Эрибон Дидье - Мишель Фуко

• Название: Мишель Фуко
• Автор: Эрибон Дидье
• Издательство: Молодая rвардия
• Жанр: Философия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03120-3

Мишель Фуко (1926 — 1984) один из наиболее влиятельных мыслите лей второй половины XX века. Испытав множество идейных и культурных воздействий, он сумел найти свой неповторимый стиль мышления и свою тему изучение отношений личности с обществом, в том числе с такими общественными инститyтами, как психиатрия, медицина и тюремная система.

Oтвергая любые формы подавления личности, Фуко активно протестовал как против коммунизма, так и против демократии западною типа. rромкая известность философа привела к тому, что ею книги вышли за гpaнь «чистой науки», став подлинными интеллектуальными бестселлера ми на Западе, а затем и в России.

Первая выходящая по русски биогpафия Фуко принадлежит перу известною историка философии Дидье Эрибона. Мноrочасовые беседы с гepoeм книrи позволили автору осветить не только творчество французскою мыслителя, но и ero тщательно скрытую от посторонних и окруженную слухами личную жизнь.

---

Из содержания бесед с Дучо Тромбадори вроде бы следует, что Мишель Фуко не посещал семинара Лакана. Если же обратиться к магнитофонной записи, то выясняется, что в 1978 году на вопрос Тромбадори Фуко отвечает, что недостаточно часто бывал на семинаре, чтобы вникнуть в теорию Лакана.

Ясно одно: в 1953 году Фуко слышал имя Лакана, он читал его работы, цитировал их… Их знакомство было тем более неизбежным, поскольку в то время Фуко часто бывал в больнице Святой Анны. После публикации в 1961 году «Безумия и неразумия» Фуко будет упоминать Лакана в ряду тех, кто действительно на него повлиял — Бланшо, Русселя и Дюмезиля.

[135] *

Вернемся к Жану Ипполиту. Чтобы удовлетворить собственные интересы в области психиатрии и психоанализа, он попытается создать рабочую группу из философов и психологов. 5 февраля 1955 года в Эколь Нормаль состоялось общее собрание. Ивонн Брее хорошо помнит эту дату: в тот день во Франции пало правительство Мендес-Франса. На собрании среди прочих присутствовали Омбредан, Франсес, Фуко…

Но Фуко уже собирается уезжать из Франции. Возможно, в тот момент он еще не догадывается, что осуществит программу по психологии. Она была намечена им в коллективной статье «Исследователей интересует». Он писал ее одновременно с «Психической болезнью и личностью», но в совершенно другом ключе. Выступая против позитивистской психологии, возомнившей, что она достигла стадии научности, так как приумножила число тестов и методов исследования, он напоминает, что техническая изысканность, напротив, не более чем «знак, указывающий на то, что позабыта негативность человека»*. Главное же — в анализе противоречий, который служит для психологии отправным пунктом и является ее «родиной». Она забыла, что «если психическая патология всегда была и остается одним из источников психологического опыта, то не потому, что болезнь высвобождает глубоко спрятанные структуры… <…> иначе говоря, не потому, что в этом случае человеку легче взглянуть в лицо своей истине, но, наоборот, потому, что ему открывается ночь этой истины и абсолютная стихия его противоречивости. Болезнь — это психологическая истина здоровья в той степени, в которой она воплощает противоречие человека» [136]. Науке о психологии, позабывшей свои корни, следует напомнить, что ее призвание глубоко «инфернально». И Фуко заключает: «Психологию спасет только возвращение в ад» [137].

Глава седьмая. Упсала, Варшава, Гамбург

«Когда вы стали бакалавром?» — спрашивает Жорж Дюмезиль, пародируя традиционную церемонию, называющуюся «Долой звания!». И, поняв, что получил диплом значительно раньше, чем собеседник (лет на тридцать), заявляет младшему коллеге: «Предлагаю перейти на “ты”». Мишель Фуко поднимает бокал шнапса за неимением медового напитка: «Track ska du ha» — «Благодарствую». Ему двадцать девять лет, а великому специалисту по индоевропейской культуре — около шестидесяти. Но в университетских кругах Швеции принято обращаться друг к другу на «ты» вне зависимости от возраста собеседников. Достаточно инициативы того, кто старше.

Итак, Швеция. Описанная сцена происходит в Упсале, в семидесяти километрах к северу от Стокгольма, весной 1956 года. Это первая встреча будущего автора «Истории безумия» со знаменитым ученым, профессором Коллеж де Франс. Хотя именно благодаря Дюмезилю Фуко оказался в маленьком шведском университетском городе в конце августа 1955 года. Но лично они не были знакомы. Корни этой поездки лежат в далеком прошлом. Перенесемся в 1934 год, когда Фуко только-только исполнилось восемь лет, а Дюмезиль уже опубликовал свою третью книгу «Уран-Варуна» [138]. Сильвен Леви пригласил его презентовать свою работу в Институте индийской цивилизации, где каждый четверг организовывались дискуссии. В зале собрались выдающиеся историки, филологи и лингвисты: Жюль Блок [139], Марсель Гране [140], Эмиль Бенвенист [141]… В то время Бенвенист был крайне враждебно настроен к теориям Дюмезиля — впрочем, Дюмезиль и сам отречется от них через несколько лет. Дискуссия проходит на повышенных тонах. В конце, когда студенты стали уходить из аудитории, один из них подошел к докладчику. Это был Рауль Кюрель, в будущем — известный археолог. Он обменивается с докладчиком мнениями по поводу некоторых положений, вызвавших споры. Оба они франкмасоны, и на «опознание» друг друга не уходит много времени. Так родилась дружба, длившаяся много лет.

Дюмезиль только что вернулся из долгих заграничных странствий. Он прожил шесть лет в Турции и два года в Швеции. С 1931 по 1933 год он преподавал французский язык в Упсале и надолго сохранил связи со своими друзьями с Севера. После Второй мировой войны он часто бывает в Швеции, где его работы пользуются огромным успехом. Следует ли удивляться тому, что через двадцать лет после первого пребывания Дюмезиля в Швеции именно к нему обращается профессор Фальк, возглавлявший Институт романских языков, с просьбой порекомендовать кого-нибудь, кто согласился бы приехать, чтобы преподавать французский язык? Шел 1954 год. Дюмезиль в замешательстве: он плохо знает новое поколение выпускников Эколь Нормаль и уже готов отказать Фальку, но тут Рауль Кюрель рассказывает ему о молодом философе, с которым он недавно познакомился. «Это самый умный человек из всех, кого я знаю», — утверждает Кюрель. Дюмезиль доверяет другу и сообщает Полю Фальку, что отыскал подходящего человека. Одновременно он посылает записку Фуко. «Не спрашивайте меня, как я узнал о Вас, — пишет он. — Но знайте, если Вас интересует место в Швеции, то оно ждет Вас».

Им не удалось встретиться, поскольку Дюмезиль отправился «побродить», как он любил выражаться, по Уэльсу. Тем временем предприятие увенчалось успехом, и 26 августа 1955 года Фуко прибыл к месту назначения.

«Мне всегда было трудно выносить некоторые особенности социальной и культурной жизни Франции. Именно поэтому я покинул ее в 1955 году», — скажет он через много лет, объясняя причину отъезда. И добавит: «В то время Швеция считалась более свободной страной. Довольно скоро я понял, что некоторые формы свободы оборачиваются ограничениями, характерными для репрессивного общества» [142].

И действительно, он бежал из Франции в надежде избавиться от болезненности своего существования, от чувства дисгармонии, но надежды не оправдались — три года, проведенные в Упсале, дались ему тяжело. Прежде всего из-за климата. Было очень трудно привыкнуть к ледяному холоду скандинавской зимы. «Я — Декарт XX века, — говорил он своим товарищам по замерзанию, — я сдохну здесь. Хорошо еще, что я избавлен от королевы Христины».

Удручала темень, наступающая в три часа дня в ноябре и в два часа в декабре. Она деморализовала тех, кто не привык к ней, погружая в хандру, с которой было трудно бороться. Университет в Упсале, один из самых престижных в Северной Европе, был безнадежно мал, как и сам городок: шесть- семь тысяч студентов и семьдесят тысяч жителей. В университете царила строгая, отчасти напыщенная атмосфера: лютеранское пуританство давило всей своей массой. Через короткое время после приезда Фуко писал Жану Барраке: «Жизнь в Упсале мучительно похожа на жизнь в нашем университете». Он мечтал обрести широту взглядов, которой еще не существовало в Европе, но его ждало разочарование: однополая любовь находила в Упсале едва ли не худший прием, чем в Париже. Фуко страдает, но остается в Швеции. И вот, через несколько месяцев после приезда, он знакомится со знаменитым Жоржем Дюмезилем. Начиная с 1947 года Дюмезиль каждый год, окончив курс лекций в Коллеж де Франс, приезжает на два-три месяца поработать в Швецию. Университет выделяет ему маленькую квартирку. На протяжении трех упсальских лет Фуко часто и подолгу общается с Дюмезилем — между ними завязывается тесная дружба. Фуко, глубоко восхищавшийся работами Дюмезиля, был покорен и личностью ученого. Дюмезиль становится для него образцом строгости и терпения в работе, разносторонности, тщательности в изучении архивов. Нет ни малейшего сомнения в том, что мысль Фуко развивалась под сильнейшим влиянием Дюмезиля, и он не умолчал об этом. В предисловии к «Безумию и неразумию» он писал: «Я должен поблагодарить тех, кто помогал мне в моих поисках. И в первую очередь — Жоржа Дюмезиля, без которого эта работа не была бы написана» [143].

Эту фразу можно понимать как простую дань благодарности: именно Дюмезиль обеспечил Фуко условия, позволившие ему написать книгу. Но после выхода книги в интервью газете «Le Monde», опубликованном 22 июля 1961 года, Фуко еще раз скажет о своем интеллектуальном долге перед Дюмезилем. Отвечая на вопрос, кто оказал на него влияние, Фуко упомянул Бланшо, Русселя, Лакана и добавил: «Но также — и главным образом — Дюмезиль». Собеседник удивлен: «Каким образом человек, занимающийся историей религий, мог подтолкнуть к работе над историей безумия?» И Фуко объясняет: «Через идею структуры. Дюмезиль применил ее к мифам, а я попытался выявить структурные нормы опыта согласно схеме, которая с модификациями может быть обнаружена на разных уровнях» [144]. С еще большей силой дань Дюмезилю будет отдана в речи, произнесенной при вступлении в должность профессора Коллеж де Франс: «Я считаю, что многим обязан Жоржу Дюмезилю, — это он побудил меня к работе в том возрасте, когда еще думаешь, что писать — это удовольствие. Но я многим обязан также и его творчеству; <…>… он научил меня анализировать внутреннюю экономику дискурса совершенно иначе, нежели методами традиционной экзегезы или методами лингвистического формализма; это он научил меня при помощи игры сопоставлений выявлять, от одного дискурса к другому, систему функциональных корреляций; именно он научил меня описывать трансформации дискурса и его отношения к институциям» [145].