Константин Шильдкрет - Розмысл царя Иоанна Грозного

• Название: Розмысл царя Иоанна Грозного
• Автор: Константин Шильдкрет
• Жанр: Альтернативная история

Роман посвящён жизни и деятельности Ивана Грозного, его борьбе за укрепление Русского централизованного государства.

---

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Два дня висел Онисим, прикованный к частоколу. На третий Ряполовский сжалился над ним и приказал спустить с желез.

Было тихое воскресное утро. На погосте благовестили к ранней обедне. Кучка холопей собралась при дворе в ожидании князя, который должен был проехать в церковь.

Едва показалась боярская колымага, людишки бухнулись в дорожную пыль и отвратили лица.

— Дозволь, господарь, за прокормом сходить. Кой день хлеба не видывали!

Ряполовский подавил двумя пальцами нос и, приказав гнать лошадей, на ходу крикнул:

— Покель Онисима не схороним, всем быть при вотчине!

Во всё время службы князь был крайне взволнован, часто заходил в алтарь, шептался с попом и требовал, чтоб тот сократил обедню.

Едва служба отошла, спекулатари и батожники погнали холопей на кладбище.

Полуживой, со связанными крестом на груди руками, стоял у свежевырытой могилы Онисим. Его поддерживали двое людишек, обряженных в кумачовые рубахи и в остроконечные алые колпаки.

В светлице, приникнув к оконцу, боярыня тщетно пыталась что-либо разглядеть на кладбище. Князь не внял мольбам жены и не позволил присутствовать женщинам на казни и похоронах.

В углу, уткнувшись распухшим от слёз лицом в колени мамки, ревела Марфа. Изредка, чтобы разрядить обиду, она больно царапала лицо шутихи.

Симеон, печальный и строгий, низко поклонился Онисиму.

Один из катов торопливо зажёг сальный огарок и вставил его между пальцев приговорённого.

Толпа у тына расступилась. Батожник гнал на кладбище Клашу.

Увидев отца, девушка с причитаниями бросилась ему на шею. Острый и горячий, как пчелиное жало, удар бича заставил её отступить.

Князь подал знак. Клашу поставили на колени.

Поп осенил себя крестом и, подавляя вздох, вслух прочитал:

— Иже по плоти братие мои, и иже по духу сродницы мои, и друзи…

Склонившись к девушке, он упавшим голосом предложил ей повторять за ним слова ирмоса.

Захлёбываясь от слёз, Клаша упрямо тряхнула головой.

Перед её носом завертелся тяжёлый кулак тиуна.

— Не подмоги ли сдожидаешься?

Поп сдавил пальцами нагрудный кипарисовый крест и обратил к небу худенькое лицо своё.

— … и обычнии знаемии плачите…

Сухо пощёлкивая мелкой перламутровой пилкой зубов, Клаша дробно и жутко выкрикивала сквозь рыдания:

— … и обычнии знаемии плачите…

Холопи усердно и часто крестились, творя про себя молитву. Впереди всех стоял князь и вместе с Клашей повторял за попом:

— … воздохните, сетуйте: се бо вас ныне разлучаюся…

Покончив с отходной, боярин приблизился к Онисиму.

— Радуйся, ибо отходишь ты в живот вечный не по-басурменски, а по чину Христову.

И, повернувшись к людишкам, предостерегающе по-грозился:

— Одначе да не повадно будет вам: ежели и дале замыслите в бега бегать, перед Истинным обетование даю казнить без креста и молитвы!

Каты под вздрагивающие возгласы попа повели приговорённого к виселице.

Безропотно и смиренно шёл Онисим на смерть. Только перед тем, как на его шею накинули петлю, он пошарил подслеповатыми глазами в толпе и, нащупав дочь, стынущим шелестом благословил её…

Васька снял с петли труп, обрядил его в свою епанчу и с помощью Тешаты положил тело в новенький гроб.

Под глухой стук комьев земли о крышку гроба поп скороговоркой читал, глотая слёзы:

— Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечного преставившегося раба твоего Онисима… Правда твоя, правда вовеки… Аминь!..

Выводков подполз к Клаше.

— Уйдём… Уйдём отсель, Клаша…

И, не сдерживая подступивших к горлу слёз, приник к её голове, уткнувшейся в свежую насыпь.

— Уйдём!

Холопи нетерпеливо дожидались знака боярина, чтобы уйти поскорее от проклятого места.

Боярин расслабленно поднялся с колен и, стерев перепачканной в земле пятернёй с лица пот, уселся на приготовленную для него лавку.

Передохнув, он приказал привести Клашу.

— Глазела?

Обхватив руками колени, сидел у насыпи рубленник и с замершим сердцем ждал, что скажет боярин.

Девушка заломила больно пальцы и хлюпко дышала. Симеон ласково потрепал её по плечу.

— Ежели бы другой господарь — не миновать тебе отцовой доли.

Его заплывшие глазки похотливо бегали по упруго колышущимся яблокам грудей.

— И порешил яз свободить тебя.

Глубокий вздох облегчения пронёсся в толпе.

Князь помолчал, взбил пальцами бороду, точно стряхивая крошки после еды, и, облизнувшись, воркующе прожужжал:

— Острастки же для жалую тебя нагой кур в поле ловить!

Не успела Клаша вникнуть в смысл слов, как тиун содрал с неё рубаху.

— Гони! — И пронзительно свистнул. Толпа ахнула и расступилась.

Стоявший на дозоре у тына стекулатарь вытряхнул из короба стайку кур.

Батожник размахнулся сплеча и хлестнул девушку по голой спине.

Задыхаясь, падая и вновь вскакивая под нещадными ударами батогов, Клаша мчалась по полю.

Куры шарахались от неё, рвались из рук, зарывались в крапиву.

Покатываясь от хохота, следил за потехою Ряполовский.

Наконец последние силы оставили девушку. Она с разбегу упала лицом в бурьян да так и осталась лежать в беспамятстве, не чувствуя уже ни ударов, ни гневных окликов катов.

В сладостном томлении Симеон отогнал катов и сам долго, зажмурившись, сёк крапивою кровавое месиво взбухшей спины.

— В подклет, ко мне на двор, — подмигнул князь тиуну и, задыхаясь от устали и неудовлетворённой похоти, опустился на траву передохнуть.

Ночью, с княжеского соизволения, потянулись людишки в город искать прокорма.

Васька с двумя товарищами-рубленниками поджидал их на дальнем лугу, за курганами.

Тешата с дюжиной своих бывших холопей залёг на опушке, в байраке.

— Кой человек?! — грозно окликнул Тешата вышедшего из засады Ваську.

— Свой! — негромко ответил рубленник.

— А свой, — выходит, и отдохнуть время пришло. И развалился на влажной траве.

Осторожно, слово за словом, рубленники повели с холопями разговор о князе.

У каждого из толпы немало накопилось кручин и было о чём порассказать. Васька умело задевал самые острые вопросы, разжигал людишек и незаметно разжигался сам.

— А и не зря идут деревнями цельными в леса да на Волгу, — страстно кричал он в тёмную даль. — А и воля там вольная для холопей! А и не токмо господарей да спекулатарей — духу того нету в той вольности!

Толпа свирепела и зловеще грозилась в сторону вотчины.

— Отправить Симеона с бабой и отродьем к Онисиму на постой! Сжечь выводок волчий! Извести душегубов!

* * *

Во мгле крались людишки к боярским хоромам. По краям, зорко доглядывая за всеми, ползли холопи Тешаты.

У курганов Выводков заметил, как кто-то отстал и, скатившись кубарем под откос, исчез.

«Язык!» — сообразил он и трижды слабо присвистнул.

Все сразу остановились.

— Язык! — повторил рубленник вслух. — Годите, покель яз обернусь.

И исчез в безглазой мгле.

Тенью скользил Выводков к боярской усадьбе. Притаившись за тыном, он слышал, как язык требовал у сторожа немедленно вызвать тиуна.

Зажав в руке оскорд, Васька подполз вплотную к воротам.

Вскоре донёсся до него голос тиуна. Язык увёл холопя на улицу, подальше от сторожа.

— Како господарь нас с отцом примолвляет и землёй жалует да прокормом, тако и мы ему верой послужим.

— Да ты сказывай!

— И сказываю. Рубленник Васька, что ставил хоромины да ещё идола сотворил в той берлоге… Давеча князь ещё обетовал идолом тем голову рубленнику прошибить…

— Тьфу, окаянный! Будешь ты сказывать?!

Тиун смачно выругался и схватил за ворот языка.

— Стрекочи!

— Да к тому яз… К делу всё, Антипушка.

И прицыкивающим шепотком:

— Васька людишек подбил. Спалить норовят.

— Держите ж!

Выводков сорвался с земли и двумя могучими ударами оскорда раздробил голову языку и Антипке.

Сторож высунулся за ворота, вгляделся в тьму и пошёл спокойно вдоль тына.

Рубленник стремглав помчался к своим.

Подогретые рассказом о только что совершённом убийстве и предвкушая радость добраться вскоре к настоящему хлебу, говядине и вину, людишки спешили, позабыв об опасностях, к мирно спящей боярской усадьбе.

Первым выделились рубленники и Тешата.

По Васькиному свистку холопи прыгнули через тын и связали застигнутого врасплох сторожа.

Резкий крик пробудил молчаливую мглу. Холопи окружили хоромы.

— Жги!

Выводков бросился в подклет. Он нашёл Клашу бесчувственно повиснувшей на железах, вделанных в стену.

Шум на дворе угрожающе разрастался, будил окрестности. Багровые лапы огня пробились сквозь щели двери и суетливо зашарили по подволоке и стенам. Подклет наполнился дымом и удушливым дыханием гари.