Дан Маркович - Следы у моря

• Название: Следы у моря
• Автор: Дан Маркович
• Жанр: Русская классическая проза

---

Я уже знаю. Догадываюсь, конечно. Насчет плоского почти уверен. Это книга. У меня две любимые книги, про Робинзона и "Что я видел", а эта? Я думаю, та самая, о прошлом земли, которую видел у Эдика, и даже начал читать, сам! Очень медленно, правда, но все понял. Но он домой не дал пода-а-рок, говорит. Начало интересное - как произошла земля. Какая-то звезда вырвала из солнца клок, получились планеты, они закружились, завертелись, остыли, и появилась на них жизнь. И в конце концов, родился я. Осенью, и сегодня мой день рождения.

Насчет второго подарка... Я думаю, это полезная вещь. Она тряпичная. Это не очень интересно, но нужно. Может, рубашка или даже штаны. Штаны бы лучше, в старых карманы продрались. Мама говорит, это необратимо. Без карманов штаны неинтересны. А в новых просто должны быть карманы.

Насчет третьего подарка - не знаю. Может, мне показалось, там просто тень, и не лежит ничего? Если очень хочется, то кажется.

Я лежу, не спешу вставать. Когда все потрогаешь, ждать нечего будет.

Этот парень меня удивляет, папа говорит, он умеет ждать, я не умею до сих пор.

Он в меня, мама говорит.

Не, в меня...

И так они спорят почти каждый день, но не ссорятся. Пока бабка есть не позовет. А сегодня выходной, и день рождения, сначала пойдем к морю, потом обед, потом придет Эдик с тетей Соней, принесут подарок, будем есть крендель, пить чай.

Вот настоящий первый день. Какой там Новый год... подумаешь, договорились. А я жил и добрался до своего собственного дня.

У нас Мара

Она в доме инвалидов живет, после войны у нее другого места нет. Мама говорит, надо бы ее взять на время, пусть поживет в нормальном доме.

Бабка ничего не сказала, Мара ее двоюродная сестра, но они не дружат. Сами решайте, а место где для нее, где? В комнатах восемь и десять метров, с ума сошли. Я в своей квартире за ширмой живу.

А потом говорит, я не против, пусть до лета поживет, все-таки у нее больше никого. В переднюю можно топчанчик втиснуть.

До лета еще зима и весна, и Мара у нас живет. Маленькая старушка с кривой спиной, сзади у нее под толстой шерстяной кофтой огромный бугор. Я думаю, это не спина, что-то внизу подложено, и не может чувствовать, когда трогают. Каждый день подкрадываюсь сзади, Мара сидит в больших железных очках, лицо белое как мукой обсыпано, губы вытянуты хоботком и непрерывно жуют, но у нее во рту ничего, кроме двух розовых челюстей, как у бабки, только у нее зубы побольше; она тоже по вечерам кладет их в стакан с марганцовкой, так что теперь у нас и в комнате и в передней зубы отмокают. У Мары своя лампа и маленький столик перед кроватью, и больше ничего в передней не помещается. Мара сидит перед своей кроватью на низкой скамеечке, спиной к нам, покачивает большой головой с широким розовым пробором, волосы у нее желтые и редкие, она смотрит в газету и слегка раскачивается, как Цилин муж Арон, который молится целыми днями, сидя поперек кровати. Мара не молится, она в бога не верит, говорит, я философ, и вообще, будь что будет. Я подкрадываюсь, протягиваю руку, еще немного и дотронусь, наконец, узнаю, что в этой шерстяной возвышенности на ее спине таится.

Но она все видит, слышит, и, не поворачиваясь, говорит мне - " нельзя".

Я делаю вид, что ничего такого не хотел, а только подошел с вопросом, к ней все обращаются с вопросами, она все знает и дает ответы. Потом ей говорят - Мара, кушать... - она встает и ковыляет к столу. Здесь она удивляет всех, потому что непонятно, как может столько еды поместиться в небольшом теле, да еще кривом. Она за столом рассказывает истории про людей, которые страдали от обжорства, а она им советовала поменьше есть, и даже совсем пропускать некоторые дни, это, полезно. Она ест, ест, и даже бабка, ее двоюродная сестра, вздыхает, но ничего не говорит.

Но вот наступает особый день - среда, Мара за общий стол не идет, она голодает, она сидит на своей скамеечке и читает, пока мы едим. Когда народ расходится, Мара вытаскивает из-под кровати корзинку, в ней несколько старых книг и бумажный пакет. Она долго разворачивает хрустящую бумагу, наконец, развернула, там пара больших желтых пачек, это ее любимая "Кама", лечебная мука. Мама смеется, обычный овес, только размолотый, но Мара знает лучше, и никто, конечно, не спорит с ней. Пусть голодает, ей полезно, считает папа, он ведь врач. Пусть очистится, он говорит, у нее столько шлаков... Я смотрю на Мару - где ее шлаки? Наверное, в спине, в той самой возвышенности, которую она не дает мне потрогать, она как часовой на посту, со своей горбатой спиной в толстой шерстяной кофте.

Она берет пачку своей любимой муки, и говорит мне - принеси кипяточку... как нищий на рынке, я слышал, у него такой голос.

Бабка вздыхает - Мара замаливает грехи.

Какие грехи?

Она не объясняет, молча наливает в большую кружку горячей воды из чайника, только что вскипел, и я несу, правой рукой держу за ручку, левой поддерживаю правую руку, потому что тяжело.

Неси осторожно, и подальше от себя, говорит бабка, а то давай я...

Нет, я сам, сам - и я несу на вытянутых руках горячую воду для особой еды, которая очищает Мару и лечит, так она говорит, хотя все сомневаются, но никто не спорит, потому что Мара все знает лучше, у нее муж был философ.

Мама говорит - он был старик.

Она же тоже старая.

Тогда она была молодая.

А спина такая же?

Спина у нее такая всегда. Муж ее любил, он говорит - Мара, ты философ лучше меня. И она никогда не готовила, они ходили в ресторан до войны.

В ресторан ходить дорого, но Мара была богатой, а муж бедный, старый и философ.

И он получил молодость, богатство, и горб в придачу - это говорит папа, когда его кроме мамы никто не слышит, и меня, конечно, потому что я слышу и знаю все, что говорят в комнатах и на кухне. Я все знаю и могу, только дотронуться до Мары не удается, хотя стараюсь каждый день. У Мары немцы сожгли мужа. Она уехала, а он не успел.

Это темная история, хмурится папа, но не нам ее осуждать.

Мэрочка не виновата, говорит бабка, он, как всегда, где-то бродил, а тут машина, никто ведь не знал, что последняя.

Очень странная история, говорит мама, ей следовало подождать.

Не будь такой решительной, отвечает папа.

А ты когда решительный? Тебя взяли, одели в форму, впихнули в поезд, ты о нас ничего не знал, пока не нашел в этой деревне, в Чувашии.

Не ссорьтесь, дети, нас мало осталось, говорит бабка, обвинить легко, а защититься трудно, всего не объяснишь, чужую судьбу руками не разведешь.

Мара ставит кружку на колени, у нее специальная досочка, как столик, и начинает готовить полезную еду. Наклоняет пачку над кружкой, трясет ее, и ничего не получается, пар сразу смачивает желтую как песок муку, она не хочет сыпаться в воду. Тогда Мара говорит мне - принеси ложку, и, подумав, добавляет - пожалуйста, она держит это слово, как золотой рубль, бабушка говорит, у нее есть один золотой, на похороны, пусть держит. И вот слово сказано, сегодня среда, прошла неделя, я бегу за ложкой, бабушка тут же подает ту самую, которую Мара любит - большую, темную, это серебро, осталась одна у нас, остальные мама обменяла во время войны мне на молоко и масло.

А Мара тогда жила на юге, она всегда устраивалась, не хуже, чем твой Бер, мама говорит папе.

Папа молчит, он плохое слышать не любит.

Не осуждай, и тебя не осудят, отвечает за него бабка, Мара с детства больная, у нее спина.

Я сам вижу - спина, но что в холме под шерстяной старой кофтой, не знаю - мягко там или твердо, а, может, как нарыв - переливается... а может кость, твердая как камень? или вдруг окажется, сверху что-то привязано, а на самом деле спина как спина? И как она спит, тоже никто не видел, она ложится в своем уголке, лицо покрывает простыней, и храпит. Но стоит кому-нибудь приблизиться, Мара тут же - кто там?.. высовывает большой белый нос, смотрит, не идет ли кто трогать ее спину.

Негров надо освобожда-а-ть, она жует губами, - но только постепенно, иначе взбесятся, свобода тяжкая ноша, да-а...

Мара, вы рассуждаете как фашисты, сердится мама, у нее нет высшего образования, как у Мары, она не может объяснить, но всегда за справедливость. Папа молчит, потому что он специалист, Сема узкий специалист, Мара говорит, все врачи такие, ему нечего сказать о неграх. Бабка тоже молчит, что она может сказать? Как сегодня на рынке? Фанни Львовна, вы же образованная женщина, папа говорит, когда спорит с ней. Я все забыла, она отвечает, и от знания мир лучше не стал.

А Мара верит, что знание сила, и что простая мука ей поможет. Она, наконец, достает из пакета полную ложку с горкой, еще одну, и еще, и размешивает, мука постепенно намокает, темнеет, из желтой становится коричневой, красноватой, падает на дно, падает, падает, а Мара все размешивает, размешивает, пока не получится грязноватое болотце, и она, вытянув шею, несет ложку ко рту, и, вытянув губы трубочкой, всасывает эту жижу, и несет новую ложку, она лечится, очищается от шлаков...