Алексей Поликовский - Россия загробная

• Название: Россия загробная
• Автор: Алексей Поликовский
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Одним сумасшедшим утром президенту Российской Федерации докладывают о сенсационном открытии, которое физики всеми забытого подмосковного наукограда умудрились совершить при помощи кое-как заштопанного сантехниками адронного коллайдера и собственной неистребимой гениальности: смерти нет, а загробный мир так же реален, как и наш. Более того, между обоими мирами нет больше непреодолимой преграды и вернуться с того света так же просто, как и туда попасть. Первый пришелец с того света уже сидит в лаборатории НИИ, с отвращением ест манную кашу и делится воспоминаниями о прекрасном посмертии.

---

Анна Вивальда в раздражении швырнула розы в угол длинного кожаного салона. Некоторое время она сидела неподвижно и трагически смотрела в затылок шофера. Потом вдруг, как проснувшись, с искаженным от страдания лицом, сорвала с рук фиолетовые перчатки и уронила их на пол. Перчатки жалкими комками упали к ее ногам. Тогда она быстро что-то откуда-то выдернула, дернула, сыпанула и потом медленным, сладострастным движением длинного носа проскользила по своему узкому запястью. Потом вытащила из бокового кармана пиджака плоскую кожаную фляжку с золотым горлышком. Она отхлебнула прямо из горлышка несколько глотков своего любимого бренди Veterano и только теперь почувствовала хотя бы некоторое и очень приблизительное равновесие с этим дурацким миром.

Глава вторая

1.

Главный редактор газеты "ЖВК" (полное название — "Жизнь В Картинках") Ашот Семенович Гаврильянц сидел в своем кабинете на двадцать втором этаже башни "Федерация". На белоснежных стенах кабинета в коричневых рамках висели золотые таблички с узорной вязью очень приятных гравировок. Одна из них сообщала, что "ЖВК" награждается Международной Федерацией Бульварной Прессы (МФБП) за высокие достижения в области журналистики; из другой следовало, что Книга рекордов Гинесса внесла газету "ЖВК" в соответствующий раздел за самый большой годичный рост тиража в мире; третья золотая табличка и вовсе была украшена российским флажком и сообщала, что газета награждается премией Министерства культуры за вклад в дело продвижения гуманитарных ценностей и высоких технологий.

Перед Ашотом Семеновичем лежали заявки отделов. Он полистал их, и на его одутловатом желтом лице появилось выражение недовольного посетителя дорогого ресторана, которому подали несвежие креветки. Фи, что несут! Отдел светских сплетен предлагал залежалый товар в виде приключений Ксении Собчак в Арабских Эмиратах. Отдел расследований предлагал подноготную украинского премьера, которая, как и следовало предполагать, оказывалась лесбиянкой с накладной косой и агентшей влияния всех известных и неизвестных сил. Отдел спорта не знал ничего лучшего, как в очередной раз предложить рассказ о южноафриканском бегуне, который, сменив пол, стал лучшей бегуньей в мире.

Ашот Семенович нажал кнопку селектора и сказал со своим неподражаемым ростовским акцентом: "Деточка, зови всех сюда!". Через три минуты в его огромный кабинет входили руководители отделов. Никто даже не пытался сесть на стоящий у стены десятиметровый диван — все знали, что сидеть в этом кабинете имеют право только крупные рекламодатели. Нет денег — стой. Журналисты стояли.

— Эта шо же вы мне тут нанесли, парни? — начал главный редактор, брезгливо беря двумя пальцами верхний листок. — Это темы? Я вас спрашиваю, это шо, темы?

Ответа не было. Все стояли потупившись. Звезды новостной журналистики отводили глаза.

Гаврильянц стал раздуваться. Только что это был средних размеров человек с желтым полным лицом, в черной водолазке и с огромным перстнем на коротком толстом пальце, но теперь он начал увеличиваться в размерах, словно изнутри его распирала бурная, гневная плоть. Его лицо наливалось соком, как переспелая груша, грудь расширялась, руки на столе разбухали. Перстень врезался в побагровевший мясистый палец. Подчиненные, стоя у стены, со страхом наблюдали это увеличение главного редактора в размерах. Они знали, что оно предвещает.

— Мертвые кобыздохи несете вы мне, а не темы! — взвыл Гаврильянц, прихлопывая тяжелой ладонью с двенадцатью каратами жалкие листочки фигни. — Ксюша ваша Собчак… Он сказал непристойное слово о ней. — Читатели объелись ксюшиных кавалеров, ксюшиных подружек, ксюшиных скандалов… Дайте мне свежанького! — завопил он, глядя на начальников отделов сердитыми безумными глазами. Он так и сказал: "свежанького". — Дайте мне шо такое, чего ни у кого нет! Думаем! Я сказал, парни, думаем! А ну!

Ответа не было. Парни думали.

— Корове пришили свинячью голову… В подпольном казино проиграли "Роллс-Ройс"… Хоккеист напился и упал в бассейн с русалками… Коллекция трусиков Бритни Спирс состоит из шестисот штук… — Гаврильянц, скользя по бумаге огромным побагровевшим пальцем, перечислял варианты центровика. — И это журналистика, блин? Это купил бы у вас Мердок, парни? Хрен бы он это купил у вас, наш старый друг Мердок! Вы погубите — он говорил "похубите" — мою газету! (хазету). Дайте мне свежанького! — снова взвыл он из-за своего стола, теперь с плаксивыми нотками в голосе. — Дайте вашему старому армяшке ТЕМУ!

Смотреть на этот сеанс юродства было страшно. Гаврильянц коверкал слова, корчил рожи, ругался и надувался лицом, как жаба. Иногда, если его сотрудникам не удавалось отвлечь его, он рычал на них собакой и кидал свой эппловский мобильник в стену. Он разбил так уже десять или двенадцать телефонов. О методах его работы шли слухи по всей Москве. Его фотокорреспонденты неделями сидели на крыше, подсматривая в окно за поп-звездой, причем специальная служба обеспечения доставляла им туда китайскую лапшу и энергетический напиток, позволявший им не спать ночами; его репортеры переодевались в слесарей-сантехников и с вантузами, в которых были спрятаны микрофоны, приходили в квартиры политиков и снимали инкрустированные золотом унитазы миниатюрными фотокамерами, вшитыми в рукава роб.

— Есть материал про пришельцев в Москве, — быстро сказал редактор отдела науки, высокий узкоплечий мужчина со степенью кандидата философских наук, пытаясь погасить разгоравшийся пожар.

На лице Гаврильянца появилось такое выражение, будто он только что лизнул цемент.

— Секс в теннисе, — предложил редактор отдела спорта. Это был крепкий парень, в свободное от работы время тягавший железо в фитнесс-клубе. — Тайная жизнь теннисисток. Стриптиз в раздевалке… Он не успел договорить, как короткая рука Гаврильянца взвилась в воздух, и пятерня, сияя брильянтом, рухнула в волосы. Он чесал себе темечко в гневе и бешенстве, словно решил содрать там кожу, этот король желтой прессы и нового всемирного бульвара, невозможный редактор Гаврильянц!

— Прекратить! Позор! Шо я сказал! Вы! Думаем!

Это называлось "мозговой штурм". Гаврильянц разыгрывал перед ними сцены, орал на них, выл и стонал, чтобы разжечь пламя в их заплесневевших мозгах. И они начали, перебивая друг друга, вываливать темы из своих секретных загашников.

— ЦРУ выводит в лаборатории киллеров-мутантов!

— Пьяный прапорщик на автомобиле убил восемь человек и сбежал в Камерун!

— Фигуристы оказались грабителями банков!

Они выпаливали все быстрее и быстрее, а он все махал и махал в ответ пятерней, перекашиваясь в лице. И вот уже это было не желтое слегка небритое лицо старого журналюги, начинавшего в областной ростовской газете, а перекошенная рожа старика, плачущего над своей разбитой жизнью.

— Дворник нашел в мусорном контейнере восемьсот тысяч долларов!

— Из водопроводного крана в квартире пенсионера в Бирюлеве потек спирт!

— Памела Андерсон — мужчина!

Гаврильянц перекосило так, что им стало страшно за его жизнь. Одно плечо упало на стол, другое взлетело вверх. Подбородок лежал на столе. Его действительно ломало и корежило от всех этих банальностей. В глазах трагедия. Он больше не мог слышать про Памелу Андресон, пусть даже завтра они приволокут фотографии ее эротических забав на пляже в Санта Монике! Он больше не мог читать про счета министра финансов в швейцарском банке и про фигуристов-грабителей! Он больше не мог! Ему надо было СВЕЖАНЬКОГО!

— Думаем! Я вам говорю, думаем, парни! Сволочи, убить меня хотите! Шо! Кто! Думаем!

— Смерти больше нет!

Это выкрикнул в отчаянии молодой редактор отдела происшествий, который только что вернулся с кольцевой дороги, где столкнулись тринадцать автомобилей. Трое убитых. Пять машин скорой помощи. Лужи крови на бетоне. Человеческие тела, накрытые простынями, на носилках. Итальянские туфли, слетевшие с ног человека, выброшенного сквозь лобовое стекло. Но он и сам понимал, что это бытовое происшествие не тянет на центровик. Тут нужно что-то тааа-акое… этааакое… такое….

— А! — главный редактор испустил вопль экстаза. — Кто сказал "смерти больше нет?"

— Я.

— Колись! Ты! Колись!

— В физическом институт в Протвино под Москвой молодой ученый Вермут открыл, что смерти нет! Информация непроверенная! Президент России вылетел в Протвино в обстановке чрезвычайной секретности! Человечество стоит перед революционным изменением жизни!

— Съемка?

— Президент общается с прибывшим с того света мужчиной.

— Вот оно, — счастливо сказал Гаврильянц, сияя. Казалось, он сейчас прослезится. За приступами ярости и гнева всегда следовали сеансы любви и размягчения. Во время таких сеансов он во искупление своей ругани дарил сотрудникам перстни со своего пальца, пачки долларов из сейфа, доставал прямо из кармана сапфиры и брильянты и награждал их небольшими пакетами акций издательского дома. — Вот оно, Сеня, ты жирный молодец! Это была высшая похвала в его устах. Быть жирным молодцом в глазах Гаврильянца было очень, очень хорошим делом. Он и себя считал жирным, жирным молодцом. — С таким центровиком завтра с утра мы выиграем все войны в мире!