Марина и Сергей Дяченко - Стократ

• Название: Стократ
• Автор: Марина и Сергей Дяченко
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-55157-6

По дорогам сказочного мира идет человек с мечом. Мир зыбок: магия и войны, забытые народы и подземные твари, деревья, пожирающие время, и сражения звезд в ночном небе. Кто он, Стократ, чего ищет, чего хочет? Найдет ли средство сохранить этот мир, спасет ли девушку со странным именем – Мир?

Новый «роман в историях» Марины и Сергея Дяченко, словно канатоходец, балансирует на грани фэнтези и притчи. Чего в нем больше – решать читателю.

---

– Какой?

Выбирать было особенно не из чего – кувшины казались одинаковыми, разве что чистили их в разное время и с разным усердием. Лопух указал на тот, что был с надтреснутой ручкой. Мастер плеснул в стакан густой жидкости тыквенного цвета:

– Пробуй.

Лопух глубоко вздохнул. Принял стакан дрогнувшей рукой, поднес к губам, понюхал, раздувая ноздри. Смочил рот; вся площадь притихла.

Лопух глотнул смелее. Раздувая щеки, покатал жидкость во рту. На лице его было написано такое усилие, будто парень тянул из болота увязшего по уши осла.

– Ну-ка? – мастер решил, что времени прошло достаточно.

– Движется, – обреченно сказал Лопух.

– Кто движется?

– Можно еще попробовать?

Мастер подлил ему жидкости из того же сосуда, парень набрал полный рот и так застыл. Девчонка, считавшая себя Лопуховой невестой, пробилась к самому помосту и глядела снизу вверх умоляющими глазами.

Наконец, Лопух шумно сглотнул.

– Ну-ка? – ровным голосом повторил мастер.

– Идет, – пролепетал парень, облизывая губы. – Он идет. Шагает.

– Почти два года тебя учу, – сказал мастер с сожалением. – Пустое дело.

– Нет, мастер, я понял – идет…

– Идиот! Смысл послания – «Дорогу одолеет тот, кто сделает первый шаг»! Ступай, Лопух, домой, не позорь меня перед людьми!

Девчонка-невеста закрыла лицо ладонями. Лопух переступил с ноги на ногу, будто очень важно было, правой или левой делать первый шаг – вспять, вниз, из учеников языковеда в батраки или лесорубы.

– Понимать – дело трудное, – мастер возвысил голос. – И не всякому дано! Я говорил и говорю: если таланта нет – зря только мучаться будет и позориться!

Всем своим видом подтверждая жестокие слова, Лопух наконец-то спустился с помоста. Шмелю было его жалко – но все заранее знали, что Лопух не пройдет испытания. Был он ленив и к обучению не способен.

Мастер обернулся к следующему ученику. Долговязый светловолосый Заплат долго выбирал сосуд, что-то бормотал, закрывал ладонью то правый глаз, то левый. Наконец, ткнул пальцем в кувшин на самом краю стола. Мастер налил ему прозрачной, как чистая вода, жидкости.

Заплат отхлебнул. Еще раз. Помолчал. Тупо улыбнулся:

– Ничего не понял.

– Иди, – сухо сказал мастер, и Заплат удалился, втянув голову в плечи. Он был странным парнем: иногда на него находило просветление, и он мог прочитать по вкусу самое сложное послание. Но если что-то упускал с самого начала – сразу сдавался. Вот как сейчас.

Шмель проводил его взглядом. Потом посмотрел на оставшиеся кувшины. Что внутри? В напитке, доставшемся Лопуху, было изречение о дорогах. Цвет – тыквенный, скорее всего от цветка власяники, ингредиента, означающего «усилие», «преодоление». А вот полностью прозрачный напиток Заплата, скорее всего, содержал отрицание, потому что частица «не», как правило, отбивает цвет жидкости…

– Так-то вы их учите, – громко сказала женщина в толпе, и Шмель вздрогнул. – Балбесами выставляете, все-то вам не так. Нарочно, что ли?

Учитель, не обращая внимания на крики из толпы, кивнул Плюшке:

– Выбирай.

Тот выбрал быстро. Шмыгнул носом, горестно покачал головой, разглядывая бледно-зеленое содержимое стакана:

– Учитель, я, наверное, и не пойму ничего. Язык обжег, нюх потерял…

Не такой безнадежный, как Лопух, и не такой малодушный, как Заплат, Плюшка пришел сюда, чтобы учиться дальше. Его причитания были фальшивы. Он играл на публику, заранее готовясь сказать: я мог бы в сто раз лучше, вот только язык… Он сделал все по науке: и ладонью провел над стаканом, и принюхался справа налево, а не наоборот, и жидкость потрогал сперва кончиком языка, потом взял на губы, потом только набрал полный рот.

– Дерево не бегает, а стоит, – сказал уверенно.

– Какое дерево?

– Елка…. Или ясень. Ясень стоит и не убегает.

– Попробуй снова, – устало велел учитель.

Плюшка напрягся:

– Это из-за того, что я запаха не чую…

Он чихнул, чтобы все видели, как он простужен, и снова отхлебнул от стакана. Сморщил лицо, как от кислого:

– Ясень… находится неподалеку.

– Будто и нет у тебя ни чутья, ни вкуса, – учитель мрачнел на глазах. – Сказано: ясень – не заяц, от топора не убежит! Что ты мне плетешь, я-то на тебя надеялся!

– Это из-за того, что я…

– Тихо! Постой пока… Вы двое, выбирайте!

Двенадцатилетние близнецы Окра и Бык одно время были любимцами учителя – языки у них были на диво чувствительные. Правда, в последние месяцы мастер охладел к ним, потому что мальчишки увиливали от скучной и трудной учебы, как могли. Сейчас, нарушая правила, учитель налил им в два стакана из одной бутыли. Жидкость была прозрачной.

– Собака, – первым сказал Окра.

– Собака, – эхом откликнулся Бык.

– Что – собака? – у мастера раздувались ноздри.

– Не зови собаку, покусает, – без тени сомнения выпалил Окра.

– Не зови чужую собаку, – подоспел Бык. – Покусает до крови!

– Врать вы мастера, – учитель оглядел обоих с презрением. – В послании сказано: «Не называй собаку овцой, а свинью коровой». Идите домой, оба, видеть вас не могу… Ты! – он обернулся к Шмелю так резко, что тот подпрыгнул. – Будешь пробовать, еще позорить меня? Или домой вернешься?

Толпа вокруг шумела все определеннее:

– Дети в чем виноваты?

– Что же ты за учитель такой!

– Боишься, что ученик тебя за пояс заткнет? Потому и не учишь?

– Цену себе набиваешь? Некрасиво!

Многие, поднимая свой голос, нарочно оборачивались к креслу, где бесстрастно восседал Глаза-и-Уши: погляди, мол, донеси до князя, что за безобразие творит здесь мастер-языковед. Шум, в котором все яснее проступала злость, здорово мешал Шмелю, когда он принял в дрожащие руки стакан с кроваво-красной жидкостью.

Первое – запах. Пусть заполнит тебя изнутри. Ты все равно ничего не поймешь, зато настроишься на нужный лад… Никогда не говори, на что похож запах. Не сравнивай ни с едой, ни с цветком, ни с глиной, ни с выгребной ямой. Отпусти свой разум. Просто почувствуй.

Зачесались ноздри. Запах был такой тонкий, что Шмель перестал его ощущать уже через несколько секунд.

Теперь вкус. Четыре направления смысла: соленый как воля, сладкий как степень, кислый как движение, горький как время. И такты послевкусия, потому что настоящий вкус всегда разворачивается, всегда течет.

Здесь четыре связанных понятия, всего четыре: дом. Помощь. Что еще? Дом…

Он вдруг вспомнил отцовский трактир. Порог в четыре высоких ступени. Две трубы двух печей – Ящерки и Царицы. В тех краях, откуда родом мать, печам всегда дают имя. На перевале печи топятся почти круглый год, и запасать топливо надо от весны до весны…

Нет, печи ни при чем. И дым тоже. Стены… Дом… Отец стоит посреди двора, уперши руки в бока…

– Стены дома… – начал он неожиданно тонким голосом.

Учитель поднял брови.

– Стены дома… укрепляют… хозяина.

– Стены дома поддерживают хозяина, – с некоторым удивлением сказал учитель. – Ну что же, близко. Постой пока. Рот прополощи чистой водой… Хвощ, теперь ты!

* * *

Стократ отдыхал на бревне, приспособленном под скамейку, и глядел издали на странный экзамен. Дочь хозяина местной таверны сидела с ним плечом к плечу – ближе, чем позволяли приличия:

– Учеников испытывает прилюдно. Так положено. В прошлый раз, два года назад, всех разогнал, никого не стал учить дальше.

– А почему? – Стократ потянулся. Большая тяжелая бабочка села на голенище его сапога и повела крыльями цвета крапивы.

– Бездарные, мол, – дочь хозяина пожала плечами. – По-моему, правильно люди говорят: хочет один остаться со своим искусством. Цену набивает.

На помосте парнишка с нечесаными светлыми волосами отхлебнул из кувшина – и теперь хмурился, катая во рту жидкость, мычал и выкатывал глаза, будто пытаясь что-то вспомнить.

– Странное искусство, – сказал Стократ. – Зачем?

– Не знаешь? – дочь хозяина глубоко вдохнула и пододвинулась еще ближе. – Так лесовики же. У нас с лесовиками дела. А они слепые и не говорят.

– Совсем?

– Да хоть сам посмотри! Пойди к заставе, и… – дочь хозяина вдруг запнулась. – Хотя лучше не надо, они чужих не любят. Но вот если лес рубить, надо сперва с ними договориться. А они не пишут ни на бумаге, ни на камне, только вкус и понимают. Вот наш мастер им складывает обращение от князя, вежливо, чин чином: позвольте мол, добрые соседи, ваш лес порубить, а мы вам за это заплатим. Дозорные им несут обращение в серебряном кувшине, а они нам присылают ответ в глиняном, и там указано, где рубить и сколько, и что они хотят взамен…

– И ваш мастер все это понимает по вкусу питья?

– А как же, – дочь хозяина вздохнула. – Он у нас первый человек, можно сказать. Дом у него лучший. Князь уже который год его вежливо просит: ну выучи ты наследника, дядя, лесовики-то нашему письму не научатся, они слепые и не говорят… А надавить на него, как следует, не решается. Потому как незаменимый человек наш мастер, чего уж там.