Сергей Юхин - Операция выбор Ы!

• Название: Операция выбор Ы!
• Автор: Сергей Юхин
• Издательство: АнтиквА
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-966-2930-22-1

Неожиданно, ярко, смело и в то же время с сильным, порой надрывным, чувством написано о том, о чем историки и политики повествуют скучно и назидательно. По темпераменту, силе эмоций эту прозу можно сравнить с симфонией. Картинки сюжета меняются так быстро, как звуки этого сложного музыкального произведения.

О чем же все-таки книга? — спросите вы. Как всегда, о нашей с вами жизни.

Тем более что Выборы становятся в ней уже обычным явлением.

О политике, но не большой, а так — «на местном уровне» — той, что просто превращается в полит технологии, пиар и прочую мишуру с элементами предательства, лицемерия и лжи.

Но постепенно все это меняет и нас: одни становятся более циничными, другие — равнодушными, третьи понимают «как надо жить», а четвертые стоят на обочине и их используют.

Если в этой книге вы кого-то узнаете — значит, наша жизнь становится все более «типичной».

Это очень грустно.

И герой книги «уходит» от нас, из этого мира.

---

— Давай по Московскому поедем…

— Что? — не понял таксист.

— По проспекту Московскому поедем…

— Так дольше.

— Я доплачу.

— Хозяин — барин… — таксист нервно крутанул руль, направляя машину по нужному маршруту.

Что такого мы оставляем в городах, которые покинули? Тоненькие корешки нервных окончаний, вкус хлеба из булочной на углу, скрип трамвая, девушек, с которыми хотел переспать, но не успел, небывалую доблесть и достаток, которые трудно проверить новым знакомым, себя, такого, каким хотел бы быть, каким навсегда остаешься в собственных мемуарах, счастливым, могучим, любвеобильным и любимым, сказочным и вечным.

Эти улицы — твои сообщники — не выдадут, не покажут, как ты барахтался в мелочных проблемах, страдал от безденежья и измен, они будут молча лжесвидетельствовать в твою пользу. Можешь привозить неверующих. Каждое твое слово, оброненное за бутылкой коньяка в чужом городе, впечатано в гранит фасадов, весомо, подтверждено гербовыми сургучными печатями. Пустынный утренний город, в котором притаился идеальный Ты, навсегда, Город в котором партизанят Лимонов и Чиж, они уехали, но оставили свои призраки, ходят по улицам, пьют кофе, снимают квартиры в соседних районах; но Город больше нас всех взятых, он гордец, не любит пренебрежения и бегства. На память о себе он поставил на всех отъезжающих клеймо, ты будешь его прятать от людей в больших столицах, и, бережно смазывать маслом место ожога, тайком, по ночам…

Отец открыл дверь после первого звонка, быстро, словно ждал, прислушиваясь к шагам на лестнице. Может, именно так и было. Мне стало грустно.

— Здравствуй, сын, — похудел, чуть влажные глаза, седая щетина, — я жду, жду… Поезд уже полтора часа, как пришел… Ты не звонишь… Я тебя набираю — занято и занято…

— Па, разговаривал по телефону, — я скинул ветровку и снял туфли, — только приехал, а уже трезвонят. Квакин, Андрюха… Все как с цепи сорвались…

Родная, маленькая квартира. Опрятная и прохладная.

— Давай кушать, чай пить, — засуетился отец, — умывайся, я разогрею, пока… Мама к обеду с работы вернется, а может — позднее.

За несколько минут, которые я провел в ванной, отец завалил стол тарелками и чашками, бутербродами, отбивными, пюре и салатами…

— Па, ты чего, — я улыбнулся, — с утра столько не влезет, давай чаю, для начала…

— Обижаешь. Я все утро ждал, хозяйничал, а ты отказываешься…

— Ну, давай, — сдался я, — накладывай всего понемногу…

Сидя на тесной кухне, завтракая, мы обменивались новостями, которые не влезли в телефонные провода. Сначала отец — болезни навалились, псориаз, пенсия, мать сдала, на работе у нее склоки, пора уходить, а сердце — мелочи, пройдет, не стоит внимания; потом я — все отлично, буду депутатом, или не буду, работа кипит, Андрюха заведует фирмой, митинги, эфиры, Алла здорова, собаки толстеют…

— Может, получится пробиться? — отец смотрел на меня с надеждой.

— Думаю, да. Трудно, зыбко все… Но, я стараюсь… Не пропадет наш скорбный труд… Да, уж…

— У тебя голова работает, я горжусь тобой. Лишь бы не кинули… У тебя как отношения с Шефом? Обещает?

— Обещает. Сейчас я ему необходим. Очень. Всем нужны люди, верящие в то, что говорят, как я, как Галя… До поры, до времени… Да и вся толкотня — митинги, демонстрации всякие, пикеты… Я это все делаю… Теперь еще в телек залез, прямые эфиры, дебаты и тэдэ и тэпэ… О, я ж тебе и кассету привез! Там подборка моих выступлений… Давай чай допьем и посмотрим…

— Смутные, какие-то времена… Но ты крепкий, знаешь, что делаешь… Из ничего вылез, своим трудом. Без помощи… Я так всем и говорю — Сергей всего сам добился. И добьешься еще. Надо карабкаться наверх. Мы все муравьи, насекомые… А тебе надо к штурвалу. Мы с мамой в тебя верим.

— Не нахваливай, сглазишь… До штурвала еще — как до Киева раком…

— Это первые шаги, главное — зацепиться.

Я посмотрел отцу в глаза. Только ты можешь понять, то, что меня волнует — не результаты выборов, не портфели и премиальные…

— Па, только тебе скажу… Мне страшно, я все это принимаю близко к сердцу, верю, верю в то, что делаю, в то, что говорю. А так нельзя. Бывают вещи… Ну, ты понимаешь… Если я кого-то и обманываю, то вместе с собой. А это жутко. Я, иногда, теряюсь… А мне верят люди. Они за мной идут. Имею ли я право их вести? Я же не знаю куда…

Отец опустил голову на мгновении, опустил плечи, потом подобрался, поднял пожелтевшее, родное лицо с щелочками умных, выцветших глаз, вечно страдающих чем-то несказанным… Эх, отец, не открывай своих знаний посторонним, не услышат они тебя, но я слушаю, слушаю внимательно…

— Я понимаю тебя, сын. Но, ты уже встал на этот путь. Если люди тебе верят, значит, видят в тебе то, что ты сам в себе не видишь. И то, что вижу я…

— Но мне страшно, — я занервничал, торопясь объяснить свои переживания, — пойдем, я тебе покажу… Кассету покажу… Непонятно, что со мной происходит. Пойдем в комнату.

Пока я возился с видеомагнитофоном, отец сел в кресло, сосредоточился, смотрел мне в спину, я перематывал пленку в поисках нужного сюжета, терзал кнопки, нашел то, что нужно и обернулся.

— Это неделю назад. Митинг в Керчи. Пойми, я не учил текст, не придумывал слова… Ну, сам увидишь…

Я не ожидал, что в этом маленьком городишке на площади соберется такое количество народа. По особой методике я прикинул на глаз количество. Примерно три с половиной тысячи. Автобусы с нашей молодежью задерживался и, это было плохо, Шеф звонил уже несколько раз и спрашивал, как дела. Моня метался от трибуны к стоянке, куда должен был подойти транспорт, размахивал руками над головами митингующих, сигналя мне о том, что все под контролем. Какой там контроль! Чужой город, ни одного знакомого лица, на ком можно остановить взгляд, звонки Шефа… Я должен был выступать четвертым. Слава Богу, люди, забравшиеся на каменную трибуну передо мной, читали бумажки с заготовленными речами, тягуче, скучно, давая мне отсрочку, давая время приехать автобусам. Я пытался обозначить в уме тезисы своего выступления, но путался, сбивался с мысли, курил, боролся с тошнотой и искал глазами Моню. Нашел. Он вытянул вверх левую руку с часами, пальцем правой постучал по циферблату и показал в сторону трибуны. Я обернулся и увидел, что ведущий митинга делает мне знаки, приглашая подойти, а в многоваттных динамиках звучит мое имя. Все. Время истекло. Мне пора. Это был провал. Не получилось произвести впечатление двумя сотнями молодых людей с флагами и транспарантами, в голове пусто, что говорить в микрофон — я так и не придумал. Поднимался по каменным ступенькам я медленно, надеясь, что сейчас произойдет чудо, что я проснусь дома, в кровати, не будет позора косноязычия, не будет ожидающих глаз людей на площади, уставших от скучных речей еще тридцать лет назад на пыльных партсобраниях, не будет пустого правого фланга, где должны стоять мои ребята…

Левая рука легла на холодный гранит парапета и, сердце остановилось. Уже мертвый, я поймал правой рукой микрофон и поднял голову. Первое, что я увидел это клин долгожданной молодежи с флагами, рассекающий толпу. Успели. Моня уже был с камерой, снимая происходящее, толстый, высокий, метался, выбирая нужный ракурс.

— Крымчане, земляки!

Я закрыл глаза и услышал тишину. Где-то за площадью летал мой голос, играл с чайками на берегу, совершал с ними воздушные па и падал в море. Сердце молчало.

— Гррраждане города-герррроя Керчь!

Я поднял веки и ничего не увидел. Здесь явно кто-то присутствовал, что-то жило и вибрировало, пульсировало тяжко, но разобрать было невозможно. Где площадь, где море, где люди, где флаги, где Моня? Пока я все это неторопливо искал взглядом, из горла, вперемежку со слюной, рвались колючие холодные комки, драли мне связки, попадали в микрофон, спешили по электрическим кабелям, превращались в вибрацию динамиков и текли над головами немых людей, накрывая их саванном, проникая под кожу, леденя и согревая. Я нащупал взглядом чье-то испуганное лицо, туманное, оно плыло ко мне, старушечье, удивленное лицо. Этот, который во мне — источник боли в горле — для нее старался, для нее, давая надежду, выстраивая иллюзорные замки, где живут добро, справедливость и счастливые старушки. Да, злодеи будут наказаны! Немедленно! А мы — люди. Лучшие из людей. И ты, урод, тоже человек! Запомни — ЧЕЛОВЕК! Выжги себе на лбу. ЧЕЛОВЕК! Мы не стадо. Мы загрызем любого, кто скажет, что мы стадо! Мы затопчем его! Поднимем на вилы. Мы пыль Вселенной, гордая пыль, злая, тревожная пыль, полная любви и ненависти, по нам нельзя ходить, нельзя оставлять на наших спинах ребристые следы, нельзя трогать наших матерей, мы пыльный пустынный ураган…

МЫ — ЛЮДИ!