Владимир Жуков - Хроника парохода «Гюго»

• Название: Хроника парохода «Гюго»
• Автор: Владимир Жуков
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В годы Великой Отечественной войны морякам советского торгового флота пришлось взять на себя доставку большой части вооружения, продовольствия и других грузов, которые США поставляли нашей стране по союзническому соглашению — так называемому ленд-лизу. Перипетии этих нелегких, часто опасных рейсов за океан легли в основу романа.

Описывая дальние плавания экипажа судна, автор подробно прослеживает личные судьбы своих героев — и опытных моряков, и молодежи, тех, для кого встреча с морем стала суровой школой жизни, испытанием мужества и верности.

---

За иллюминатором невская вода задумчиво колебалась, морщилась, съезжала куда-то вбок, и было похоже, что яхта плывет. Але надолго запомнился этот вид за толстым овальным стеклом. Наверное, каждый запоминает что-нибудь из того, что окружало его, когда он впервые понял, что любит. А Алевтина поняла тогда и другое: что любовь ее осталась без ответа. Поняла по тому, как умолк вдруг Борис, тревожно взглянув на нее, как поспешно встал и ушел, сославшись на чепуху, и еще потому, что вернулся не один — с тремя веселыми здоровяками, составлявшими вместе с ним экипаж яхты.

Трое пришедших всегда при встрече с Алей гордо именовали себя «королевскими матросами», и теперь один, самый говорливый, предложил и ее посвятить в особое звание.

— Это не просто мастер, — доносилось до Али будто издалека, — это человек, который уж если берется за дело, то лучше умрет, но не сделает его плохо. Борька придумал, наш капитан. И мы поклялись всегда и во всем быть королевскими матросами. Присоединяетесь?

— Но зачем же «королевскими»? — рассеянно отозвалась Аля. — В Советском Союзе — и «королевские»?

— А романтика? В море нельзя без романтики!

Борис искоса поглядывал на Алю и молчал.

С тех пор он вообще мало разговаривал с Алей. Всякий раз, заметив, что она следит за ним взглядом, выискивал спешное дело и уходил. А однажды, когда нельзя было встать и уйти — они сидели рядом на причале и вот-вот должна была подойти остальная команда, — сказал:

— Ты все время ждешь от меня чего-то. Не надо, не жди.

Она отвернулась, прикусила губу. А он повторил:

— Не жди.

— А почему вы говорите мне «ты»? — спросила Аля. Она смотрела в сторону, на шумящие деревья, стараясь не заплакать.

— Не знаю, — сказал Борис. — Но ты не жди.

Возвращаясь домой, Аля решила, что больше никогда не станет звонить на Садовую, никогда не поедет в яхт-клуб. Встреча в Кавголове, сказала она себе, занесла совсем не туда, и надо поскорее вернуться на прежнюю дорогу.

Лето кое-как доковыляло до желтых листьев, и пошла осень, трудовая, угрюмая от сосредоточенности, с которой Аля заставляла себя жить, без надежд и желаний, только тесным от забот днем. А под конец ноября, уже набиравшей морозный ход зимой, грянула война с финнами, и свое, личное, отодвинулось, не беспокоило.

Парни в институте записывались в лыжные батальоны. Девушки после лекций учились перевязывать раненых и метали во дворе, слабо, по-женски забрасывая за спину руку, учебные гранаты. Аля тоже выходила на мороз, у нее получалось лучше всех, тяжелая чушка летела до самой поленницы, а иногда и дальше, прыгая, вырывая ямки в снегу.

А в марте война кончилась. И вдруг к Але домой заявился парень из команды «Кита» и сказал, что Борис приглашает в гости, у него день рождения. Аля решительно сказала: «Нет» — и распахнула дверь пошире, чтобы парень не уговаривал, понял, что его зря послали. Но он, пока мялся в нерешительности у порога, успел сообщить, что Сомборский был на фронте и ранен. Аля не дослушала, побежала в комнату переодеться и первой выскочила на лестницу.

Но она, в общем, зря испугалась. В квартиру Сомборских ее впустила домработница, и за ее плечом в глубине коридора сразу показался Борис. Он словно обнял Алю улыбкой — так ей показалось.

В комнате с тяжелым буфетом, с картинами на стенах сидели за столом университетские друзья Бориса (она поняла это, узнав лишь двух яхтклубовцев), сам профессор в гимнастерке с ромбами в петлицах, профессорша, строго блестевшая стеклышками пенсне, и еще один военный с новеньким орденом. Перед Алей поставили чай, но она не притрагивалась к стакану. Сидела и думала о том, зачем же ее позвал Борис и как хорошо в этой большой квартире, где пахнет книгами и чем-то еще — старинным и люди разговаривают так умно, достойно.

Она не заметила, как Борис подошел к ней, склонился за спинкой стула:

— Молодец, что объявились. Я, знаете ли, соскучился... Пошли, пока они тут чай пьют, ко мне? Как раньше, помните?

Ей ли, Але, не помнить! И полку с маленьким «Китом», и просторный диван, и сумеречный двор за окном. Только прежде надо узнать про другое:

— А как же вы попали в армию? Добровольцем?

— Без меня хватало. За отцом увязался, уговорил определить санитаром на поезд. И то вроде зайца: халатом гражданское прикрывал и без шапки ходил, чтобы не видели, что нет звезды. — Он рассмеялся. — Просто Финляндию захотел посмотреть.

— А вас осколком ранило? Или пулей?

— Ничем меня не ранило. Таскали раненых, я нес носилки, а было темно — в Выборге, на вокзале. Не заметил, что там ступенька, и подвернул лодыжку. А на носилках тяжелораненый, здоровенный детина, килограммов на сто. Я стремился его удержать, вот и шагнул слишком резко.

— И донесли?

— Донес... Да хватит нам про войну! Вы-то что делали?

Аля задумчиво смотрела на него. Что она делала? Ждала... Ждала, что произойдет невозможное, и он появится, и будет вот так, как сейчас.

— Училась, сдавала экзамены, — сказала она и, будто устыдившись неприметности своей жизни, добавила: — А на фронте интересно было?

— Нет. То, что сам себе придумаешь, интереснее. Но что же мы стоим?! — спохватился Борис и потащил Алю к письменному столу, усадил. — Что вы тут видите?

— Карту. Морскую. Написано: «Северная часть Атлантического океана».

— Правильно. А что там происходит, в северной части? Ну и в Европе?

— Война происходит, — сказала Аля. — Англичане и французы против немцев. Борьба империалистов за рынки сбыта. Но у вас тут что-то нарисовано. Крестики, точки, линии...

— А-а! Вот это и есть интересное. Вы слышали когда-нибудь про подводные лодки? Ну конечно, слышали, газеты читаете. Так вот, англичанам надо проводить по океану массу судов из Канады. А их на пути встречают немецкие подводные лодки. Для защиты грузовых пароходов англичане придумали такую штуку — конвой. Видите: я взял среднее число судов в конвое — пятьдесят. Ничего армада, а? Их строят в десять колонн. По ширине получается... Сейчас скажу... Четыре мили... чуть больше. Да, примерно восемь-девять километров. Ну и растягиваются они километров на пять-шесть в зависимости от того, сколько идет судов. Эсминцы составляют эскорт конвоя. Это одна сторона. Скажем, как в шахматах, — белые. А другая, черные, — германские подводные лодки. Вот я и попробовал нарисовать такую картину на карте. Видите? Курс конвоя, время движения — ночь или день. Интересно получается!

— Что? — спросила Аля. — Что интересно?

— День или ночь. Можно прикинуть, когда лучше конвою выходить в море. Или где его поджидать субмаринам.

— А вы за кого? За конвой или за немцев?

— Я? Мне-то какое дело!

Аля посмотрела с удивлением, и Борис заметил это, нахмурился.

— Вы приняли мой чертеж всерьез. А я сейчас о другом. Карта, и все. Как вы не понимаете — с вами мне все время хочется говорить о  д р у г о м, не о том, что в жизни, в реальной жизни. Но, странное дело, вам это не нравится.

— Мне? Разве я говорила так? Наоборот, очень нравится. Про конвой. Вы определяли, как уйти от... от субмарины?

— Не от одной, а от нескольких. Впрочем, оставим эти любительские разговоры. Наверное, смешно выглядит: аспирант-филолог в роли адмирала.

— Нет! — Аля, сидевшая спиной к Сомборскому, повернулась на стуле, схватила его за руку. — Нет! Не смешно. Наверное, все это было бы интересно послушать военным морякам.

— Но я же не военный моряк.

— Вы сможете стать им. «Кит»...

Он перебил ее:

— На радость родителям, я стану преподавателем литературы. Лев Толстой родился в 1828 году и прочее.

— Это тоже прекрасно. Только... надо выбрать одно. — Аля кивнула в сторону карты и сразу почувствовала, как дернулась, стараясь высвободиться, рука Бориса. Она не отпустила, зашептала быстро, вскинув голову: — Но, если не хотите, не надо. Вы и так... и такой... — Рука опять дернулась, сильнее. — Нет, нет, послушайте. И не сердитесь на меня. Я летом хотела послать вам письмо, думала...

— И правильно сделали, что не послали. — Борис высвободил наконец руку. — Я же вам сказал, вы поняли?

— Поняла. Но зачем же вы позвали меня опять?

Ответа она не получила. Дверь распахнулась, в комнату набился народ, кто-то внес играющий патефон. Аля жалась в угол, надеялась, что Борис вызволит ее из этой ненужной им сейчас танцульки, но к нему лезли с разговорами, шумели, дурачились.

К Борису подошла молодая женщина, сказала, жалко, у него болит нога, а то бы потанцевали, и Борис согласился: действительно, жалко, и они стали разговаривать, даже не разговаривать, а так, перебрасываться фразами, и получалось, что шум вокруг и музыка им совсем не мешают; так говорят люди, которые понимают друг друга с полуслова и могут прервать беседу в любом месте и снова начать. И еще Аля заметила, как уверенна, спокойна эта женщина и как ловко сидит на ней серый с острыми плечиками костюм. Аля о таком никогда и не мечтала. И волосы красиво уложены, поднимаются от бледного лба крупными волнами.