Патрик Бессон - Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи

• Название: Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи
• Автор: Патрик Бессон
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-235-00780-8

В сборник вошли лучшие рассказы и повести о молодежи, появившиеся во Франции за последние 10–15 лет. В нем представлены как классики современной французской литературы, ее старейшины — Р. Гренье, А. Дотель, Э. Вазен, Б. Клавель, Э. Роблес, так и замечательные мастера среднего поколения — Ж.-М. Г. Леклезио, Р. Вриньи, Ж.-М. Робер, а также яркие восходящие звезды — К. Риуа, А. Надо, П. Бессон.

Сборник не только рассказывает читателю о том, как живут, что думают, о чем мечтают молодые французы, но и знакомит с живым литературным процессом во Франции наших дней, поскольку в нем участвуют авторы самых разных направлений, традиций и творческих манер.

---

Закончив свой сбивчивый и, судя по тому немногому, что я поняла, нелепый рассказ, Эльза пригласила нас отметить событие шампанским в ночном клубе Довиля. У меня все нарастало ощущение, что я лишняя в этой буржуазной семье, и я уже собиралась откланяться, как говорят в такой среде, когда Паула подтолкнула нас всех к выходу.

— Поезжайте вчетвером. Я хочу спать.

Эльза повисла у нее на руке.

— Но ты согласна на свадьбу?

— Там посмотрим, дорогая.

Видимо, Паула не придавала значения намерениям дочери или мало в них верила; я-то знала, во всяком случае, что на уме у нее другое.

Эрик повторил, что ему необходимо рано лечь из-за предстоящей завтра игры.

— Но раз уж ты играешь со мной… — возразил Анри.

— И что?

— Слушай, тебе еще объяснять надо?

— Впрочем, — сказала Паула, — если Эрик с вами не едет, я не разрешаю и Эльзе.

— Не можешь же ты так поступить со мной! — накинулась Эльза на Эрика.

— Да, действительно, — вздохнул тот.

Тут я сочла удобным отклонить предложение, которое, в сущности, не имело ко мне отношения. Но Эльза заявила, что вчетвером развлекаться гораздо лучше, чем втроем, а дальше все произошло очень быстро: ночь, белая машина, катящая по узким темным улицам, певучий голосок Эльзы, вновь и вновь рассказывающей нам о самом прекрасном дне своей жизни, о ресторане, в котором они обедали с ее «будущим супругом», Анри, бросающий взгляд в зеркало заднего вида и украдкой сообщающий Эрику:

— Знаешь, бордо было весьма посредственное… — и далее с миной человека, недовольного собой: — Надо было вернуть бутылку.

— Почему ж ты не сделал этого? — спросил Эрик.

— Хотел наказать себя.

— За что? — поинтересовалась Эльза.

— За то, что уступил тебе.

— Я неотразима! — не терпящим возражений тоном изрекла Эльза.

— Да нет, просто я не умею сопротивляться.

Слушая этот диалог сумасшедших, я задавала себе уйму вопросов, но быстро сообразила, что, если и дальше продолжать в том же духе, можно испортить себе весь вечер.

Я откинулась на спинку сиденья, вытянула ноги, попросила Анри включить радио, а когда он исполнил просьбу, велела немного опустить стекло, скрестила руки на животе и закрыла глаза.

Мы долго колесили вокруг Довиля: было рано, ночные клубы еще не открылись. Мало-помалу между нами установилось молчание, но это было отнюдь не неприятно, даже напротив. Шум мотора, ветер, ласково треплющий волосы, непривычное и загадочное присутствие Эрика, белые огоньки, вспыхивающие на море, музыка, льющаяся из радиоприемника, создали атмосферу, в которой я ощущала себя иначе, чем до сих пор. Вместе с этими тремя незнакомцами я перенеслась в иную жизнь, на полном ходу пересекающую ночь, и мне было в ней хорошо.

В ночном клубе я все время танцевала — с Эльзой, с кем попало, кроме Эрика, — тот как сел играть в электронный бильярд, так уже и не вставал, только потягивал апельсиновый сок.

К половине первого ночи, когда Эльза и Анри без устали обнимались, сидя на банкетке, я опустошила бокал водки, запивая его апельсиновым соком, шатаясь, добрела до игроков и, опершись о того, с которым играл Эрик, спросила:

— Почему вы не танцуете?

— Колено болит.

— Это не мешает вам играть в теннис?

— Допустим, я не люблю танцевать.

— Почему?

— Так просто. А почему вы обрезали волосы?

Я ответила первое, что пришло в голову, но, когда я пьяна, у меня появляется чувство юмора:

— Чтобы обезобразить себя.

Мелькнула мысль: это первый вопрос, заданный мне Эриком с начала каникул.

— Ну что, удалось мне это?

— Нет, не удалось.

А это уже был первый комплимент. Конечно, мне стало приятно, но ненадолго. Я вновь спросила:

— Почему вы солгали Франсуазе?

— Извините?

— Почему вы сказали ей, что вам пятнадцать с половиной?

Он спокойно ответил:

— Никогда не говорил ей ничего подобного. Она, должно быть, ослышалась.

— Она вам нравится? — продолжала я.

После недолгого раздумья и с неподдельным удивлением он спросил:

— Кто? Франсуаза? Она милая. Хочется ей помочь.

— Никакая она не милая.

— Вы плохо ее знаете.

— Из желания помочь ей вы пытаетесь поссорить ее с Мишелем?

— Не понимаю.

Он как будто и вправду не понимал. Пожал плечами, выиграл две партии и предложил мне сыграть с ним.

Я отказалась. Тогда он встал, передал игру двум девицам, торчавшим рядом.

— Одному неинтересно, — заключил он; затем, посерьезнев, добавил: — Я не понял вашего последнего вопроса. В любом случае, мне кажется, у вас довольно-таки превратное представление обо мне…

Тут я чуть не провалилась сквозь землю, во всем виня водку, будь она неладна. Веду себя как последняя дура в мире. А ведь мне следовало бы знать, что Франсуаза только и делает, что набивает себе цену, воображая себя покорительницей сердец всех мужчин, которые случайно улыбнулись ей на улице. Теперь все ясно: Эрик сказал ей несколько любезностей перед тем, как подняться к себе, а она вообразила бог весть что. Я же была несправедлива к нему и — что еще хуже — вела себя как склочница и пьянчужка!

Пока я думала, как мне это исправить, Эрик взглянул на часы.

— Уже очень поздно.

Улыбнувшись мне, он подошел к Эльзе с Анри и что-то шепнул им; на обратном пути молчание наше было вроде то же, да не совсем. Оно было полно враждебности, которую я заслужила, потому что больно уколола легко ранимого человека, и без того отмеченного житейской бедой. Мне было стыдно за себя.

Прощаясь, мы обменялись с Эльзой и Анри холодным рукопожатием, и, пока я поднималась по лестнице, мои мрачные мысли продолжали свой неустанный бег по кругу. С ними подошла я к двери своей спальни, как вдруг услышала за спиной:

— Одиль…

Я обернулась. Чья-то рука легла мне на плечо, другая — на щеку. Голову я повернула в последний момент. Губы Эрика на мгновение припали к моей шее, потом он отпрянул и довольно сухо спросил:

— Я тебе не нравлюсь?

Дело было не в этом, но после того, что произошло в ночном клубе, я меньше всего ожидала поцелуя, почему и пролепетала:

— Я хотела бы быть вам другом…

Ничего не ответив, с побелевшим лицом, с молниями в глазах Эрик с несгибаемостью военного сделал прощальный жест, повернулся на пятках и ушел к себе. Несколько секунд спустя вошла к себе и я.

XI

Дневник Эрика

Булонь, 5 августа

Вчера, когда я открыл глаза, ливень хлестал по стеклам «Винтерхауза». К десяти в тучах образовался просвет, я взял теннисную сумку и ракетку и вышел из спальни. На лестнице никого, в гостиной тоже.

Когда я подходил к клубу, дождь припустил с новой силой. В машине комиссара я увидел Анри и Эльзу. Она что-то говорила, он восхищенно смотрел на дождь. Он всегда с восторгом взирает на воду, льющуюся с небес, поскольку дождь — его лучший союзник: этакий симпатичный божок, позволяющий ему уклониться от беготни по корту, утомительных ударов по мячу и скуки ожидания ответных ударов. Для него каникулы без дождя — не каникулы; не будь дождя, он не вынес бы юга. Скорей бы уж переселился в пустыню, где мячику не от чего отскакивать.

Я перешел улицу, Анри подозвал меня, и я сел в машину. Эльза рассеянно подставила мне щеку для поцелуя.

— Что будем делать? — спросил Анри.

— Подождем.

— Даже если дождь прекратится, играть нельзя.

— Он прав, — сказала Эльза. — А не махнуть ли нам в Довиль? Перекусим в каком-нибудь кафе на свежем воздухе или в «Драккаре».

— Подождем еще немного.

Мы ждали, но напрасно: дождь разошелся вовсю, вынуждая тех из теннисистов, что упорно продолжали играть, натянув поверх маек свитера и поменяв обычные ракетки на нейлоновые, укрыться в здании клуба.

Первой об Одиль заговорила Эльза. Сказала, что находит ее красивой и милой, особенно потому, что представляла ее себе иначе. Где она сейчас? Я сказал, что понятия не имею и согласен на Довиль. Пока Анри включал зажигание и выруливал на первой скорости, Эльза корила меня за то, что я не знаю, где Одиль, — можно было бы прихватить ее с собой. Я спросил:

— Зачем? Тебе скучно?

Она пожала плечами.

— Да нет. Просто чувствую, что эта девушка могла бы стать моей подругой.

— А как ты это чувствуешь?

— Ты мне надоел! Чувствую, и точка. Есть в ней что-то, чего нет в других девчонках.

— Она что, устроена как мальчик? — удивленно спросил Анри.

Снова пожатие плеч.

— Она… Она не выглядит идиоткой, вот. Не знаю, как сказать иначе.

— Ты могла бы сказать это не так грубо, — заметил я.

— Ну, у нее вид не идиотский, — поправилась она с покорностью, замаскированной усталостью. — Так тебе подходит?

Мы ехали в Довиль. Море было в зеленых переливах, из-за дождя песок потемнел, превратившись из бежевого в охристый. Эти осенние краски, плащи и боты на редких прохожих, запах соли и мокрой листвы, напоивший воздух, даже вереница автомобилей, уходящая за горизонт, — все это детали довольно печальной картины, обычной для конца каникул. Я всегда созерцаю ее с удовлетворением: она означает, что осень уже наступила или подходит, а с ней вернутся и одиночество, и прогулки по освободившемуся от гостей и чисто вымытому сентябрьскими приливами пляжу, и бесконечные беседы без слов с Венерой. Но сейчас, сидя в машине со спортивной сумкой в ногах, я не ощущал никакого удовольствия.