Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг

• Название: Русские патриархи1589–1700 гг
• Автор: Андрей Богданов
• Издательство: ТЕРРА; Республика
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Первые три главы (по Смуту) опубликованы отдельно: Богданов А.П. Тайны московской патриархии. М.: Армада, 1998. 377 с. Внесена авторская правка. Например, в издании 1998 года говорится на с. 9. о выделении денег «на помин души царя–кровопийцы», а в издании 1999 г. слово «кропийцы» опущено.

---

Приступы были настолько сильны, что Адриан решил с помощью Кариона Истомина составить Духовное завещание [532]. В марте 1697 г., приуготовясь покинуть земные пределы, патриарх объявил свою последнюю волю [533]. Смерть, говорилось в духовной, есть удел каждого человека, несмотря на возраст и сан. Внезапность и всеобщность смерти должны побуждать человека всегда помнить о «четырех последних вещах, кои суть смерть, Суд, Геенна и Царство небесное». «Мнил себя смерти быть далече», сетует патриарх, а теперь уже не вернуть прожитого и не обратить дни, проведенные «во грехах», во благое время покаяния и приготовления к смерти. Остается надеяться, что Бог, в великом своем милосердии, «оставит (Адриану) леность и небрежение и весь долг простит, как человеколюбец, и веру едину вместо дел да вменит».

Избранный на патриарший престол «общим согласием государей, царицы Натальи Кирилловны и освященного собора… управление в патриаршестве смиренный аз 7 лето имею и болезнью стражду, телом немоществуя на всяк день, и изнемог зело», писал Адриан. Прося у всех прощения и разрешения и отдавая последнее благословение, патриарх назначает своими душеприказчиками митрополита Сарского и Подонского Тихона и казначея кафедры чудовского монаха Тихона Макарьевского. Царю Петру он, в отличие от Иоакима, ничего не поручает, лишь наставляет государя пребывать в прародительском благородном царском достоинстве и самодержавстве, блюсти веру православную, крепко держаться учения и предания Вселенских соборов, защищать Церковь от еретиков и помогать духовенству во всем, снабжая его от щедрот своей царской руки, а также хранить суд и правду в делах гражданских.

На грани смерти Адриан усердно просит Петра «доброе и богоугодное, Церкви Божией потребное и всему жительству полезное всюду людям господним творить — и наследовать Царство небесное». Патриарх не ведал, что: Петр тем временем успел позабыть не только о «богоугодном», но и о «потребном» для России. Перед отъездом за границу царь дозволил свободную продажу табака, отдав ее на откуп Гостиной сотни купцу Мартыну Орленку. Такое уже случалось: в начале царствования Алексея Михайловича обычно запрещенный на Руси и проклинаемый Церковью табак продавался из казны. Но в Англии государь, нуждаясь в наличных, продал монополию на торговлю табаком в России иноземцу маркизу Кармартену всего за 20 тысяч фунтов стерлингов (48 тысяч рублей). Несмотря на очевидную для себя выгоду сделки, маркиз колебался с выплатой всей суммы авансом, указывая на запрещение употребления табака православным в России. «Я приведу все в порядок, когда возвращусь домой!» — заявил Петр.

При Иоакиме «злосмердый обычай» курения табака был запрещен под угрозой церковного отлучения и «градских казней». Патриарх Адриан еще в первой окружной грамоте подтвердил церковный запрет на употребление табака, а с откупщиком Орленком, согласно дневнику секретаря австрийского посольства Иоганна Георга Корба, поступил чрезвычайно круто: «отлучил его от Церкви и распространил отлучение на жену, детей и внуков, прокляв весь род его на веки». Вероятно, дошедший до дипломата слух был несколько преувеличен. Но договор Петра с Кармартеном не случайно содержал пункт о тесной связи иноземных табакоторговцев лично с государем: «И понеже многие трудности приключиться могут изволит его царское величество свободный приступ Кармартену или его учрежденным и приказчикам позволить к своей царского величества особе, дабы во всяких случаях всемилостиво приняты и выразумлены быть могли и удовольствованы были» [534].

Предпринимая подобные — и значительно более далеко идущие — шаги, например по переориентации внешней политики, Петр отдавал себе отчет, сколь далеко уходит не только от церковных канонов и бытовых традиций, но вместе от экономических и геополитических интересов своей страны. Страх, терзавший его со времен Московского восстания 1682 г. и инсценированного его сторонниками, но от того не менее грозного для юного государя «стрелецкого бунта» 1689 г., стремительно нарастал по мере поступления из России известий о народном недовольстве и зловещих слухах о гибели или «подмене» царя иноземцами. Наконец, ужас прорвался от вестей о вооруженном выступлении четырех стрелецких полков. Из–за границы в Москву Петр стремглав летел уже на крыльях безумия, потеряв не только слабо воспитанные в нем представления о достоинстве православного государя, но и все нравственные запреты.

25 августа 1698 г. царь, которого многие в простонародье считали пропавшим, вернулся в Москву — но не в Кремлевский дворец, а в Немецкую слободу! Петр навещал свою (официально — Лефорта) разбитную любовницу, а патриарх не исполнил отданного перед отъездом за границу приказа государя насильно постричь в монастырь его законную супругу, кроткую царицу Евдокию Федоровну (урожденную Лопухину). Расторжение брака без «благословной» вины и неканонический постриг были слишком тяжелы для готовившегося к смерти и тяжко переживавшего свою греховность Адриана.

Предавшись краткому отдохновению в уже прославившемся своими застенками селе Преображенском «среди своих солдат», государь наутро принял делегацию знатнейших людей России вперемешку с иноземной швалью. Петр знал уже не только о Лопухиной: первым делом затребованные им материалы розыска над стрельцами сочились народным гневом против временщиков — «немцев» и «гнусных обычаев» неметчины, против брадобритцев и табачников, против самого царя, посмевшего отменить даже Шествие на осляти в Вербное Воскресение!

Спутники царя были утомлены долгим путешествием; сам он «принимал каждого из приходящих» с величайшей «бодростью» и «благосклонностью», и, не разбирая чинов, «целовал их, как своих близких друзей». Но вот перед государем является знаменитый полководец, покоритель Азова и Кубани, усмиритель недавнего восстания стрельцов боярин Алексей Семенович Шеин. Под рукой у Петра ножницы; он бросается на Шеина и режет ему бороду.

Вторым царю попадается с детства преданный ему человек, «зело смелый к войне» победитель корпуса Каплан–паши в битве под Чигирином (1678 г.), «генералиссимус» в петровских военных играх, наместник Москвы во время царских походов Федор Юрьевич Ромодановский. Он тоже православный, тоже при бороде, как враги! Долой ему бороду. Другие бояре не лучше! Несите ножницы! Пусть режет и Шеин! Но — вот препятствие: едва живой патриарх то ли не может, то ли не хочет ужаснуться и сдаться насилию тирана. Рядом с Адрианом старый знатнейший боярин князь Михаил Алегукович Черкасский. Тут же дядька младенца Петра, вернейший боярин Тихон Никитич Стрешнев, на дух не переносящий «неметчины». Петр отступает перед ними.

Варварство продолжится на новогоднем пиру у А. С. Шеина 1 сентября, только среди попойки с ножницами будет упражняться шут Петра. Многие сами бреют бороды; но этого мало — ножницы кромсают длинные полы драгоценных придворных одеяний… Патриарх не является в Успенский собор на Новогоднюю службу, одну из торжественнейших при дворе. Официально объявлено, что Адриан тяжко болен. Служит митрополит Сарский и Подонский (Крутицкий) Тихон. Отсутствует и Петр.

Накануне, 31 августа, царь и архипастырь имели двухчасовую беседу в Столовой палате. Зная вкусы главы государства, патриарх велел подать на стол полведра рейнского вина, два ведра меда вишневого да кувшин малинового, вдоволь пива и иной выпивки. Петр желал знать, почему его жена до сих пор не оторвана от сына, не отвезена в дальний монастырь и не пострижена, наконец?! Ответ Адриана неизвестен, в отличие от реакции Петра, приказавшего схватить и доставить в Преображенское некоего архимандрита и четырех священников. «Патриарху, — добавляет в этой связи иностранец, — получение милости царя должно было стоить большой суммы денег».

О какой «милости» идет речь, неизвестно. В обширной переписке Петра ответственным за пострижение Евдокии назывался только ее духовник, однако уместно вспомнить, что сломить царицу не смогли ни всемогущий царский дядя боярин Л. К. Нарышкин, ни Т. Н. Стрешнев, ни любимый учитель Петра — «монстр» и обер–палач Ф. Ю. Ромодановский. Ходили слухи, что Петр сам пытался объясниться с опостылевшей женой, но царица и перед мужем выказала ту же твердость, что и перед его подручными. Так что запущенную иноземным современником версию, будто Адриан, перепугавшись, свалил вину на неких духовных лиц и выдал их на расправу, а сам откупился от царского гнева деньгами, придется оставить. Государь мог отнять у царицы сына Алексея и 23 сентября сослать Евдокию в суздальский Покровский девичий монастырь, но пострижена она была только в июне следующего, 1699 г., после усиленного давления светских властей на монастырские [535].

Ссылка и пострижение царицы Евдокии прошли в те годы почти незамеченными. Современников и потомков чрезвычайно волновал другой вопрос: почему же Адриан не возвысил голос против безобразного, злобного попрания Петром освященных Церковью русских традиция? Конечно, многих проблема бород просто не волновала: такие видные авторы записок о современных событиях, как И. А. Желябужский, А. А. Матвеев или князь Б. И. Куракин, о бородах вовсе не упоминают, а к перемене одеяний (затеянной, как мы помним, еще царем Федором) относятся нейтрально. Важно заметить, что царю Петру не осмелились возражать и те из сановников, кто глубоко чтил традиции. Например, князь Ф. Ю. Ромодановский, услыхав, что посол Ф. А. Головин надевал в Вене немецкое платье, сказал: «Не верю такой глупости и безумству Головина, чтобы он мог пренебречь одеждою родного народа» [536]. И тот же Ромодановский безмолвно вынес от Петра обрезание собственной холеной бороды!