольником, ни язычником! Благодарю тебя, боже, что сотворил меня мужчиной!

А затем он произносит утреннюю молитву. Этой молитве из жалости к нему, бедному заброшенному ребенку, научил его мудрый Шимшель, отец маленького Менделя, его близкого приятеля.

Старая бабка ничему научить его не могла, потому что весь день не бывала дома, да кроме того и сама мало что знала.

Однако продолжим наш рассказ о том, как Хаимек остановился у витрины разглядывать портрет великана. Налюбовавшись им вдоволь, мальчик направил свои шаги к городской площади. Огороженная низким забором и обсаженная чахлыми деревьями, она носила громкое название бульвара. Хаимек шел со своим приятелем, маленьким Менделем, который был моложе его на год. По дороге они останавливались у витрин магазинов, то засматриваясь на блестящие золотые изделия ювелирных мастерских, то улыбаясь от удовольствия при виде булок и баранок, выставленных в окнах булочной. Маленький Мендель протянул было к ним руку, но Хаимек, старший на год, стал поучать его, что булок и баранок брать нельзя, что даже если бы они и попали им в руки, то их есть все равно нельзя, потому что они «трефные», то есть «нечистые». У Менделя не было еще ясного понятия о том, что значит «трефные». Хаимек слышал об этом, но объяснить приятелю не мог. Сказал только, что спросит об этом Еноха при встрече. Енох, девятилетний брат Менделя, учится с пятилетнего возраста и считается ученым и набожным.

Разговаривая таким образом, дети вышли на бульвар и увидели там сидящего на скамейке подростка в длинном сером сюртучке и в шапке, надвинутой на лоб. Это был Енох, сын ученого Шимшеля, брат Менделя. Возле него собралась группа подростков, которые обращались к нему, как к старшему. Очевидно, маленький Енох, прослывший ученым и набожным, занимал такое же место среди своих сверстников, как его отец, ученый Шимшель, среди взрослых. В возрасте Еноха такое положение было великолепным и сулило ему блестящее будущее. Но красивое лицо молодого мудреца было бледным и худым, а его огромные черные глаза глубоко запали и смотрели на свет божий с каким-то особым выражением страдания и пониманием своей значительности. У него был такой вид, точно его ученость высосала всю его кровь и точно его набожность, так рано в нем проявившаяся, заполонила его хрупкое существо и овеяла его невыразимым страданием. Хаимек стал перед Енохом, оперся обеими локтями о его колени и, подняв к лицу старшего товарища свое живое круглое личико, окаймленное каштановыми кудрями, спросил:

— Енох, расскажи-ка ты нам, мне и Менделю, что такое «трефное» и «кошерное»? Почему нам нельзя есть тех булок, которых так много за окном в пекарне?

Лицо Еноха прояснилось при этом вопросе, и он начал было отвечать двум стоящим перед ним мальчикам, как вдруг другие мальчики, окружавшие Еноха, в один голос закричали, что давно уже об этом знают и слушать про это не хотят, а просят, чтобы Енох рассказал им лучше какую-нибудь интересную историю. Енох знал много интересных историй, рассказов. Он учился в хедере, прошел Пятикнижие и изучал уже Талмуд с комментариями Раше. И сейчас, ответив в кратких словах на вопрос Хаимка о «трефном» и «кошерном», он, жестикулируя, начал рассказывать о выходе Израиля из неволи и о египетских казнях. То был один из самых страшных рассказов Еноха. Казни за казнями выступали длинной чередою, и одна страшнее другой. Рассказ о тьме, которая покрыла Египет, дети слушали в глубоком молчании. Меньшее впечатление произвел рассказ о нашествии саранчи на Египет, но история о жезле Моисея, превратившемся в змею, взволновала всех необычайно.

Что бы это было, если б каждый из них мог превращать любые предметы во что ему захочется! Маленький Мендель превратил бы камушек, лежащий у его ног, в красивую пушистую шаль, а Хаимек хотел бы, чтобы сухая веточка, которую он держал в руках, превратилась в такую же красивую розу, как та, что была на старой шляпе, найденной однажды в бабушкиной корзине.

Толпу маленьких слушателей очень занимают рассказы Еноха, но иногда они прерываются всякими случайностями.

Так, например, Мордке, желая быть ближе к рассказчику, так сильно толкнул Менделя, что тот упал, а Хаимек, возмущенный несправедливостью, горя глазами и стиснув кулаки, ударил раза два Мордка в спину, затем наклонился к Менделю, поднял его, поцеловал его запачканный песком лоб, погладил залитую слезами щечку и, крепко обняв его, привлек к себе. Мендель перестал плакать, но среди присутствующих поднялся сильный шум, вызванный этой потасовкой.