Бранко Чопич - Суровая школа (рассказы)

• Название: Суровая школа (рассказы)
• Автор: Бранко Чопич
• Издательство: Прогресс
• Жанр: О войне
• Год: 1978

Новеллы Чопича, мастера юмористического рассказа, повествуют о нелегкой жизни крестьян-боснийцев до войны, об их мужестве и героизме во время войны, об участии в созидании новой жизни.

---

Дядек этот неусыпно радел о делах вверенного ему военного интендантства, и подобная догадка его разволновала. Разве это порядок, чтоб растащили орехи, предназначенные для раненых? Вот разбойники!

Пыхтит дядька, ерзает в седле. Оборачивается к своим спутникам и спрашивает:

— Послушай, Чедо, не могло случиться, что краинцы разворовали орехи, которые мы приказали отвезти раненым?

— А почему бы и нет. С ними никогда не знаешь, чем дело кончится. Да вспомните хоть ту историю со стрижкой.

— Это когда мы только что пришли в Краину?

— Ну да. Помните? Они тогда отказались стричься. Для них ихние чубы да косички — единственное украшение. Только наш парикмахер заявился в одну ихнюю роту — они похватали ручные пулеметы и заорали: «Сперва сними голову, а потом будешь ее стричь!»

— Помню, помню, так их перетак, а через три дня сами остриглись, добровольно.

— Не все. Пулеметчики остались с волосами. Нам, говорят, и так, может, не сносить головы.

— Э, пропади они пропадом, дикий народ!

Где-то возле полудня путники добрались до узкого мосточка, перекинутого через тихую реку, скованную поседевшими, заиндевелыми берегами. Здесь уже собралось множество партизан и жителей окрестных сел, и они толпились по обе стороны потока, так как переправляться по обледенелым бревнам надо было не торопясь и осторожно.

Внимание интенданта сразу же привлек огромный косматый пулеметчик с растрепанным рыжим чубом, торчащим из-под лихо заломленной партизанской пилотки. Верзила был до того нагружен, что напоминал безбожно навьюченную кашеварову клячу: на спине огромный ранец, поверх него пулемет «шарац» с пулеметными лентами и еще туго набитый чем-то холщовый мешок.

— Не иначе краинец! — раздраженно пробормотал дядька. — И нестриженый, и нахватал через силу, конечно, краинец. Эй, товарищ, разве у вас в роте нет какой-нибудь лошаденки, чтобы таскать пулемет? — выдавил из себя интендант, сползая с коня.

— Ух ты, лошаденки! А я чего тогда буду делать? — с обидой огрызнулся пулеметчик.

— А что у тебя в ранце? — подозрительно поинтересовался интендант.

— Припасец для «шараца» — патроны.

— Так-таки патроны? А в сумке?

Великан, улыбаясь, с нежностью похлопал рукой по туго набитой торбе.

— А это для меня припасец, орехи.

— Ага, попался! — злорадно рявкнул интендант. — Грабежом занимаешься! А? Если все примутся за такие делишки — пойдет наша борьба к чертовой матери. Пропадем — и глазом моргнуть не успеешь.

Навьюченный пулеметчик с изумлением уставился на раскипятившегося интенданта, точно перед ним оказалось существо с какой-то другой планеты.

— Погоди, старик, успокойся, иди своей дорогой и не разводи тут панику. Что же, по-твоему, наша борьба пропадет из-за горсти орехов? А? Ну ладно, пускай тогда пропадает, если уж она такая дохлая. И откуда ты этакого набрался, скажи на милость?

— Ты хорошо знаешь — орехи были назначены для раненых. И все-таки спер на складе. Неужели тебе не жалко раненых товарищей?

— Да бог с тобой, как не жалко!

— И такие, как ты, жизни для них не пожалеют, если будет надо?

— Верь не верь, а я за них с десяток раз бывал в таких перепалках, когда все кругом горело! — рявкнул пулеметчик.

— И все-таки протянул руку за орехами? А?

— И всегда протяну. Пусть хоть змея на тех орехах разляжется. Все равно суну в мешок руку.

— Да как же это понять? — изумился дядька, и в голосе его было скорее любопытство, чем злость.

— Как понять, спрашиваешь? — Великан вдруг начал говорить серьезно. — Да знаешь ли ты, товарищ, что у нас тут, в Крайне, для детишек нет большей радости и лучшего гостинца, чем орехи, особенно зимой. Придет, бывало, в гости тетка, крестная или там другая родственница и… шасть рукой в торбу: где же вы, ребятишки, вот вам каждому по горсти орехов. Э-эх, орешки! Нет ничего лучше на свете. Никогда и никто во всю жизнь мне ничего, кроме орехов, и не даривал.

— Ты только подумай, чертяка этакий! — удивился интендант.

— Вот так-то, — заключил богатырь. — И вдруг там, в Прняворе, в разгар боя и страшенной схватки, кто-то из нашей роты как заорет: «Эй, орехи! Глянь, вон они — целые мешки».

— И вы все туда?

— И-их, куда там, полетели один через другого, будто на бункер, а усташ-пулеметчик как жарнул! Трое-четверо так и остались на месте.

— А ты хоть бы хны — гребешь и гребешь в свой мешок?

— Гребу — черта лысого! Сперва надо было того пулеметчика кокнуть. Влетел я в его укрытие, а там все засыпано скорлупой. И он, грешный, захотел полакомиться орешками. Тоже, видно, наш бедолага, краинец.

Парень потупился, помолчал минутку и задумчиво произнес:

— Жалко мне его было, мертвого. И он орехи любил, тоже ведь человек.

Славный малый Василий

Отчитывая своего племянника, стоявшего рядом, крестьянин, распаляясь в гневе, ругал, казалось, уже не его, а кого-то другого, затаившегося в зеленой глубине ущелья, которое уходило вниз из-под самого дома.

— Я же тебе с вечера наказывал корову угнать и спрятать хорошенько! Раз овец нет, они и корову рады-радешеньки забрать!

— Кому она нужна? — лениво отмахивался дюжий детина, как бы замешенный в огромной капустной кадке и брошенный безжалостной рукой выбираться, как знает, из всех передряг этого тесного мира.

— Кому нужна, ты еще спрашиваешь, кому нужна? На нее охотников найдется — четники, итальянцы, усташи, партизаны, да и эти новоиспеченные, тоже небось не побрезгают — уж и не знаю, как их там величают.

— Пролетары [24]?

— Ишь ведь, чем у него голова забита. Они, чтоб им пусто было! Дьявол их разберет, что это за птицы такие!

— Никакие они вовсе и не птицы, — растягивая слова, бубнил детина. — Пролетары все равно что партизаны, только перебрали их как следует, а после еще через частое сито просеяли.

— И когда только он всей этой премудрости набрался?

— Да не шуми ты так, у меня от крика твоего в ушах звенит!

Парень подавленно озирается по сторонам, как бы ища спасительного выхода из невообразимой тесноты окружающей его жизни — тесно малому в доме, тесно с дядькой, тесно в родной долине, со всех сторон окруженной врагом, — как вдруг взгляд его упирается в трех вооруженных людей, только что вышедших из ближнего лесного клина и спускавшихся теперь к их дому.

— Вон они, дядька, идут.

Крестьянин в отчаянии хлопнул себя по загривку рукой.

— Точно, они. Говорил я тебе, Василий, угоняй корову. Ну, теперь беды не миновать.

Интендант Пролетарского батальона издали оценил на глаз убогое поголовье, обнаруженное им в окрестностях этого уединенного дома, и кисло заметил:

— Н-да, улов предстоит не густой: овец они успели припрятать, а корова… Неужто нам опять придется корову резать? О люди, люди, сколько можно резать коров в этой несчастной стране и до чего мы этак докатимся?

И, тщетно ища защиты от пристального взгляда печальных крестьянских глаз, интендант поспешно устремляется к молодому парню:

— Ну, как дела, товарищ?

— Его вон спрашивай, он тут хозяин, — хмуро тянет здоровяк, кивая головой на дядьку.

Многозначительно переглянувшись со своими спутниками, интендант подходит к хозяину дома, здоровается с ним за руку и сразу приступает к самой сути, пропуская вступительную часть беседы, вроде бы уже состоявшуюся:

— Так что же будем делать, отец? Ягнят, говоришь, у тебя нет?

— Нет, сам видишь.

— Вояки подчистую замели? — участливо вздыхает интендант, категорически игнорируя свою собственную принадлежность к регулярным армейским частям и относя себя самого к своим, понимающим и состраждущим.

— Подчистую, — глухо вторит крестьянин.

— Одна Пеструха осталась? — сочувственно допытывается интендант, приглядываясь к черно-белой корове на лужайке и до смерти жалея несчастную скотину, не догадавшуюся появиться на свет уж хотя бы Буренкой с ее защитной окраской. При известном старании Буренку можно было бы и не заметить.

— Пеструха, — с полной безнадежностью отзывается крестьянин.

Задумчиво уставясь в буйные заросли сорняков под оградой, интендант в конце концов извлекает на свет божий решение, как бы добытое в гуще травы:

— Ничего не попишешь, придется тебе корову отдать. В горах голодает триста человек. Пулеметчик целый день таскает пулемет, и все на пустой желудок.

Крестьянин замирает, как громом пораженный. И лишь глаза его, два маленьких затравленных зверька, выказывая явные признаки жизни, отчаянно мечутся в поисках выхода по жалкому пятачку боевого плацдарма, ограниченного коровой, племянником и патрулем.

— А… а… а что, если я своего Василия заместо коровы отдам? Парень он крепкий, молодой, он вам не то что пулемет, он вам целую пушку утащит. Честное слово, он вам здорово подойдет.