Наталья Борохова - Личная жизнь адвоката

• Название: Личная жизнь адвоката
• Автор: Наталья Борохова
• Жанр: Детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54388-5

Адвокат Лиза Дубровская уже забыла, когда переступала порог зала суда: после рождения близнецов ее мир сузился до размеров детской. Она отчаянно скучала по своей работе, и случай вернуться к ней вскоре представился – няня Лизиных малышей не знала, к кому еще обратиться, когда ее дочь Ева неожиданно оказалась за решеткой. Еву обвиняли в убийстве жениха, Артема Винницкого. Сын обеспеченных родителей сделал предложение медсестричке из заштатной поликлиники, а потом... легко взял его назад! Оскорбленная  Ева отправилась разбираться с коварным поклонником в компании друга своего детства, а на следующее утро их арестовали... Тайком от домашних Дубровская начала разбираться, чем же на самом деле в тот вечер закончился скандал в доме Винницких...

---

Наталья Борохова Личная жизнь адвоката

Глава 1

В домашнем кабинете профессора Винницкого царил полумрак, несмотря на две зажженные настольные лампы, свет которых падал главным образом на рабочий стол. Среди вороха книг и журналов восседал сам ученый муж, сооружая своими руками странную конструкцию, состоящую из костей. Профессор щурился, прилаживая к тонкому металлическому каркасу многочисленные позвонки. Мелкие детали норовили то и дело упасть на пол, затеряться в беспорядке на письменном столе, что было немудрено. Кусачки, клей, скотч, тюбики с краской, ножницы и прочие нужные предметы путались под руками, и профессор время от времени отпускал в адрес своих неодушевленных помощников беззлобный комментарий. Ругаться он не любил и не выносил, когда в его присутствии кто-нибудь выражался слишком круто. Он относил себя к старой школе ученых и не признавал никаких иных авторитетов кроме научных. Бытовых проблем для него не существовало в принципе, поскольку они всецело лежали на плечах его жены. Профессору можно было дать все шестьдесят, а то и больше, а все по причине круглой, сгорбленной спины, испорченной многочасовым сидением за письменным столом. Седые, неряшливо причесанные волосы и бородка тоже добавляли ему возраста, и шустрый подросток, уступающий ему место в автобусе со словами: «Садитесь, дедуля!», бывал немало ошарашен, заметив под кустистыми бровями насмешливые молодые глаза. Профессору было всего сорок восемь, но об этом знала разве что его жена. Все ее попытки облагородить внешний вид супруга имели временный успех, поскольку уже через день после посещения салона красоты все возвращалось на круги своя.

Вот и сейчас Милица Андреевна стояла рядом, как грозный страж, и с неудовольствием взирала на творческий беспорядок в кабинете ученого. Она слишком хорошо знала, как сложно оттереть поверхность румынского стола от клея и какие царапины оставляют на дереве металлические инструменты. Обычно она редко сдерживала себя, чтобы не устроить проборку мужу, ведь чудесный гарнитур из каталога, как, впрочем, и многие другие вещи в доме Винницких были приобретены на ее деньги. Она крутилась как белка в колесе, заведуя автосалоном по продаже дорогих машин, получала неплохую прибыль, а возвращаясь домой, не успев перевести дух, погружалась в пучину бытовых проблем. Она контролировала сына, принимала гостей от прислуги, требовала, чтобы ее указания исполнялись в точности. Профессор не был ей в этих делах помощником. Он так и остался большим ребенком с толстыми книжками, грезящим о каком-то научном открытии, которое скоро перевернет мир. Сказать по правде, она и сама когда-то верила, что муж получит Нобелевскую премию и она отправится с ним в Стокгольм разделить радость победы. Но годы шли, стены кабинета покрывались многочисленными дипломами, но международное признание все как-то обходило ученого стороной.

Сегодня Милица Андреевна зашла в кабинет мужа не за тем, чтобы принести ему чай, и даже не для того, чтобы поинтересоваться, как продвигается его новая научная работа. Ей нужно было поговорить с профессором на более земную тему, но для начала неплохо бы улучить подходящий момент. Ученый был занят своим злосчастным скелетом и обращал на нее внимания не больше, чем на книжный шкаф в углу.

– Знаешь ли ты, дорогая, что у кошки около двухсот сорока костей? – спрашивал он, ныряя под каркас, чтобы проверить, как скелет смотрится снизу.

– Не знала, но это в высшей степени интересно, – проговорила жена, не выразив голосом ни малейшего оптимизма. Она явно не была настроена ждать, когда ученый завершит сооружать из несметной кучи костей единую конструкцию. В их семье назревала драма, по сравнению с которой перспектива получения Нобелевской премии казалась ей сейчас не такой заманчивой, как раньше.

– Тебе правда интересно? – спросил профессор, имея в виду, конечно же, кошку, останки которой он сейчас склеивал с таким усердием. – Ученые до последнего времени полагали, что общий язык с этими чудными созданиями первыми нашли жители Древнего Египта около четырех тысяч лет назад. Считалось, что именно в древнеегипетском государстве появились первые домашние кошки…

Разумеется, кошка его интересовала куда больше, чем собственная жена, и это обстоятельство сильно огорчило Милицу Андреевну. Она вошла в кабинет мужа в новом костюме, выгодно обрисовывавшем ее крупную, статную фигуру, но он не обратил внимания ни на ее красоту, ни на обновку. Она была женщиной в самом соку, и ее возраст в сорок пять лет вряд ли являлся предвестником скорого увядания. Полная грудь, крутые бедра, широкоскулое лицо – кровь с молоком. Голос Милицы звучал весомо, и ей не было нужды кричать, для того чтобы ее услышали подчиненные. Все в ее жизни до недавнего времени находилось под жестким контролем. Но сейчас происходило нечто такое, от чего даже ее волевая натура испытывала неприятную растерянность.

– Антон, я хочу переговорить с тобой, и было бы лучше, если бы ты на время оторвался от своей работы. Это касается очень серьезных вещей, – она вдохнула в грудь побольше воздуха. – Наш сын в опасности!

Профессор взглянул на нее поверх скелета. Было видно, что мысли его остались блуждать в Древнем Египте.

– Артем болен? – спросил он, видимо считая, что это единственная причина, из-за которой стоит тревожиться.

– Можно сказать и так. Во всяком случае, ничем иным я не могу назвать его странное увлечение этой девицей.

– Девицей? – переспросил профессор.

– Да, девицей. Очнись, Антон! Речь идет о той самой особе, которую он постоянно притаскивает к нам домой.

– Значит, он все-таки не болен, – глубокомысленно заметил профессор, прилаживая к каркасу очередной позвонок. – Что плохого ты видишь в том, что он встречается с девочкой? По-моему, это вполне обычно для его возраста. Он уже не ребенок. Ему м-м… двадцать… э…

– Двадцать пять, – подсказала жена.

– Вот видишь, двадцать пять. Мы в этом возрасте, кажется, были уже женаты.

– Мы – это другое дело! – отрезала Милица. – Неужели ты не понимаешь, что он губит себя, связывая судьбу с безродной дворняжкой?

Профессор оторвал взгляд от скелета, и в его глазах мелькнуло что-то вроде иронии. О, Милица Андреевна хорошо знала это выражение! Так смотрели на нее его родители, заслуженные профессора старейшего университета страны, когда молодой, безусый Антон привел ее знакомиться с ними. Кто она была для них, юная простоватая девчонка с рабочей окраины? Она и говорить-то толком не умела, все больше молчала, чтобы ее деревенские «чо», «взаправду» не резали им слух. Они, конечно, не стали отговаривать их от женитьбы (тем более что Милица была уже на третьем месяце). Но этот их взгляд, жалостливый, снисходительный, даже какой-то брезгливый, как некоторые смотрят на бездомных собак, преследовал ее всю жизнь. Она окончила политехнический институт, а когда грянула перестройка, с головой окунулась в торговлю: ездила за товаром, сама стояла на рынке. Она трудилась до изнеможения, пока Антон корпел над своей диссертацией, тащила деньги в семью, надеясь заслужить их одобрение. Они ели суп из окорочков, не гнушались апельсинами, но «спасибо» говорили без малейшей теплоты, да и по-прежнему не впускали ее в их беседу. Да и о чем могли говорить с базарной торговкой университетские профессора? Почем нынче цены на югославские сапоги? Даже когда Милица Андреевна ушла с рынка и занялась мужским автомобильным бизнесом, в их сердцах не растаял лед. Но тогда она уже сама плюнула на этих «музейных экспонатов» и стала жить без оглядки на их научные авторитеты. Купила квартиру, потом машину и обстановку, возглавила автосалон. Всем вокруг она казалась жесткой и деловой, но в глубине души, прикрытой броней самодовольства, Милица так и осталась девчонкой, робеющей перед громкими научными регалиями. Вот почему она так безропотно несла на своих плечах заботу о супруге – ученом. Ей нравилось быть «профессорской женой», словно это отбрасывало и на нее отблеск элитарности. Но иногда (вот как сейчас!) взгляд Винницкого ставил ее на место.

– Не надо на меня так смотреть! – вскипела она. – Видит бог, сейчас я не говорю ерунду. Речь идет о твоем единственном сыне, будущем блестящем адвокате. У него место в аспирантуре, квалификационный экзамен на носу. Не время сейчас для любви. Тем более для такой, – добавила она в сердцах.

Что бы там ни говорили его милые родственнички, что бы ни думал сам Антон, она в профессорскую семью со своим уставом не лезла! Пришла тихонько, села в сторонке, боялась слова вымолвить. Со временем научилась сносно выражать свои мысли, избавилась от слов-паразитов, приобрела какой-никакой лоск. Но та, что явилась к ним однажды под руку с сыном, заставила Милицу забыть светские манеры. Девчонке явно было наплевать, в какую семью ее занесло ветром, и блистать хорошим воспитанием, хотя бы ради родителей своего друга, она не намеревалась. Рыжая, веснушчатая, с беспокойными зелеными глазами, она держалась вызывающе дерзко. В ней за версту можно было признать охотницу за толстыми кошельками. И куда смотрел ее сын, когда тащил ее домой? Хотя ей известно, куда смотрят приличные образованные мальчики из хороших семей. Конечно, на грудь в вырезе белой майки и на ноги, еле прикрытые джинсовой юбкой. От таких, как она, мужчины враз глупеют и мечтают только о том, чтобы затащить подобную жар-птицу в постель. А ее претенциозное имя Ева! От него так и веяло первородным грехом. Да еще ее плебейская привычка – постоянно жевать жвачку! В общем, Милице Андреевне было от чего вздрогнуть.