Михаил Шевердин - Набат. Книга первая: Паутина

• Название: Набат. Книга первая: Паутина
• Автор: Михаил Шевердин
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы Узбекской ССР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран.

---

Перед отъездом мать купила два яхтана на базаре и заполнила один отрезами ситца, сарпинки, шелка и бархата, а другой — яркими платьями, камзолами, ичигами и головными платками. Случайно видела Жаннат, что мать ночью при свете очага долго пересчитывала целые пригоршни серебряных тенег. Руки у нее дрожали, а в глазах ее Жаннат читала жадность, и у девочки почему-то сжималось и ныло сердце, и хоть по своему характеру Жаннат была легкомысленна и весела, но грустно ей стало, когда мать прочитала ей, расставаясь, целое наставление: «Ты теперь его, твой долг подчиняться ему во всем, во всех его желаниях. Слушайся его и в хорошем, и в дурном. Тело и душа твои — его. Счастье твое и несчастье — от него. Слово его выполняй. Повеление его — закон для тебя. Он великий благодетель нашей семьи, он спас нас от голода. Скажет: „Забудь стыд“ — забудь. Я уехала».

Мягко, добродушно всегда говорил казий с Жаннат, благосклонно и нежно смотрел на нее. И девочка постепенно стала забывать слова матери.

Известно, мухи в уксусе не тонут, мухи тонут в меду. То, чего не могли добиться силой ишан кабадианский и Мамурахон, добился лаской и добрым отношением Самад.

Сколько ни возмущались, ни шумели ошеломленные внезапным событием Ризван-биби и Фазилят, но им пришлось смириться, когда казий байсунский объявил им, что берет Жаннат третьей женой.

Происшедшая бухарская революция ничего не изменила в жизни Самада. Новая власть не тронула его, он остался казием. Но свадьбу ему пришлось отложить. Устраивать большой пир в такие тревожные дни было неблагоразумно.

Внезапное появление в доме казия Хаджи Акбара, родного сына и наследника, перебудоражило весь тихий, добродетельный уклад семейной жизни. Грузный, с выпиравшим над поясными платками толстым брюхом, с лицом, засыпанным прыщами, с клочковатыми, точно повыдерганными в драке, пегими усами, с рыкающим голосом, Прыщавый походил на великанов людоедов восточных сказок, а его черные, точно бусины, зрачки бегали в щелочках между изъеденными трахомой веками быстро и блудливо. «Душечка, — сразу же по приезде наткнулся Прыщавый на Жаннат, выпекавшую лепешки в тандыре. — Какие глазки! Какие бока! Уж не из рая ли ты сбежала, душечка!» И он бесцеремонно шлепнул ее по бедрам. «Сынок, Хаджи Акбар, — сказал появившийся на пороге михманханы казий, — да будет тебе известно, что даже непотребный взгляд на невесту отца есть грех кровосмесительства. Но ты, сын, еще не знал, кто она такая, и тебе простительно, а законовед Шафи говорит…» Он увел гогочущего, ничуть не смутившегося Хаджи Акбара в дом, но голосище его долго слышался из окна. Слова режут острее ножа, и Жаннат стояла с лицом красным, как спелая вишня. Она отлично расслышала слова прыщавого Хаджи Акбара: «Ну, душа моя отец, радуюсь за вас, вы, подобно пророку Самуилу, чем старее, тем более распаляетесь на женскую плоть».

Казий не выдержал и прочел ему проповедь на библейские темы об уважении к отцу, о грехе разврата и геенне огненной.

— Она еще не жена тебе, отец, — ухмыльнулся Прыщавый.

— Остановись, сынок! Над несказанным словом человек хозяин, а сказанное слово — хозяин человека. И потом, я на ней женюсь…

— Э, ты все меня поучаешь. Кто женится… те… те, тому нужна сила, каждый день по двенадцать пудов силы нужно! Подожди, я девчонку спрошу. Ее, бедненькую, на твоем ложе озноб прохватит… те… те…

— Молчи, собака. Чтоб я тебя больше ни видел.

— Да я… те… тороплюсь в Бухару. Дела мои дошли до горла. Каракулевые шкурки залежались. Я проездом… Я… уже покидаю вас, о мой добродетельный отец… те…

Проводив своих слуг с вьючными лошадями, Хаджи Акбар, уже сидя на коне посреди двора, позвал:

— Очаровательница Жаннат, подойди-ка, я тебе… те… те… шепну сладкое словечко.

Стоявшая на террасе Жаннат только покачала головой.

— Не упрямься, поверь мне, краса всех байсунских джигитов желает на прощанье сказать одно горячее словечко в твое коралловое ушко.

Засмеялись Ризван-биби и Фазилят:

— Ну подойди, дурочка. Он уезжает. Не съест же он тебя.

И Фазилят даже подтолкнула Жаннат к склонившемуся с коня в выжидательной позе Прыщавому.

Дальше все произошло мгновенно и неожиданно. Раздался звонкий вскрик.

На глазах у всех точно перышко взлетела Жаннат с земли на коня. Сравненье с бычьей только частично могло охарактеризовать физическую силу неимоверно раскормленного на бараньем мясе и обильных пловах Хаджи Акбара. Ему не стоило труда своей железной ручищей втянуть стройную, как тростинка, и легкую, как перышко, Жаннат на седло перед собой.

— Хо-хо, — загоготал он. — Отец, не огорчайся! Я вырываю девицу из разврата и верну… те… те… к добродетели. Хайда!

Еще не успели казийские жены завизжать, как подобает в таких случаях, еще казий Самад безмолвно раскрывал и закрывал свой рот, еще окаменевшие слуги только изумленно таращили глаза, а Прыщавый хлестнул своего жеребца камчой и ускакал, грохоча и бренча подковами, вниз по байсунской лестнице, подобной улочке.

У всех на глазах сын казия байсунского Хаджи Акбар, по прозвищу Прыщавый, так и увез невесту своего отца. Сошло ему похищение девушки безнаказанно.

Впрочем, почтительный сын прислал казию письмо, в котором сообщил в любезных и подобострастных тонах, что он живет с молодой женой в мире и согласии, наслаждаясь ее неземными прелестями.

Казий только плюнул, прочитав письмо, но ничего не ответил.

В известной мере Жаннат даже обрадовалась перемене в своей жизни. Она стала женой, и притом первой, так как Хаджи Акбар еще не успел до того жениться. Первая жена — благо, а вторая жена — собачий хвост. Все это знают. В доме мужа первая жена хозяйка. Жена за спиной мужа — ханша. Правда, муж изрядно досаждал Жаннат своей необузданной страстностью, но с его назойливыми ласками приходилось мириться. Хаджи Акбар любил плотно и вкусно поесть и держал даже повара, и с плеч Жаннат свалилась половина забот.

Теперь окончательно начала она забывать голодное детство, смрад темной, прокопченной лачуги в Кабадиане, разъедающий глаза дым, надрывный кашель старухи тетки, кислую вонь от разлагающихся испражнений в бишике, в котором лежали на мокрых вшивых подстилках вечно больные и рано умиравшие ее многочисленные племянницы и племянники. Несчастные, замученные частыми родами сестры Жаннат все дни напролет батрачили в поле, и ухаживать за их детьми приходилось ей. Младенцы вечно плакали, хотя их и поили афиуном — одурманивающей настойкой из маковых головок.

Разве сравнить теперешнюю жизнь с родным домом! И хоть муж некрасив, противен своими ласками, хоть он вечно поучает, что женщина «существо покрывала», что у нее нет в голове ни песчинки разума, что давно ей пора «иметь живот», забеременеть, ибо цель существования женщины — продолжение рода, все же Жаннат жилось гораздо лучше, чем в родном кишлаке. Там безвкусная лепешка из грубой джугаровой муки, черствая, как камень, вызывающая в желудке колики, считается даром, ниспосланным аллахом. А шурпа — болтушка из муки с черным горохом, заправленная кунжутным маслом, красным перцем и луком, — рассматривается как байская пища. Жаннат за все детские годы не знала вкуса мяса, потому что глиняная миска с остатками пищи попадала к женщинам только после того, как насыщались мужчины.

И теперь, когда Хаджи Акбар кормит ее каждый день мясными блюдами, можно не обращать внимания на его желчный нрав. Он не спускал глаз со своей юной жены, и даже если отправлялся куда-нибудь в дальнюю поездку, то таскал ее всегда на лошади за своей спиной. А когда им приходилось ехать на арбе, он сажал молодую женщину на передок и орал: «Смотри вперед и вниз. Смотри лошади под хвост и не смей глазеть по сторонам или оборачиваться! Вот куплю паранджу, тогда зыркай во все стороны».

Глава пятая Человек с ружьем

Я поломаю колесо судьбы, если начнет вращаться оно вопреки моему желанию.

Хафиз

Сквозь желтое пятно света неслышной тенью промчалась летучая мышь и нырнула в темноту. Ночь подкралась кошачьими лапами и сразу же после блеклой зари набросила тяжелый душный покров на дома, площади. Долгожданная прохлада окрестных полей и садов так и не пришла. Густая влажная жара медленным валом перекатилась через зубцы тысячелетних степ и лавой поползла по улицам и переулочкам, схватывая за горло, душа.

Умолкли, умерли голоса водоносов, допоздна выкрикивавших без устали: «Прохлады! Кому чистой прохлады!» Сквозь недвижно повисшие облака пыли затеплились шафранные огоньки в открытых настежь чайханах. Но освежающий чай не шел в горло и разговоры не клеились. Молчали чайханные посетители и, обливаясь потом, с отвращением думали, что надо идти спать в духоту крошечных двориков, под комариное зудение. Под вой шакалов с соседнего кладбища. Такой сон не приходит тихо, незаметно, такой сон накидывается чудовищем. Он нагоняет одурь, разламывающую голову, порождает немочи и бред. Вместе с горячим гармсилем на город надвигалось нечто громадное, страшное, что сулило беду. Даже слухи устали от жары, притаились в закоулках, и от этого становилось еще страшнее.