Владимир Киршин - Частная жизнь

• Название: Частная жизнь
• Автор: Владимир Киршин
• Издательство: Издатель Максарова
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003

Пустяковые подробности городского быта год за годом складываются в обширное мозаичное полотно, обнаруживающее подлинные желания и стремления т. н. «советского человека» – вечно живые ценности, неподвластные тоталитаризму. Книга написана от лица героя-повествователя, с его живым участием – в этом ее отличие от множества журналистских ретроспектив конца ХХ века. Книга предназначена широкому кругу читателей.

---

В 1977 году в Перми начали возводить «башни» – жилые дома «московской серии»: 16 этажей, просторная кухня и прихожая, изолированные комнаты и санузлы, два лифта, пожарозащищенная лестница. Вошло в обиход новое слово – «лоджия».

В обычные крупнопанельные 5-этажки расселяют барачный поселок Крохалева – пермские трущобы. Их стоит помянуть: в них выросло целое поколение пермяков. Ряды полуразвалившихся, заросших грязью одноэтажных строений, все удобства – во дворе: на два барака один сортир о тридцати дырках – «мадамам» и «жентельменам» напополам. Это не при царе Горохе, это каких-то 24 года назад. Воду брали из колонок, носили ведрами издалека по дощатым тротуарам – летом и по обледенелым тропкам – зимой. Печурка была в каждой комнате своя. Дровяники во дворе рядами. Само собой – помойки, вонь, хлорка, мухи – миллионами, на чердаке блохи – туда пойдешь белье вешать, без ног вернешься – обгрызут. В комнатенках клопы, тараканы – кровати стоят ножками в баночках с керосином. Экзотика.

Старожилы вспоминают бараки тепло: здесь жили по-особому. Дружно! Окна и двери не запирали. Крикнешь в коридор: «Девки, луку надо!» – сейчас кто-нибудь и принесет. До позднего вечера играли в карты, спали летом между бараками – на травке под кустами, семьями и поодиночке. Бегали за вином. «Вермут», «Солнцедар», «Волжское» – «чайка набок» на этикетке. Пьянка – каждый день. Драки за ссоры не считали. А рядом был «пьяный барак» – так там пили еще суровее, и все население без вычетов. Спьяну порубить шифоньер, грохнуть телевизор – обнакновенное дело. Но среди соседей были и усердные хозяева – отделывали комнатенку паркетом. Были воры. Воров уважали: «они где живут, не крадут». К ним шли за защитой.

В 70-х кончилась в бараках дружная жизнь. Повырастали детки, начали шариться у соседей, красть с окон, пакостить, задирать прохожих. «Сявки», вооруженные «хеврами», стали налетать на авторитетов. Не стало житья на Крохалях. Очень вовремя Крохаля расселили в 77-м. А Владимирский «шанхай» гнил еще года три. Двухэтажные бараки гниют до сих пор. Только называют их не бараки – «ветхое жилье».

Для новоселов пермская мебельная фабрика «Дружба» заваливала магазины книжными полками с раздвижными стеклами, «полумягкими» креслами на ножках, раскладными, нарочно для малогабаритных квартир, диванами: двуспальными – 180 руб. и полуторными – 157 руб. Шифоньеры двух- и трехстворчатые, с антресолями и без; в моде темная полировка.

Молодожены охотились за столом-«книжкой» и лысьвенскими утюгами с регулятором и паром (10 руб.). По пригласительному билету в салоне для новобрачных вылавливали разный дефицит. Обручальные кольца в моде были – широкие. В день свадьбы полагалось объехать на такси городские памятники, возложить цветы и сфотографироваться у каждого. О венчании не было и мысли. Справляли: в пятницу в ресторане; в субботу – у ее родителей; в воскресенье – у его. Водку покупали только на первые тосты, после пили спирт и брагу из экономии – и крылья эту свадьбу вдаль несли… И заносили, конечно: гости блевали, падали. Как правило – дрались, тут же братались – а какая свадьба без буяна? Трезвые гости на свадьбе – позор хозяевам. Любой ценой гостей полагалось повалить.

После свадьбы молодожены ехали в Болгарию, попроще которые – в Сочи. Там море…

Но море – вечное, а мы о преходящем. Черты года такие. За авиабилеты могут убить. «Аэрофлот» в 77-м дешев, как пара кунгурских туфель, и также невыносим. В кассах убийство – жара, давка, драки, предсмертные крики: «У меня бронь! Бронь!..» – и кассир-убийца, хладнокровно: «Нет у вас брони. Следующий». Жванецкий еще не виден, но уже слышен.

Всесоюзное радио подсказывало выход, ненавязчиво так:

Мне к теплому морю нисколько не хочется –
Душой не кривлю я, о том говоря.
Тебя называю по имени-отчеству,
Святая, как хлеб, деревенька моя.

Спохватились. За двенадцать лет, как колхозникам стали выдавать паспорта, все, кто пошустрее, из деревень разбежались, а оставшиеся погрязли в пьянстве. Атеисты тартанулись: запричитали о святости, возвели каравай на алтарь: «Хлеб всему голова!». В столовках развесили шедевры казенной словесности: «Хлеб – драгоценность, им не сори! Хлеба к обеду в меру бери!» – ломти стали резать пополам и еще раз пополам. При этом нефтедолларами, гады, даже не сорили – веяли их по ветру миллиардами. Опять я о политике, неизлечимый…

Женская мода в ту пору была – макси: юбка-колокол, юбка-спираль. Сумки из бортовки с портретом Демиса Руссоса. Гуд бай, май лав, гуд бай!

1978. ВСЕМ БЫЛО «ПО ФИГ»

Сосед дядя Гриша, ветеран Великой Отечественной, каждый вечер напивался перед телевизором и матюками комментировал программу «Время», при этом он смачно харкал на экран. Время ветерану не нравилось и одноименная программа тоже. Там все врали и лизали зад Брежневу, дарили ему Звезды Героя, как барышне брошки – ко дню рождения. К 23 февраля 1978 года Брежневу подарили Орден Победы. «За что?! – вылетел на кухню ужаленный в самое нутро дядя Гриша. – Орден Победы положен ПОЛКОВОДЦАМ, а не полковникам!».

А Брежнев уже был Маршал Советского Союза, и скоро будет Генералиссимусом – как Сталин. По всей стране ветераны плевали в экраны, ходил анекдот про «дворники» на телевизор. Просто выключить «ящик» никому из них не приходило в голову. Да и что толку, заодно надо было отказаться от радио, от всех газет и журналов, не ходить по улицам. Запереться и помереть что ли? Брежневские льготы ветеранам немного приглушили брань бывших фронтовиков.

Фронтовики тоже ведь были разные. Около любой очереди терлись пожилые ловкачи с ветеранскими книжками, они продавали свое место у кормушки. Хотя никакой нужды они не испытывали, пенсии в то время были большие и доставлялись исправно. Летом какой-то заморский гость подарил Брежневу орден «Золотое Солнце Перу». «И золотое кольцо в нос», – посмеивались мы несколько придушенно. Кругом был сплошной дефицит, дефицит всего, а нашему генсеку награды уже некуда было вешать. Один отважный клоун в цирке показал залу спину в орденах – зал взорвался хохотом. Чувствительность народа к иносказанию была потрясающей.

Между награждениями шел телесериал «Следствие ведут ЗнаТоКи». Часть публики почему-то фыркала от песенки «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет…». Вероятно, она, эта часть, догадывалась об истинном уровне преступности в нашей стране. Большинство же населения находилось в счастливом неведении, в безмятежном спокойствии за свою безопасность. Так только, кое-где некоторые милиционеры допускали рукоприкладство… Слегка калечили задержанных, кто-то обирал пьяных – неизвестно кто… Порой сажали не тех… А в основном все было тихо, факт. Звукоизоляция была идеальной.

И вдруг – Вознесенский по телеку: «Я – горло! Повешенной бабы, чье тело, как колокол, билось над площадью голой!..» – это он с Родионом Щедриным написал ораторию «Гойя». Неужели – можно?..

У нас в Перми, в ДК Гагарина, при людях – и вдруг такая текстуха в затемненном зале: «Человек надел трусы…». Что-о?! – Да нет, нет, это стихи того же Вознесенского, стихи на тему времени: «По утрам, надев трусы, не забудьте про часы». Шутка гения. А на экране – диапозитивы известных пермских фотохудожников. Всё литовано. Фокус, однако, был в том, что шутливые стихи в соединении с безобидными диапозитивами да под «космическую» музыку поднимали тему ВРЕМЕНИ, именно – в абсолютных, не советских координатах. Тему, уже ставшую болезненной, хотя слово «застой» еще не прозвучало. Обстановка в затемненном зале была грозовая.

Никто не хотел свергать советскую власть, она сама приставала. Человек вне политики не имел права быть. Или ты будешь общественник – или тебя не будет вообще. Ты обязан ходить на службу, платить разные взносы, посещать промывания мозгов, выписывать себе промыватели (газеты), обязан одобрять, обязан любить до гроба. Иначе задолбают, отовсюду выгонят, а потом посадят за тунеядство. И не выпустят, пока не перекуют.

Звени, отваги колокол!
В дороге все, кто молоды.
Нам карта побед вручена.

Понятие «частная жизнь» было вражеским. Личная жизнь подлежала контролю. Жены жаловались на мужей в парткомы, и парткомы обсуждали интимные подробности «поведения коммуниста в быту», выносили постановления: «вернуть в семью», par exemple. То же – в комсомоле, в пионерской организации. «После уроков будем тебя разбирать». Разбирали. Всех тошнило, довоенные моральные нормы уже сто раз устарели, инструкторам приходилось покрикивать: «Поактивнее, товарищи!». Всем уже было глубоко «по фиг». На протесты, однако, не хватало духу, оставалось тихо саботировать мероприятия.

Казус. На заводе Орджоникидзе работал простым инженером легальный богач по фамилии Бородянский. О размерах его состояния ходили легенды: будто он как-то раз всему заводу зарплату выплатил. С банком вышла заминка, обратились к Бородянскому – и тот выручил, одолжил – всему заводу хватило. Он не был бизнесменом, просто накопил, одной морковкой питался, одинокий. Безобидный чудак, к нему каждую неделю по понятной причине невесты сватались – так он их чаем напоит, до дому проводит – и все. На старости лет хотел дать деньги на постройку детсада – но с одним условием: чтобы был тот садик его именем назван. Власти долго колебались, но так и не решились.