Константин Шильдкрет - Розмысл царя Иоанна Грозного

• Название: Розмысл царя Иоанна Грозного
• Автор: Константин Шильдкрет
• Жанр: Альтернативная история

Роман посвящён жизни и деятельности Ивана Грозного, его борьбе за укрепление Русского централизованного государства.

---

Посадские и городские людишки, крадучись, зарывали добро своё в землю, — знали, что на холопьи достатки широко не разгуляться боярину.

Ушатов сам ходил по амбарам и злобно ругался:

— В кои веки не можете угодить господарю! Псы!

На дворе с утра до ночи толпились согнанные для наказания холопи.

Под ударами батогов они ползали на коленях перед катами, клялись, что отдали всё.

— Посады богаты! — ревел Ушатов. — В посадах похлопочите для господаря!

— Забьют! Обетовались стрелами потчевать.

— Секи! До единого!

И когда согнали людишек и в первую очередь подняли на дыбы детей, староста объявил, что мир согласен идти за добычей на посады и город.

Точно орды татарские прошли по губе. Полыхали пожары, свистели стрелы и небывалыми стаями дятлов токали беспрерывные выстрелы.

Холопи рвались в огонь, грабили всё, что попадалось под руку, шли, не задумываясь, на верную смерть.

Стоило ли думать о животе, когда возвращение в вотчину без добычи сулило ту же лютую смерть?

* * *

Ушатов, послушный царёвой грамоте, скрепя сердце пригласил на пир Василия с его отрядом.

Прямо из церкви хозяин прискакал в усадьбу и, остановившись у крыльца, с поклонами пригласил в трапезную своих соседей-бояр.

Последними вошли Выводков и боярские дети.

— Показали бы милость, присели бы, — развязно предложил розмысл товарищам и шлёпнулся на лавку рядом с Горенским.

Князь негодующе вскочил. За ним тотчас же поднялись другие бояре.

— Кто сей безродной? Аль вместно тебе с ним, хозяин, за одним столом пировать?

Выводков облокотился на стол и, взглянув через плечо на Горенского, спокойно бросил:

— Яз — дворянин, Василий Григорьевич Выводков, розмысл царя Иоанна Четвёртого Васильевича.

И, властно:

— Кланяйтесь имени государеву! Вы-ы!

Ушатов, едва сдерживаясь, подошёл к Выводкову.

— Не чмути!.. Пожалуй гостей моих милостью. Сядь с людишками своими за сей вон стол.

Дети боярские, довольные своим начальником, не двинулись с места.

Один из них налил корец вина.

— Пей, други, за розмысла царя Иоанна!

Ушатов беспомощно развёл руками и, склонившись к уху Горенского, о чём-то умоляюще зашептал.

— Для тебя токмо, Михеич, — жертвенно выдохнул гость и сел рядом с Выводковым. За ним угрюмо заняли свои места остальные.

Хозяин, немного успокоенный, поднял кубок:

— За земщину преславную, коей держится во все роды земля Московская.

Розмысл взялся было за кубок, но тотчас же сердито отставил его.

Горенский ехидно хихикнул.

— Аль не солодко вино за господареву честь?

— А не ведомо тебе, князь-боярин, что ни едино вино не солодко, коли пьёшь его поперёд здравицы государю преславному?! — запальчиво брызнул слюною в лицо соседу Василий. И, поднявшись, гордо запрокинул голову. — За царя и великого князя всея Русии — за него, примолвляющего и малого и великого не по племени-роду, а за службу за верную!

Все молча осушили ковши.

Не обращая внимания на бояр, отряд усердно потчевался вином и яствами. Два десятка рук то и дело тянулись через столы за закусками.

Василий, возбуждённый недавнею перебранкою, быстро захмелел, но не отставал от других и продолжал пить, каждый раз чокаясь с кубком Горенского.

Наконец он не перенёс упорного молчания соседа.

— Ты вот боярин… доподлинно… И ума, сказывают, у тебя палата. А яз смерд… И, выходит, должен ты уразуметь…

Князь вкусно глодал свиной хрящ и смотрел куда-то в сторону. Выводков облизал промаслившиеся пальцы свои и обнял боярина.

Ушатов топнул ногой.

— Не займай!

Выплюнув на стол изжёванный хрящ, Горенский резко оттолкнул розмысла.

— Отпустил бы ты нас, Михеич. Не то не стерпеть издевы от смерда!

Дети боярские одобряюще поглядывали на товарища и, предвкушая свар, потирали довольно руки.

— Кой ты смерд, коли «вичем» пожалован?! Неужто спустишь обидчику?!

Василий встал и сжал в кулаке тяжёлый кубок.

— Со смердом невместно тебе?! А вместно ли хлебом да вином смердовым потчеваться?

Подмывающею волной подкатывались к груди и туманили рассудок хмель и ненависть.

— Нечистый его устами глаголет, — испуганно перекрестился Горенский.

Бояре шумно вышли из-за стола.

— Спаси тебя Бог, Михеич, а мы ужо в другойцы к тебе пожалуем!

Василий не унимался.

— Не люба правда-то? Вкусен, зрю яз, хлеб холопий?!

— Умолкни! — пронзительно взвизгнул Ушатов. — Иль впрямь пришёл на Русию антихрист?! Иль впрямь терпети безгласно нам, како смерд поносит господарей?

Не помня себя, он схватил со стола корец и замахнулся на обидчика.

Выводков слегка пригнулся и, изловчившись, размозжил братиной череп Ушатову.

— Вот же тебе жалованье от смерда!

* * *

Вдова Ушатова, остриженная, по обычаю, в знак печали по умершем муже, стояла перед всхлипывающим сынишкой и нежно утешала его:

— Ты, Лексаша, не плачь. Свободил нас Господь от батюшки твоего — на то его воля. — Она подняла мальчика на руки и благодарно взглянула на образ. — Будем мы ныне с тобой, Лексаша, яко те птицы небесные. Ни сечь нас некому стало, ни в терему под запором держать.

Лексаша встряхнул каштановой головкой и вытер кулачком слёзы.

— А на злодея того пустишь меня поглазеть?

— Како на дыбу погонят его, — поглазеешь.

— На дыбу? — мальчик восхищённо обвил ручонкой материнскую шею.

— И не токмо на дыбу его, окаянного, а и в огне пожгут душегуба!

Сорвавшись с рук, Лексаша закружился по терему. Боярыня строго погрозилась:

— Грех. Не веселью ныне положено быть, а туге превеликой.

Из дальнего терема, монотонно, точно шмелиное жужжание, доносился голос монаха, читающего Псалтырь.

Поглядевшись в проржавленный листок жести, Ушатова мазнула себя по лицу белилами, угольком подвела брови и пошла к покойнику.

В тереме, у дубового гроба, стояли соседние вотчинники. На дворе, согнанные тиуном, голосисто ревели бабы.

Безучастно вперившись в изуродованный лоб Ушатова, жужжал под нос монах.

Когда пришло время выносить гроб и иерей сунул в губы покойника три алтына на издержки в дальней дороге к раю, вдова вдруг повалилась на пол и запричитала:

— Не спокидай! Пошто гневаешься на мя, сиротинушку?! Аль не добра яз была?! Детей мало тебе народила?!

Плакальщицы дружно подхватили причитания и дико завыли на всю усадьбу.

Лексаша с любопытством следил за матерью и наконец, не выдержав, ткнулся в её ухо губами:

— Ты пошто исщипалась?

— Уйди! — оттолкнула его Ушатова и ещё с большей силой незаметно царапнула себя по груди, чтобы как-нибудь вызвать слёзы на предательски сияющих глазах.

* * *

Закованный в железы, больше месяца томился в темнице Василий. Пройденная жизнь казалась ему тяжёлым ненужным сном, от которого не только не страшно, но радостно пробудиться в чёрное небытие.

Лишь воспоминания об Ивашке вызывали в нём жестокие страдания и жажду жизни.

«Грянуть бы в Дикое поле да вырвать сироту из неволи!» — вспыхивало вдруг жгучим огнём в мозгу и заливало всё существо негодованием.

Ещё вспоминались в иные минуты мастерская в Кремле, груды незаконченных чертежей, наброски особного двора, который хотел он поставить для Иоанна, и долгие беседы с учителем-немцем.

Но всё это казалось таким далёким, что походило скорее на сон, чем на явь, и потому не вызывало ни радости, ни тоски.

За Выводковым пришли неожиданно среди ночи.

«Пытать», — сообразил узник и зло ощерился на дозорного.

Вдруг багряный свет факела озарил вынырнувшего из мрака Ондреича.

— Воля, Василий!

Розмысл обмер от неожиданности, но тут же с горечью поглядел на подьячего.

— И ты измываешься! Аль и впрямь не бывает другов у человека?

Ондреич не ответил и спрятался за спину дозорного. Узника привели к окольничему и там объявили:

— Царь прознал от подьячего Ондреича, что князь-бояре окстили времена нынешние царством антихриста. А и зело возвеселился преславный царь, егда прознал, како взыграло сердце твоё лютым гневом противу тех господарей. И пожаловал тебя государь волею да царским челомканьем.

Окольничий откашлялся, вытер насухо рукавом губы и троекратно облобызал Василия.

— А и наказал тебе, Василий Григорьевич (он особенно подчеркнул «вич»), преславной государь со всеми тако творить, кои возмутятся дням новым!

И с низким поклоном:

— А ещё волит царь спослать тебя к тому князь-боярину Горенскому опрос чинить нелицеприятный.

С первыми лучами солнца Выводков поскакал в вотчину Горенского.