Вячеслав Хотулёв - Клавдия Шульженко: жизнь, любовь, песня

• Название: Клавдия Шульженко: жизнь, любовь, песня
• Автор: Вячеслав Хотулёв
• Издательство: Олимп, Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-7390-0520-5; 5-88590-822-2

Народная артистка СССР Клавдия Ивановна Шульженко долгие годы была невероятно популярна. И в то же время ее личная жизнь оставалась тайной «за семью печатями»…

Книга рассказывает об очень непростом творческом пути великой советской певицы, о ее мужьях, увлечениях и страстях… И конечно, о ее песнях, которые неразрывно связаны с этапами жизни нашей страны.

---

Шульженко — Епифанову:

«Без тебя я просто чахну, похудела от тоски. Я так тебя люблю, как сорок тысяч братьев любить не могут. Сегодня пела только для тебя, мой родной, любимый. Жорж — ты моя лучшая песня любви».

Епифанов — Шульженко, из Ленинграда:

«Безумно скучаю. Георгий».

Отрывки из писем Шульженко — Епифанову:

«Здравствуй, моя любовь, моя жизнь. Только что перечитала твои письма и телеграмму, как лучшую книгу из тех, что я прочла в жизни; твоя поэма о любви меня совершенно потрясла и обезоружила».

«Ты вошел в мою жизнь, когда она потеряла для меня смысл и интерес. Ты вдохнул в меня жизнь 21 июля 1956 года — когда мы встретились. Великий день для меня и день моего второго рождения для любви. Сколько мне осталось — все твое».

«…Да, я страдаю, потому что у меня месяц — за год, и год — за десять. Жизнь — это ты… Счастье ты мое! Как мне хорошо с тобой!..»

Шульженко действительно была по-настоящему счастлива. Она помолодела, что было вполне естественно, когда человек живет в плену ярких и глубоких чувств. Она работала. Она имела успех. Не только как певица. Но и как женщина. Второе для нее было чрезвычайно важно. Но, как мы знаем, счастье не может продолжаться слишком долго. Беда пришла оттуда, откуда ее никто не ждал. Случайность. Нелепость. Однако она имела, к несчастью, драматические последствия.

Так случилось, что в мае 58-го года Епифанов находился в отъезде. Клавдия Ивановна выступала в Москве на различных площадках. В один из майских вечеров должен был состояться ее концерт в клубе имени Зуева. Билеты были все распроданы. Она вышла из дома, чтобы сесть в машину. А ее любимый пес, тибетский терьер, вырвался из квартиры. Очевидно, дверь неплотно прикрыли, и собака устремилась к ней. Она выскочила на улицу и тут же угодила под колеса проезжавшей машины. Автомобиль, естественно, умчался. Шульженко схватила на руки окровавленного пса и, рыдая, поднялась к себе. Когда приехали ветеринары, пес уже был мертв. С ней случилась истерика. Сын, вернувшийся с работы, позвонил и сказал, что концерт отменяется, Клавдия Ивановна заболела. «А что случилось?» «Собаку задавили».

Работники клуба решили, что им нанесли неслыханное оскорбление. И накатали жалобу в горком КПСС. В то время горком возглавлял человек по фамилии Демичев. Позднее он стал министром культуры. Он тоже страшно возмутился. До него уже доходили слухи, что Шульженко ведет себя вызывающе, зазналась, у нее началась «звездная болезнь». Отдали команду придворной газете «Московская правда» отреагировать соответственно. 29 мая 1958 года в газете появился фельетон. Он перед вами.

«ТУЗИК В ОБМОРОКЕ

Тот, кто думает, что у администраторов легкая жизнь, — глубоко ошибается. Достаточно сказать, что часы пик для них наступают как раз тогда, когда вы, придя с работы, уже отдыхаете. Тысячи забот одновременно сваливаются на головы администратора: кому-то не хватило места, у кого-то перепутаны билеты, кто-то, потрясая удостоверением, требует контрмарки для себя, дочки и тещи. Но вот наконец все улажено, и администратор, опускаясь в кресло, облегченно вздыхает: „Наконец-то“. И в этот момент раздается телефонный звонок: „Это клуб? Говорят из ВГКО. Клавдия Ивановна Шульженко просила передать, что она не приедет“. У администратора от испуга округляются глаза: „То есть как не приедет? Концерт ведь давно объявлен и все билеты проданы“. — „Немедленно отмените концерт“. — „Помилуйте! Почему?“— „Серьезное заболевание“. — „У Клавдии Ивановны?“— „Нет, у Тузика“. „Одно из двух, — думает бедняга-администратор, — или я переутомился, или меня разыгрывают“. Он трясет головой, щиплет себя за руки и жалобным голосом просит: „Скажите, ради бога, толком, в чем дело?“ — „Я же вам объясняю, у Клавдии Ивановны захворала собака. Всю ночь певица рыдала над ней и теперь не в голосе“. Администратор хочет что-то крикнуть в трубку, но чувствует, что и он не в голосе. „Собачья жизнь“, — бормочет он и, отчаянно размахивая руками, бросается разыскивать клубное начальство. Битый час администратор, заместитель директора и директор хором уговаривают Шульженко. „Не подводите нас. Вашими афишами оклеены все стены клуба. Народ ждет. Народ хочет слушать песни о любви“. Но Клавдия Ивановна непреклонна. „И не просите. Прежде всего любовь к Тузику. А у него катастрофически поднимается температура. Я боюсь, что не переживу этого“. В доме у Шульженко переполох. Больного пса поят валерьянкой, кладут на брюхо компресс. Но еще больший переполох в клубе. Как быть: повесить объявление, что в связи с болезнью собаки концерт отменяется? Даже самый плохой конферансье не решился бы так плоско острить. В последний момент выручает кино. И вот зрители, вместо того, чтобы слушать новые эстрадные песни, смотрят старую картину о цирке „Борек и клоун“. Как раз в это время рассказывается о том, как артист Дуров, у которого умирает сын, поборов себя, выходит на арену и смешит публику. Конечно, сейчас не то время, но ведь и ситуация совсем не дуровская. Случись у Шульженко что-нибудь серьезное, тогда другой разговор. Но Тузик!.. „Да, да, Тузик, — твердила Клавдия Ивановна по телефону. — Собака — друг человека“. Правильно, друг. Мы не меньше Шульженко любим четвероногих. Но ведь артист должен быть настоящим другом тех, перед кем выступает. Понимает ли Шульженко свою ответственность перед зрителем. Видимо, нет. Иначе чем объяснить ее поведение? В этом клубе она срывает за последнее время уже третий концерт. Может быть, клубу просто не везет? Мы позвонили в другой. Нам ответили: „Только в апреле Шульженко сорвала у нас два концерта“. — „Почему?“ — „Капризы, то у нее плохое настроение, то ей нездоровится“. И вот теперь уже нездоровится не Клавдии Ивановне, а ее собаке. Клавдия Ивановна, приезжайте! „Не могу. Тузик в обмороке“. Шульженко недаром носит звание заслуженной артистки, она действительно популярна в народе. Перед ней гостеприимно распахиваются двери клубов и концертных залов. Как поется в песенке: „Для нашей Челиты все двери открыты“. Но эти двери в один прекрасный день могут и захлопнуться, если Шульженко свое появление на сцене будет ставить в зависимость от состояния здоровья незабвенного Тузика.

Ю. Золотарев».

Хамский, развязный тон фельетончика возмутил даже эстрадное начальство ВГКО. Екатерине Алексеевне Фурцевой он очень понравился. Она даже не поленилась позвонить главному редактору газеты и выразить свое одобрение.

Как ни скрывали от Шульженко появление фельетона, нашлись доброхоты, сообщившие ей «прискорбную весть». Вскоре из командировки примчался Епифанов. Шульженко лежала в постели и не могла говорить. Врачи обнаружили у нее несмыкание связок, возникшее на нервной почве. Два месяца она вообще молчала. Потом стала говорить, малыми дозами, и то шепотом.

А в клубе имени Зуева и горкоме партии были весьма довольны воспитательными мерами, которые столь эффективно подействовали на зазнавшуюся певицу. Кое-кто из коллег злорадно потирал руки: «Чтоб другим неповадно было! А то моду взяли!»

В течение года Шульженко не выходила на эстраду. Одно время она решила — с концертами покончено, раз и навсегда. И если бы не Епифанов, очевидно, так бы и произошло. Он оказался прекрасным надежным другом, помощником. Благодаря ему Шульженко медленно приходила в себя после майского потрясения.

…Спустя много лет, уже в начале семидесятых, в квартире Шульженко раздался телефонный звонок. Трубку сняла Клавдия Ивановна. Мужчина стал сбивчиво говорить, что он страшно виноват перед ней, что хочет прийти и объясниться. Шульженко согласилась его принять. Это был уже пожилой человек, фельетонист Золотарев. Он пришел с огромным букетом роз и с порога встал перед Шульженко на колени. Он сказал, что только после того, как погибла его собака, он понял, что произошло с Клавдией Ивановной в тот злополучный майский день 58-го года. Шульженко, как и всегда, была милостива и великодушна.

Однако почти целый год был из жизни вычеркнут. Еще Клавдия Ивановна была жива, когда вышло несколько книг о ее творчестве. И в них сквозила мысль, что в потоке новых эстрадных имен лирическая песня Шульженко в тот год несколько потерялась. То ли журналисты, писавшие о ней, не знали, что произошло в мае 58-го, то ли эта тема была в то время запретной. Драма Шульженко таким образом опускалась за скобки. Можно принять во внимание цензорские редакторские соображения, но нельзя сделать вид, что ничего такого не было…

Епифанов продолжал много снимать, разъезжая по всей стране. И все свободное от съемок время он старался проводить с Шульженко. Поток писем увеличился, едва публике стало ясно, что ее выступления и концерты прекратились. Парадокса здесь нет. Хотя и появились новые певицы, но публика быстро разобралась что к чему, обнаружив сильнейшую тягу к песням Шульженко. А их не было. Неизвестно почему. Пластинки выпускались, а имя с концертных афиш исчезло. Личная жизнь «звезд» оставалась для зрителей и слушателей под большим секретом. Конечно, это хорошо, что к тебе не заглядывает в спальню и на кухню какая-нибудь прыщавая бойкая девица с диктофоном или видеокамерой. Далеко не каждому это по душе. Но времена изменились. Нынешние поп-звезды представителей второй древнейшей профессии в первую очередь ведут на кухню, потом в спальню. Чаще в обратном порядке. Сегодня в шоу-бизнесе все завязано на деньгах, в эстрадной тусовке так и говорят — «нужны большие бабки». За неимением мало-мальского таланта многие из них умело распространяют и раздувают вокруг себя малосимпатичные детали из своей личной жизни. Им нужна известность. Неважно — какой ценой, в ход идут скандальные или скабрезные подробности. И всю эту похабель они важно называют «законами шоу-бизнеса»! Понятно, что роль денег сегодня иная, чем двадцать — тридцать лет назад. Но, други мои, нельзя же все нести на продажу, не оставляя в своей жизни, своей душе заповедных полян, куда вход запрещен всем.