Ксения Медведевич - Мне отмщение

• Название: Мне отмщение
• Автор: Ксения Медведевич
• Жанр: Фэнтези

Вторая часть романа "Золотая богиня аль-Лат".

Умный и образованный халиф аль-Мамун полагает, что может справиться с терзающими страну налетчиками - нужно лишь перебросить армию на карматское побережье. Страж Престола полагает, что халиф ошибается. Тарик знает: карматов не одолеть - ибо им покровительствует могущественный злой дух. Богиню аль-Лат невозможно победить.

Никому. Ни человеку, ни сумеречнику. Однако халиф отдал приказ избавить страну от карматской угрозы, и Тарик не может ослушаться. Ему приказали сделать невозможное, и он повинуется. Нерегиль отправляется в пустыню - туда, где родилась вера аш-Шарийа. Прежде в стойбищах бедуинов и оазисах властвовали Сестры разъяренной богини - Манат, владычица воздаяния, и Узза, госпожа женщин и их луны. Теперь Сестры отступили в сумерки, но сила их по-прежнему огромна.

Тарик решается попросить богинь о помощи - за плату, естественно, боги ничего не делают бескорыстно. Ему удается заключить сделку, которая поначалу кажется совсем необременительной. Однако со временем Страж понимает, что, скорее всего, не выберется из бедуинской пустыни живым. Ибо боги ничего не забывают. И никогда не отказываются от мести.

---

   Следующий порыв взбесившегося ветра бросил его ничком в рыхлую взвесь. Нелепо, как в прибойной волне, барахтаясь, Тарег попытался удержать узду. Ополоумевшая скотина поддала передними ногами - и угодила копытом ему под локоть. Задохнувшись от обжигающей резкой боли, он разжал пальцы.

   В следующее мгновение Тарег понял, что лежит лицом вниз совершенно один. Вырвавшийся конь исчез в красном мареве, словно его никогда и не было.

   Еще через мгновение он понял, что только что тянул за поводья - а как же, сызмальства заученный жест и отмеренная капля Силы, чтобы не повалить коня и не проволочь его к требовательно протянутой руке. Лошадь - глупая скотина, даже обученная, даже привычная к бою. Ты упал - она уплелась прочь. Или дернула прочь - со всей дури.

   Поэтому - пальцы врастопырку и капля Силы. Повелительное - сюда, скотина, не бросай меня лежать у врагов под ногами.

   Пыльная завеса перед лицом размывала очертания рук. Тарег неверяще поднес ладонь к носу: где мой конь? Я же тянул. Я не мог упустить поводья. Князь Тарег Полдореа не может так оплошать. Так не бывает.

   Сглотнув, он снова вытянул ладонь в красноватую взвесь, щурясь и сплевывая набивающееся в рот месиво.

   Мгновения падали, и неизвестно сколько их кануло в буре, пока Тарег не убедился окончательно: Силы в нем нет. Нисколько. Ни капли.

   Ее не выплеснуло с обжигающей болью, как во время перерасхода. Ее не запечатало во внутреннем колодце, как тогда, когда старик забрал мириль.

   Там, внутри, в темной глубине не шепталась вода, не ходило эхо, не поднималось со дна журчание. Там было пусто и сухо, словно колодец оказался нелепой наследственной причудой - на манер крыльев у нелетающих птиц вроде пингвинов.

   Тело идеально слушалось, в голове стояла мутная - из-за свиста ветра - тишина.

   А в море внутри воды больше не было.

   Нерегиль сглотнул еще раз - хотя чего там глотать, в горле все равно сухо.

   Тарег попытался поднять голову, но налетевший шквал впечатал его носом в пыль.

   Стихло лишь глубокой ночью - судя по непроглядной темноте над головой. Из черной высоты сеялась пыль, песчаная буря оставила за собой горячее марево, калиму. Днем она заволакивала скрипящей на зубах кисеей солнце и небо, ночью затягивала звезды. Небосклон сплошь занавесило - Тарег смотрел в темную пустоту над собой и ему начинало казаться, что под ногами у него то же самое, та же ровная рыхлая твердь, по которой он шел в никуда.

   Он шел в никуда и оказался в нигде - а ведь знал наверняка, что не сходил с того места, где сел, а потом упал, потеряв Гюлькара.

   Но почему-то затишье застало его идущим. Причем идущим не по тропе.

   Огни - огней не было. А ведь он не отъехал и куруха от растревоженного гвардейским налетом Нахля. В пустыне слышно и видно издалека. В оазисе всегда жгли костры - где они? Где желтые точки в черноте без дна и виднокрая?

   Хорошо, он потерял Нахль. Но огни становищ в соседних долинах он должен был заметить! Поднявшись на кладбищенский холм, Тарег часто смотрел на смигивающие под ветром сторожевые костры бану килаб - они разбили лагерь на возвышенности, к северу плато начинало подниматься, обнажая сухие выщербленные песчаники.

   Под ногами не скрипело и не проваливалось. Ноги ступали как по мягкому ворсистому ковру - непривычно ровно и уверенно для этих ранящих ступни и сбивающих копыта мест.

   Тарег остановился. И зачем-то развел в стороны руки: ему начинало казаться, что вокруг, на все восемь сторон света, и над головой - пусто. Черное ничто немного уплотнилось под ногами, но в этой вязкой тишине и оно растворится. Останется лишь кануть в пустую полночь.

   Тихо сеялась из ниоткуда пыль. Вокруг стояло глухое молчание, чернота не расходилась ни единым предвестием рассвета или рельефа.

   В голове зачем-то всплыли давным-давно, в другой жизни написанные строчки:

Со мной насовсем,
навсегда -
белый причал,
город на берегу, вода
и смерть, молча стоящая рядом,
окатывающая меня задумчивым взглядом,
с татуировкой на шее: "БЕДА".6

   Хотелось прокашляться и крикнуть.

   Оказалось, он снова шел - а ведь только что решил остановиться и стоял, вспоминая.

   Скоро Тарег почувствовал холод - выходило, что это и вправду была ночь. Холодная весенняя ночь на открытой ладони Неджда, с пробирающим ветром и ледяными, отекающими к утру росой камнями.

   А потом, постукивая зубами и зябко ежась, он почувствовал взгляд - спиной, как в бою чувствуют нацеленное острие между лопаток.

   Вокруг почему-то светало. Обернувшись, он увидел за спиной горы, похожие на оплывшие стены разрушенного города. Столовая гора, западный отрог Туэйга, плоским камнем чернелась в краснеющем рассветном небе.

   Стоял он так довольно долго - ибо голова отказывалась понимать.

   Ему уже приходилось видеть очерк Столовой горы в светлеющем воздухе. Племя манасир, издавна кочевавшее у подножия хребта, по старой памяти называло ее Жертвенником.

   Длинное темное пятно в расщелине осыпавшихся скал могло быть только Нахлем. Но этого не могло быть, потому что он шел всю ночь, шел и шел прочь от Нахля - всю ночь до рассвета.

   Тарег посмотрел на восток, ожидая увидеть встающее солнце.

   Солнце, смотревшее ему в глаза, было черным.

   Ошеломленное зрение попыталось дозваться до запорошенного пылью, оглохшего разума - нет, Тарег, это не солнце! Это не Неджд и не Нахль, Тарег, не смотри, это другое!

   Черное солнце смотрело на него острым, вмораживающим в землю взглядом, щурилось сквозь слепяще яркую щель бойницы.

   Возможно, он даже слышал голос, пытающиеся упасть в разум слова. Губы свело нездешним холодом.

   Ты...

   Знакомый голос. Он говорил с ним в башне цитадели Мейнха.

   Тарег сжал кулаки и ответил. Ответил многоголосому молчанию нездешнего пейзажа:

   Я не выполнил приказ господина - и Ты лишил меня Силы. Милостивый, милосердный Бог. Дороговато берешь - за такое милосердие.

   С воспаленного неба молча глядело черное солнце.

   Тарег скрипнул зубами:

   К владельцу не вернусь, так и знай. И ничего Ты мне больше не сделаешь. Потому что у меня больше ничего нет. А раз нет - то и отнимать  больше нечего. Я - свободен!..

   Антрацитово-черный диск раскрылся слепящей огненной щелью. Леденящий потусторонний ужас отпустил тело, и нерегиль тихо ссыпался в песок. Сознание он потерял еще до того, как подкосились ноги.

   Гнавший крупную пыль ветер крепчал. Белесые змейки вились между камнями, наметали крохотные гребни барханчиков перед лицом, у груди и у колен вытянувшегося на земле тела. Неровно стриженные волосы встрепывались и колыхались с каждым новым порывом ветра.

   Через некоторое время на длинный холмик песка взбежала ящерка. Тонкая пыль пошла струйками, зазмеилась малюсенькими каньончиками, поползла вниз - и ящерка стрельнула прочь.

   Из-под осыпавшейся дюнки показалась полураскрытая ладонь - согнутые пальцы словно пытались удержать что-то. Ветер дул с прежней силой. Песок струился вдоль извилистой линии жизни. Солнце светило ровно.

   Вскоре разжатые, упустившие свое пальцы замело снова. Ящерка выбежала на гребень барханчика и подняла две лапки. Она грелась, и ей уже ничего не мешало.

Нахль, две недели спустя

   Ор за тентом палатки стоял немыслимый. К гвардейцам пытались прорваться торговцы всякой всячиной, предлагающие свои услуги мальчишки, любопытствующие и прочий бедуинский сброд.

   Сидевший перед Марвазом бедуин тоже смотрелся бродяга бродягой: латаная, никогда не стираная рубаха едва закрывала колени под протертыми штанами, пропотевшая шапочка украшала всклокоченную макушку. Куфии этот сын греха не носил - видать, продал такому же нищему собрату на этом убогом базаре. За миску забродившего верблюжьего молока - от бедуина страшно несло выпивкой.

   - Где ты нашел это? - мрачно вопросил Марваз.

   И уткнул палец в то, что лежало между ними на ковре.

   Кочевники поживились всем, чем могли: ободрали золотые пластины, украшавшие ножны. Даже позолоченное навершие скрутили, сыны прелюбодеяния. Они попытались и чернь с позолотой сколотить с гарды и основания рукояти, но тауширные витые узоры не поддались.

   Меч Тарика лежал, мрачно вытянувшись на свалявшемся грязном ворсе. Марваз и стоявшие за спиной каида гвардейцы обреченно смотрели на длинный силуэт обворованного клинка. Прямой, строгий, он словно бы укоряюще взблескивал в редких пятнах света: ветреное солнце прорывалось сквозь прорехи в тенте, и золото на черном загоралось путаной вязью.

   - Я это не нашел, о пришелец, - сообщил, наконец, бродяга.