Александр Афанасьев - Наступление ч. 2(СИ)

• Название: Наступление ч. 2(СИ)
• Автор: Александр Афанасьев
• Жанр: Альтернативная история

Добавлено окончание.

---

Афанасьев Александр Наступление

Часть 2

Подмосковье, Струнино 28 ноября 1987 года

Короткий, почти зимний день подходил к концу, унылый и тусклый, как и сама осень. Рано выпал снег, занеся белым покрывалом черную слякоть оттепелей, изжившие себя, гниющие в лужах желтые листья, упавшие с деревьев, уравнял в непостижимом каком то равенстве всю природу, оставив только два цвета — черный цвет деревьев и белый цвет снега. Как было бы хорошо, если бы вот так, белым, еще не тронутым грязью оттепели покрывалом можно было укрыть всю страну, разом отрешившись от содеянного, и начав новую жизнь с чистого, морозно белого листа.

Темнело. В ожидании последней электрички на Москву — на этом направлении она идет из Александрова, Струнино — следующая, десять минут до нее — на перрон толпился, притопывая, прихлопывая, бдительно смотря за сумками и баулами вещей народ. Была осень, коварное с точки зрения климата время года — и студент, вероятно приезжавший погостить, едва ли не казачка плясал, стараясь согреться. Люди не обращали на него внимания — хмурые, сосредоточенные, погруженные в себя, они хотели только одного — быстрее промотать эту ленту дороги, выйти на своей станции, оттолкаться положенное в грязном, драно-дермантиновом кузове желтого Лиаза-скотовоза и, с облегчением, отпереть до щербинки знакомую дверь, отомкнуть чуть заедающий замок — и окунуться в привычную заводь своего угла. Вечернее путешествие по пригородному пути Московской железной дороги эти люди рассматривали как неизбежное зло на пути домой, с хамством, переполненными вагонами, жесткими, изрезанными ножами деревянными лавками общего вагона и удушливым амбре соседа.

Электропоезд не заставил себя долго ждать — длинная, темно-зеленая, мрачная змея выползла из тьмы, разрезая ее ножом прожектора головного вагона, вздохнула с облегчением, раскрывая свои расшатанные двери, поглотила очередную порцию уставшего, едущего домой люда. В вагонах было не протолкнуться, мест, конечно же, не хватало — натолкались уже в Александрове, в Струнно никто не вышел — ехали в основном до Москвы.

Вместе со всеми во второй вагон от хвоста вошел военный — но военный совсем не такой, каким обычно представляют советского военного. Скорее вольнонаемный — замызганное теплое обмундирование без погон и знаков различия, неуставная шапка — позднее ее стали называть "пидорка", но пока это была просто шапка, какой-то потухший взгляд. От военного отчетливо пахло перегаром — не спиртным, а именно перегаром, особый, затхло-противный запах, он появляется, только если пить долго и мощно.

Военный этот не стал толкаться, локтями высвобождая себе место, он так и остался стоять в тамбуре, чуть отодвинувшись в стороне от двери — чтобы не дуло. Поезд тронулся, он не держался руками, но сохранял равновесие, что было нелегко даже для трезвого человека, не говоря уж о запойном пьянице. Стальная змея упорно ползла через мрак, приближаясь к столице нашей родины — Москве, прокуренный голос хрипло объявлял остановки, с стоном и недовольным шипением открывались двери, входили и выходили люди — а ему, этому военному не было до происходящего никакого дела.

Зато было дело наряду милиции. Не так давно в электропоезде произошло убийство — милиционера, решившего пройтись в одиночку по ночному электропоезду, убили, причем не просто убили — а застрелили из пистолета, еще и забрали ПМ милиционера. Теперь милиционеры опасались ходить в одиночку — ходили нарядами по трое, но и спуску теперь ни в чем не давали. Шухер, в общем — вагонные воришки, умудрявшиеся в вагонной толчее за день наколошматить на зарплату среднего советского инженера, кляня беспредельщиков, отсиживались по катранам, гоняя буру уже на спички (денег не было), и прикидывая, когда же спадет волна.

Вот и ту — патруль из одного мента и двух курсантов школы милиции, героически протиснувшись сквозь плотные ряды советских трудящихся в жестко подрагивающем на стыках вагоне — милиционер в это время придерживал рукой кобуру с пистолетом, единственным на троих, в такой толчее и лишиться недолго — вышел в тамбур, с облегчением вдохнул полной грудью пропитанный запахами мочи хлорки и сигаретного дыма воздух. Курильщики — их было трое, под грозными взглядами стражей порядкам потушили свои наполовину докуренные сигареты, менты уже собирались переходить в другой вагон — как вдруг один и курсантов в тусклом свете плафона заметил еще одного пассажира. Потом, вспоминая, он готов был поклясться, что когда они выходили в тамбур — этого человека тут не было. Однако же он тут был — и внимание курсанта привлекло то, что он очень необычно стоял. Люди в тамбуре либо смотрят в окно, либо друг на друга, либо просто стоят спиной к стенке и смотрят на соседнюю. Этот же — стоял лицом к стене, опираясь лбом о подрагивающую зеленую панель.

Курсант остановился. Потом шагнул к гражданину. В конце концов, он был только курсантом, его еще не научили, не искать неприятностей на свою пятую точку, укрывать и подделывать заявления от потерпевших — короче говоря, он еще не стал циником и действительно хотел помогать людям. И потому — он решил вмешаться.

— Гражданин. С вами все в порядке?

Человек не ответил. Будущий милиционер трону подозрительного гражданина за рукав куртки, автоматически отметив запах спиртного. Позавчера отменили "сухой закон", водка появилась, но втрое дороже. Как шутили вездесущие "синяки" — передайте Горбачу — нам и десять по плечу. Ну, а если будет больше — будет то, что было в Польше. Только Горбачу было уже ничего не передать, третьего дня похоронили, как-то неожиданно буднично и суетно, их тогда дернули на Москву, на каждой улице стояли. Слухи ползли…

Тем не менее — нахождение в электричке в пьяном виде повод для задержания. Пятнадцать суток как с куста, а то возрадовались…

— Гражданин. Попрошу документы.

— Не надо документы, дорогой.

Милиционер резко обернулся — в тамбуре стоял военный, с красной повязкой на рукаве, пожилой. Выражение "дорогой" — типично для кавказцев — но военный говорил совершено без акцента.

— В чем дело?

Милиционер, в кильватере которого следовали курсанты, только в соседнем вагоне, уже окунувшись в толпу, заметил что второго курсанта нет — и матерясь про себя рванул назад. Оружия нет, а форма есть… какой дурак придумал… сосунки желторотые, им учиться и учиться еще. Подрежут — поминай, как звали.

— Ковальчук, что тут у тебя?

— Виктор Петрович… — желторотый назвал своего первого наставника на тернистом милицейском пути по имени-отчеству, а не товарищ-капитан как положено — вот этот гражданин документы предъявлять не хочет. И пахнет от него… водкой.

— Не надо документы — уверенно сказал военный с красной повязкой на рукаве — забираю. Мой контингент, на губе проспится. Благодарю за бдительность.

Капитан посмотрел на военного, потом на этого подозрительного мужика. Не нравился он ему — лицо почему-то серое, как на фотографии, не белое — а именно серое. И одежда у него… как с чужого плеча. Но…

Не ищи приключений на свою ж…

— Вы его забираете? — осведомился капитан, затягивая время.

— Да, забираем. Он под дисбат пойдет, не первый раз пьяный, да в самоволку.

Капитан не верил военному. Но и связываться с ним — не хотел.

— Помочь?

— Не нужно.

— Хорошо. Забирайте его. Ковальчук, пошли.

Молодой курсант обошел странного военного бочком, протиснулся в гремящий на стыках переход, чавкнули двери. Электричка, теряя скорость, подползала к следующей станции — это было уже ближнее Подмосковье.

Полковник Цагоев снял повязку, сунул ее небрежно в карман. Посмотрел на часы.

— Пошли.

Они вышли на перрон — здесь было людно, торговали семечками, чуть дальше был переход на конечную автобусов, идущих их Москвы — круговое движение, желтые туши Икарусов, дизельная вонь. Полковник купил у бабки кулек семеек, ссыпал в карман. Задержанного он не держал, просто пошел к спуску с платформы и задержанный последовал за ним. Бежать смысла не было — понятно, что военный патруль — надводная часть айсберга.

Внизу, у чугунной, колокольного вида урны, в тени платформы, полковник остановился, достал жменю семечек, принялся их лузгать, как ни в чем не бывало, бросая шелуху в урну. Люди проходили по тротуару, торопясь или попасть на платформу, или уйти с нее, не обращая внимания на двух стоящих военных никакого внимания.

— Пьешь? — коротко спросил он замызганного.

— Есть немного…

— Пока деньги не кончатся?

— Или пока под электричку не попаду.

Последние дни мельтешили в памяти Скворцова мутной пеленой воспоминаний. Деньги у него пока были… покупал ночью… пил прямо из горлышка. Мутная брага памяти вдруг вскипала, прорываясь безумно четкими, кинематографическими сценами — взлетающий над заснеженным лесом стремительный серебристый самолет, решетка системы наведения Стингера, басовитый сигнал в наушнике — цель захвачена, она даже не подозревает об этом, обычный, не защищенный самолет, резкий толчок, лисий хвост реактивного двигателя, полосующего морозный воздух клинками пламени, вспышка в небе. Крик "уходим" — и осознание страшного, немыслимого, что они сделали, и что теперь должно быть за это. Из-за этого осознания он купил первую бутылку, купил из под полы, у перекупщика, разведенную — навострились. Отойдя, крадучись шуганулся во двор, свернул жестяную кепку, опрокинул в рот воняющую сивухой кристальную струю, дарующую забвение и неведение. Это большая роскошь — забвение и неведение, вот только стоят они раз от раза все дороже и дороже.