Йозеф Винклер - Natura Morta

• Название: Natura Morta
• Автор: Йозеф Винклер
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА, Транзиткнига
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-020855-3

Красота смерти…

Эстетика мрачного и изысканного стиля «Natura Morta» эпохи позднего маньеризма, перенесенная в наши дни…

Элегантная, изысканная, блистательно-циничная проза, концептуальная в самом высоком смысле слова.

Гибель ребенка…

Гибель Помпеи…

Заупокойные службы…

---

Йозеф Винклер Natura Morta Римская новелла

«Ha un cesto di rugiada

il ciarlatano del cielo»

«И корзинка из росы

У небесного шарлатана»[1]

Natura morta I

«Nessuno, mamma, ha mai sofferto tanto…

E il volto giа scomparso

Ma gli occhi ancora vivi

Dal guanciale volgeva alla finestra,

E riempivano passeri la stanza

Verso le briciole dal babbo sparse

Per distrarre il suo bimbo…»

«Никто не страдал так много, мама…

Его лицо погасло,

Но глаза еще были живыми,

Когда повернул он голову к окну,

И воробьи наполнили комнату,

Слетаясь на хлебные крошки,

Которые сыпал отец,

Чтобы развлечь ребенка…»[2]

У входа на станцию метро «Термини» один из прохожих догнал хромую женщину, подарил ей букет красного дрока и весело воскликнул: «Auguri e tante belle cose!»[3] Женщина – в руках у нее был пластиковый пакет, в котором лежали свежие овощи и газета «Cronaca vera» – тихо поблагодарила незнакомца и осторожно вступила на движущуюся ленту эскалатора. Вскоре шахта метро поглотила ее вместе с пластиковым пакетом, овощами, красным дроком и газетой «Cronaca vera», в которой, как обычно, были напечатаны любовные истории и криминальная хроника.

На груди стоявшего внизу у эскалатора нищего висела крышка от картонной коробки с надписью «Но fame! Non ho una casa!».[4] У его босых ног лежала репродукция с картины Гвидо Рени, рядом в красном прозрачном стаканчике мерцала свеча. На картине архангел Михаил вонзал меч в распростертого на краю преисподней демона, очень похожего на кардинала Памфилия, ставшего впоследствии папой Иннокентием X. По эскалатору катились три спелых граната, один из них разбился, и по ступеням рассыпались красные зернышки. Вокруг киоска с цветами сгрудились пестро одетые сомалийки, работавшие в римских семьях служанками. Их соотечественник раздавал им написанные по-арабски письма. Черноволосый подросток лет шестнадцати с крестиком на шее и длинными ресницами, которые почти касались усыпанных веснушками щек, громко читал нацарапанные на стене станции метро надписи: «Luisa ama Remo. Ti voglio bene da morire!»[5]

В вагоне один из пассажиров поцеловал вошедшую на остановке женщину и, когда она села рядом, похлопал ее по колену. Женщина, смеясь, ткнула его кулачком в бок. На следующей станции он вышел, бросив на прощание: «Auguri!»[6]

Слабоумный мальчик, у которого над верхней губой пробивался пушок, сидел, понурив голову, рядом со своей чопорной бабушкой, обмахивавшейся черным веером. Заметив, как какой-то мужчина бросил взгляд на его пах, мальчик быстро дотронулся до ширинки, проверяя застегнута ли молния на брюках. На правом запястье у него была повязка с вышитой надписью «Roma».[7] Мальчик потрогал пальцем больной зуб и оставил на губах розовато-красные пятна крови. Над его головой висел огнетушитель, на котором черным фломастером было написано: «L'Aids nel mondo, il Lazio in Italia!»[8]

Черноволосый подросток лет шестнадцати с длинными ресницами, которые почти касались щек, и серебряным крестиком на шее ехал на рынок, расположенный на Пьяцца Витторио Эмануэле. Он сидел под плакатом, рекламировавшим конину, и прижимал к груди белого щенка. Слева на плакате над изображением матери, заботливо взирающей на своих детей, было напечатано: «Но scelto la carne equina, perché i bambini ne vanno matti».[9] Справа был изображен врач в белом халате с поднятым указательным пальцем. Надпись над ним гласила: «Consiglio la came equina, perchй contiene ferro in misura quasi doppio delle altre carni».[10] Молодая смуглая женщина, увешанная позолоченными украшениями, тихо всхлипывала и вздыхала, разглядывая фотографии годовалых близнецов. Перед тем как выйти из вагона на Пьяцца Витторио, она убрала снимки в сумочку и внимательно посмотрела на свои пальцы, проверяя, все ли кольца на месте. На этой же остановке вслед за юным марокканцем вышел мужчина, державший под мышкой небольшую кожаную папку красного цвета. Стараясь оставаться незамеченным, он направился за мальчиком к эскалатору, поднимавшему пассажиров на Пьяцца Витторио Эмануэле.

На правой руке молодого мясника, торговавшего на рынке Пьяцца Витторио, была белая хирургическая перчатка, на левой красовались два массивных золотых перстня и часы. Он был одет в перепачканный кровью халат, из нагрудного кармана которого выглядывал уголок красного носового платка. Разобрав разрубленную овечью голову, мясник аккуратно разложил на розовато-красной вощеной бумаге мозги и две половинки черепа. В глазнице одной из них бегала муха с поблескивавшей фиолетовой спинкой. Глазные яблоки овцы валялись в куче мясных отходов. Завернув овечьи мозги в бумагу, мясник положил их в пластиковый пакет стоявшей у прилавка покупательницы.

Из выпотрошенного брюха ягненка, висевшего на крюке окровавленной головой вниз, торчали свежие веточки розмарина. Рядом с ягненком хозяин палатки прикрепил к стене завернутую в золотистую фольгу шоколадную подкову, перевязанную красной резинкой от дамских чулок. С потолка палатки свешивалось пластмассовое солнце, на которое пустыми глазницами смотрела овечья голова, лежавшая на груде желтых куриных ножек.

Помощник мясника, от усердия высунув кончик языка, набивал выпотрошенную тушку зайца, засовывая в нее сердце, легкие, почки и селезенку. Закончив работу, он положил тушку на забрызганную кровью витрину. Рядом со связкой ключей висела черная окровавленная козья голова с и кинутыми рогами и проколотой нижней челюстью.

Малыш, приставив к ротику бутылку с пивом, медленно – глоток за глотком – пил из нее. На правой руке юной цыганки, его матери, висели розовато-красные бюстгальтеры. Обступившие ее со всех сторон женщины щупали товар, проверяя его эластичность, и прикидывали на глазок размеры бюстгальтеров. Мясники – их руки, как всегда, были перепачканы кровью – подошли поближе к толпившимся вокруг цыганки женщинам и, с любопытством заглядывая им через плечо, стали отпускать едкие замечания.

Сквозь щель в заячьей губе молодой цыганки виднелись два золотых передних зуба. Она не спеша достала грудь и сунула сосок в ротик младенцу со слипшимися от гноя веками.

Торговцы, размахивая окровавленными ножами и раззадоривая друг друга, выкрикивали цены на говядину и свинину громко и торжественно, повторяя интонацию католических литаний, а цены на баранину и индейку произносили скороговоркой, подражая тону комментаторов футбольных баталий. В пластиковом пакете одной из покупательниц лежала голова молодого барашка с окровавленной челюстью. Женщина поставила свою тяжелую ношу на землю, немного передохнула, а потом направилась мимо торговых рядов туда, где продавали птицу.

«Vuole un chilo di tacchino per 2500 Lire! – выкрикивал молодой торговец птицей, одетый в узкие перепачканные кровью джинсы. – Forza, andiamo forza!»[11] Издав еще раз возглас «forza!», он отступил на шаг и метнул нож в землю. Вонзившись у его ног, нож завибрировал. Парень наклеил на бедро выпотрошенной индейки этикетку с ценой и быстро взвесил несколько килограммов мяса подошедшей к прилавку покупательнице – монахине, у которой на запястье правой руки были намотаны четки. «Prego, Madonna!»[12] – с улыбкой воскликнул он. «Polio diavolo»[13] – так молодой продавец называл разрубленных на части петушков, обложенных окровавленными розовыми гребешками. Куриные, более мелкие, гребешки с темно-красными зубцами украшала свежая веточка розмарина. На серебряном подносе, в окружении индюшачьих сердец, лежал гусь с окровавленными отверстиями на клюве.

На земле сидела молодая цыганка, продававшая шампунь для волос. На коленях у нее лежал ребенок. Головка младенца свешивалась с бедра матери, которая тянула вверх руки, предлагая прохожим купить яичный шампунь. На правом предплечье цыганки было вытатуировано синее сердце.

Перед одной из торговых палаток остановилась женщина с маленькой гладковыбритой собачкой, помесью таксы и пинчера. Только на ушах и хвосте собачки оставались небольшие клочки шерсти. Молодой торговец птицей прижал щекой трубку к плечу и, оживленно болтая по телефону с приятелем, отрубил голову живой курице, уставившейся бессмысленным взглядом в пространство. Закончив разговор, он бросил окровавленную голову на землю. На потеху прохожим парень, ухмыляясь, вложил в брюшную полость другой, уже выпотрошенной курицы горсть вишен.

Края сплетенной из лозы корзины, наполненной свежими яйцами, были украшены фиалками. Торговка разбивала треснувшие яйца о край большой банки, и их содержимое с бульканьем падало в стеклянный сосуд. Она положила на весы двух связанных вместе живых кур – четыре желтые судорожно сжатые лапки с длинными грязными коготками торчали вверх, взвесила птиц, схватила их за крылья, сунула в коробку и отдала ее покупателю – молодому индусу в белоснежной одежде. Юная цыганка, зажав в руке цыпленка, щекотала его клювиком щеку припавшего к ее соску младенца и верещала, подражая цыплячьему писку.