Эльмира Нетесова - Подкидыш

• Название: Подкидыш
• Автор: Эльмира Нетесова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Боевик
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-019390-4

Кто он, странный человек, замерзавший на заснеженной дороге и "из жалости" подобранный простой деревенской бабой?

Кто он, "крутой мужик", похоже, успевший пройти все мыслимые и немыслимые круги лагерного ада - и стать "своим" в мире за колючей проволокой?

Возможно, бандит, наконец-то решивший "завязать" с криминальным прошлым? Скорее всего - так. Но... с чего это взял старый, опытный вор, что блатные "братки" просто возьмут и отпустят на "мирное житье" бывшего дружка и подельника?..

---

— Ты чего, Савелий? — заикался и хохотал бригадир.

— Чего, чего? Не видишь? Припутала лярва! Я ж по нужде отскочил в кусты. А она там жила!

— Кто? — обступили мужики.

— Ведмедка!

— Сбежала? — спросил Николай.

— Ага! Издохла! Вон там, в кустах! Я как заблажил! Она ж малину жрала. Я и не увидел. Об меня споткнулась.

— Да ты что? Глухой или ослеп?

— В ее сторону не глядел. В другую был повернут. К ней — задницей. И не услышал. Ветер от меня на нее. Ведмедица переступила и мне лапой на всю жопу. Я с перепугу и заорал. Мало когтем подрала, чуть все всмятку не пустила.

— Она тебя за кучу приняла!

— Потому испугалась, что в жисть не видела, чтоб кучи человечьим голосом матерились!

— То мое счастье, что вонь мой родной запах отбила. Иначе заломала б. А так, сама сиганула в кусты. В деревьях башкой застряла. Там издохла.

— Пошли, мужики! Не пропадать же добру! Освежевать медведя надо. Мясо перенести. А тебе, Савелий, спасибо от всех! Охотничек ты наш! Кормилец! Почаще в чертолом бегай по нужде. Только яйцы в руках держи, чтоб ненароком тебе их не отдавила иль не откусила какая-нибудь лахудра, — пошел Алексей в чащу и по запаху нашел сдохшую медведицу, на радость бригаде и поварихе.

Спать легли уже в полночь. И, едва погас костерок, мужики услышали первый голос рыси. Она сидела где-то на верхушке дерева совсем неподалеку.

— Тьфу, черт! Уже завопили. До холодов

далеко.

А у них уже гон начинается! — серчал бригадир.

Николай подтрунивал над ним. Тот отвечал незлобливо. Но вскоре оба уснули.

В лесу всегда хорошо спится. Особо, когда на душе спокойно, не точат заботы. Люди, привычные к тайге, не пугаются ее голосов, звуков. И все же под утро вылетел из шалаша Тарас. С визгом встал на четвереньки. Кто-то залез за пазуху. Несносно кусался. Мужику расстегнуть бы рубаху, да спросонок забыл, как это делается. Стоял на карачках перед шалашами, лягался, грозил кому- то, сидевшему за пазухой. А выволочь оттуда не решался, покуда повариха не подошла. Расстегнула рубашку, из нее ежик вывалился. То ли от мата, то ли угроз испугался, мигом скрылся в тайге. А мужики весь день смеялись над Тарасом. И не заметили, что заготовили бревен на целый дом. Никто не валился с ног, не жаловался на усталость.

А уже через неделю сам Николай признал, что зря уезжал из Сероглазки. Уж лучше бы никогда не покидал ее, глядишь, не хватил бы столько горя и здоровье было бы покрепче, чем теперь.

— Знаешь, Николай, меня тоже звали отсюда. Манили учебой, должностями, квартирой с удобствами. Я бы и соблазнился. Молодой был. К тому же Нинка уехала. А ведь мы с нею дружили. Она в каждом письме меня звала. А тут мой дед подметил, что со мной творится. И взял с собой — в зимовье. Попросил помочь ему с покосом. Я и пошел. Дед всю жизнь в лесниках работал. Вот так- то целый день с пяти утра покосил с ним, потом в бане попарился, окунулся в родник, вернулся в избу к столу, а там — грибы, рыба, мед, молоко… Все от души. И целыми днями птичьи трели, песни родника, запахи цветов и трав. Покой, тишина, на душе как в раю. Жить хочется. А дед и говорит мне: «Ну как, отлегло от сердца? Вышибла с тебя дурь моя тайга? На что человеку лишняя маята? Зачем отрывать от сердца самую, что ни на есть, жизнь? Зачем уезжать от родного дома, какой в крови твоей живет? Здесь все твое! И ты тут — свой, родной и кровный! Тот не человек, кто на чужбине долю ищет. Если не смог найти ее у себя, пропащий он. В своем доме судьбу наладить сумей. А для начала разберись с душой. Хочет ли она покинуть все родное?»

— И я разобрался в себе. Оттого никуда не поехал! А и зачем? В своей избе я сам хозяин. В городе — пришлый, чужак! Что же до образованья,скажу, я и без него прожил счастливо. Отболел Нинкой. Полюбил другую. Сам знаешь, я со своей почти сорок лет… И теперь не нарадуюсь, что все вот так сложилось. Счастье — штука зыбкая. Его лишь в сильных, мозолистых руках удержать можно. Из холеных да мягких — выскользнет. Сам вспомни, сколько наших в город уехали? А счастливых нету средь них. Все время от времени приезжают. Говорят о себе. Всех помним и жалеем. А вот радоваться ни за кого не довелось. И не скажешь, что люди глупые иль ленивые! Нет! Просто не нашли себя. Оторвались от места своего, как от пуповины, и потерялись. Разумом к городу потянулись. А сердце ихнее так и осталось здесь, да и куда ему деться от своего крова и земли? Потому стараемся воротить своих обратно, — говорил Степан.

— Я уж отсюда никуда. До самого погоста! — выдохнул Николай, залюбовавшись тайгой.

— Меня, когда в армии служил, тоже уговаривали остаться на военке. Сулили заработки и квартиру, льготы всякие. А я наплевал. Зачем? Меня здесь ждали. Старики и Тамарка. Даже слушать не захотел. Едва дождался дембеля, тут же домой. И никаких чертей!

— У нас в Сероглазке все друг друга наперечет знают. За сколько лет, Бог миловал, никого отсюда в тюрьму не забрали. Наш участковый от безделья гак разжирел, что в мундир не влезает. Вся его работа — с пацанами мяч гоняет. Учит их играть в футбол летом. А зимой снова салом зарастает. Я как-то к нему зашел, а он телефонной трубкой орехи колет. Я ему и говорю: что, если тебе позвонят? Он аж смехом подавился. Сказал, что уже пять лет не слышал, как звонит телефон. Уж и отвык. Отпала нужда в участковом.

— Это верно! У нас тихо! Разве что иногда в семье поозорничают. Друг другу рожи побьют. Но и тут обходится без участкового.

— Ну, как же? Я своей Катьке вломил лет пятнадцать назад. За язык паскудный. Она развизжалась. Глядь, участковый к нам заявился. Моя сопли подобрала и на него буром: «Тебя кто сюда звал?», да так его взашей вытолкала, что он забыл с тех пор, как у нас калитка открывается.

— Дурак ты, Алеха! Сколько лет с ней прожил, а под старость разбежались! — упрекнул бригадира Тарас.

— Не твово ума дело!

— Слушай, ты чего орешь? Твоя баба ничем не испозорилась. И хозяйка, и мать. И жена путевая! Зачем тебе другие? Тебе уж не семнадцать. Внуки скоро мужиками станут. А ты никак не остепенишься!

— На муравьиную кучу его! Голой сракой! Чтоб козявки все обгрызли! — предложила повариха и добавила: — А то ишь, приполз ко мне ночью. Приставать начал, старый хрен! Я тебе зубы живо посчитаю! Давай его на кочку, мужики!

— Зачем меня? Я еще не всех баб облапал! Еще половина нецелованных и непомятых! Кто о них, кроме меня, позаботится? — упирался бригадир, отбиваясь от двух мужиков. Вырвавшись, в шалаш нырнул. Оттуда, отдышавшись, сказал: — За всю жизнь впервые отставку получил. И уж враз меня на съеденье мурашам! Вы ж со своими законными всю жизнь «на дембеле» и на кучу не садитесь. А это ваше место там!

С утра до ночи, каждый день, без выходных и праздников работала бригада.

Теперь уж не восемнадцать человек, как месяц назад. Половина мужиков уже ставили срубы. Николай лишь по рассказам знал, что два уже собраны, а еще два будут готовы через неделю.

Ему, как и другим, передавали из дома нижнее белье, теплые носки, курево. Сало и мед, домашний хлеб и масло. Но в первую очередь — приветы от всех домашних. Их Николай выслушивал краем уха. Не верил в тепло, искренность. Понимал по- своему эти знаки внимания.

«Небось рады до беспамяти, что я в лесу. Самим вольготней. Живут, как прежде. Без тепла ко мне. И чем дольше я тут пробуду, тем отраднее им. Коли и вовсе сдохну, совсем оживут!» Кинул в изголовье спортивную сумку с бельем.

Бригада работала в лесу не глядя на погоду. Лил дождь иль припекало солнце — люди вставали вместе с рассветом. Будили тайгу заливистыми голосами бензопил, настырными стуками топоров, громкими криками, перекрывающими рев трактора.

— Тарас. Цепляй хлысты! — орал Алексей.

— Колька! Сучья спали шустрей!

— Толик! Сдай назад! Еще! — кричали трактористу.

Николай научился быстро и грамотно валить деревья, умело вгонял клинья в запилы. На глаз точно определял высоту запила и валил деревья, стараясь не губить молодь.

Ветви, сучья, лапы обрубал быстро. Сам чокеровал хлысты — связывал их в пучки под перевозку.

Пропахшие смолой и опилками люди забывали о перерыве. Все понимали, как нужно спешить, чтобы управиться с заготовкой леса до снега. Там, в Сероглазке, куда проще собирать срубы из готовых, ошкуренных бревен.

Возвращались к шалашам уже в кромешной темноте, когда в тайге деревья невозможно было разглядеть.

С полчаса приходили в себя за ужином. А потом сидели у костерка, согревая душу после трудного дня.

Поначалу у Николая ладони запеклись от кровавых мозолей. Опухали в подушку, едва удерживали топор, ворчащую, норовистую пилу. Потом слезла с ладоней отболевшая кожа. А новая уже ничего не боялась.

Перестал обращать внимание на тучи комаров. Они грызли всех. У Калягина из-за них все тело покрылось болячками. Шея вспухла, как бычий загривок. Но отмахиваться некогда, даже когда комары лезли в глаза, нос, рот, уши.