Евгения Яхнина - Разгневанная земля

• Название: Разгневанная земля
• Автор: Евгения Яхнина
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1963

«Разгневанная земля» — так великий венгерский поэт Ша́ндор Пе́тёфи охарактеризовал Венгрию 40-х годов прошлого века, когда произошли события, о которых рассказывают в своей книге писатели Е. И. Яхнина и М. Н. Алейников.

В дни, когда «разгневалась» земля Венгрии, герои повести не сразу находят своё место в общей борьбе за независимость отечества: разочарования сменяются надеждой, поражения — победами. Много опасностей, неожиданных приключений выпадает на их долю.

Богата событиями юность Яноша Ма́ртоша, современника венгерской революции. Крепостной табунщик могущественного графа Фении, он становится солдатом, а затем и офицером венгерской революционной армии и вместе с ней проходит славный путь побед 1848–1849 годов.

В этих же событиях принимают участие и любимая им девушка, ткачиха Каталина, и венский студент Франц Ка́лиш.

Революция 1848–1849 годов, её успехи, поражения, личные судьбы её участников — исторических лиц (Ла́йоша Ко́шута, Миха́я Та́нчича, Ша́ндора Пе́тёфи и др.) и вымышленных героев — составляют содержание этой повести.

---

Солдат не сразу заговорил. Растерянный взгляд слегка прищуренных карих глаз из-под густых чёрных бровей, втянутая в плечи шея и опущенные по швам руки выражали нерешительность, даже робость.

Раздражение, вызванное появлением солдата, сменилось у Танчича удивлением. Узник ждал молча, не сводя глаз с лица стражника.

— Меня послал господин следователь…

— Что ему ещё от меня нужно?

— Он приказал сообщить вам… — Солдат запнулся. — Уж и не знаю, как выговорить такие слова отцу…

— Отцу?.. Моя дочь…

— Да, господин, дочка ваша преставилась…

Михай низко опустил голову.

Солдат потоптался на месте, потом направился к выходу.

Прошёл час, другой, а Танчич всё сидел, будто замер, опустив плечи. Застыли слёзы, наполнившие глаза. Многое вспомнилось… Бедная, мужественная Тереза! Сколько стойкости надо было ей иметь, чтобы поддерживать его во все трудные минуты жизни! А теперь, когда он был так нужен жене в её горьком сиротстве и одиночестве, он ничем не может ей помочь! Танчич горячо любил семью, но даже ради любви к ней не пошёл на уступки и не захотел отказаться от своих идей, приведших его в тюремную камеру. Перед глазами встала первая встреча с Терезой. Михай встретил свою будущую жену в семье бондаря, у которого он нанимал домик. И с первой встречи Михай безоговорочно отдал своё сердце Терезе, бедной крестнице бондаря, которая то работала в прислугах, то добывала себе хлеб шитьём и стиркой. Тереза, выросшая в нищете и лишениях, ничего не принесла в приданое мужу, но она отдала Михаю лучшее, что у неё было: своё большое, великодушное, полное любви к нему и к людям сердце. А что он дал ей взамен, кроме такой же беспредельной любви и уважения? Тереза всегда с благодарностью говорила, что он раскрыл ей глаза, что без него она продолжала бы расти как сорная трава в поле… В свою очередь, Тереза с первого дня их знакомства стала его ангелом-хранителем. Ни тяжёлая работа, ни лишения, ни преследования не пугали её. С Михаем, для Михая, во имя Михая любая жертва была ей по плечу. Много несчастий и злоключений пришлось им пережить, но Танчич твёрдо знал: в Терезе всегда говорил дух народной мудрости, а он никогда не мог ни обмануть, ни подвести.

Тут Танчич снова вспомнил о предательстве людей, которым доверял. Неужели тот резчик по дереву, молодой, со светлым взглядом?.. Как всё это ужасно!

Танчич вскочил с койки. Проклятие! Негде даже повернуться. Раз, два, три! Три шага — и упёрся в стенку. Он вернулся к койке, провёл рукой по горячему лбу.

На табурете белел лист бумаги, на котором уже был написано: «Протокол дознания». Всё ещё дрожащей рукой Танчич его расправил и начал писать:

«Немало людей попали на плаху за то, что любил родину больше всего остального. Пред лицом судей, которые стращают меня казнью, я торжественно клянусь, что никогда не изменю этой священной любви. Я счастлив, что моё перо разит врагов отчизны в самое сердце. Я счастлив тем, что правда, которая встаёт со страниц написанных мной книг, зовёт соотечественников к борьбе против рабства, против жестоких порядков, когда дети умирают, протягивая руки к своим родителям, молят о помощи, а они не могут им помочь…»

Воспоминание о дочери мучительно сжало сердце Танчича. Рука его дрогнула, слёзы опять заволокли глаза. Образ Жужуны стоял перед глазами. Встрепенувшись, Михай продолжал писать:

«… Мне доставляло счастье сознание, что я трудился, как внушали мне любовь к родине, истина и совесть; что семена добра, посеянные моими трудами, взойдут и принесут сладкие плоды. Если не я сам и не моя семья — моя любимая отчизна насладится ими!»

Танчич услыхал звук открываемой двери и поднял голову. Вернулся тот же солдат.

— Господин, — произнёс он тихо, — напишите жёне что-нибудь и скажите, как её разыскать. Нынче у нас среда. В следующий понедельник меня отпустят домой на пять дней. Вот тогда я разыщу вашу жену.

— Солдат, — спросил Танчич, — у тебя есть дочь?

— Была…

— Была?

— Ныне вот как раз ей было бы одиннадцать годочков. Третьего марта она родилась. Прошлой зимой померла… Корой питались, как угнали меня в казарму, а хлеб погорел на корню. Лето было сами знаете, какое..

— Вот и моей шёл двенадцатый годок… Одинаковые мы с тобой горемыки. Одними кандалами скованы мы с тобой, хоть ты и сторожишь меня с ружьём.

— Эх, господин, господин… И жаль мне тебя, и слушать нельзя, что ты говоришь. Прощай!

— Иди, солдат, да вспоминай почаще, как умерла твоя дочь. Почаще вспоминай да не прощай тем, кто виноват в её ранней гибели!..

Танчича глубоко взволновала мелькнувшая вдруг возможность послать весточку любимой осиротевшей жене. Так хотелось выразить ей любовь, нежность, тоску отца, мужа, друга… Теперь представлялась и возможность сообщить друзьям о ходе следствия, о том, что в руках следователя каким-то образом оказалась страница рукописи, и о том, что непрочной становится стена, которой власти стараются отгородить узника от всего остального мира. Ещё месяц назад этот же солдат не отвечал ни на один даже самый невинный вопрос, а вот теперь он уже преисполнен сочувствия к арестанту, обвиняемому в покушении на существующий государственный порядок. Сострадание проникло в сердце этого человека, которого в течение долгих лет казарменной муштры одурманивали и обманывали. А через сердце можно найти путь и к его разуму. Разве это не значит, что, даже сидя в тюрьме, он, Танчич, продолжает своё дело, которое так страшно тиранам?

Среда… четверг… Медленно сменялись дни. Томительно тянется время ожидания. Бесконечно долго оно для узника, когда по утрам мартовское солнце, заглянув в крохотное окно, манит, ласково зовёт на волю…

В пятницу, в полдень, когда сменялся караул, Михай не отводил взгляда от двери. По его расчётам, сегодня должен был вернуться доброжелательный солдат. Но у зловещей щели, через которую страж следил за поведением узника, долго никто не появлялся. Такие случаи бывали и раньше. Каждый раз это давало заключённому возможность подтянуться к оконцу и поглядеть, что делается на воле. Так поступил Михай и сейчас. Держась за решётку оконца, он с удивлением заметил необычное оживление на улице. Газетчики бойко выкрикивали какие-то чрезвычайные новости, прохожие жадно вчитывались в газеты, возбуждённо делились между собой впечатлениями.

Окрик часового заставил узника спуститься на пол. На этот раз Танчич повиновался без пререканий. В камеру вошёл долгожданный страж.

— Всё сделал, господин, как обещал, — шепнул он. — Только не в тот день, как вышел. В первый раз я не застал госпожи Танчич. А нынче, как вернулся из деревни, я ранёхонько снёс. Но никому об этом ни слова, не то меня погубите.

— Не беспокойся, добрый человек, никогда не забуду, что ты для меня сделал… Просила жена что-нибудь передать?

— Тише, тише, господин… Письма я взять не посмел — нас часто обыскивают, когда мы возвращаемся из города: иные приносят с собой водку для арестантов, другие письма или ещё что… А на словах она наказывала: скажи, говорит, мужу, что листок, про который спрашивает, оставался у переписчика:

— У переписчика?.. Вспомнил, братец ты мой, вспомнил теперь и я!

— Ну вот, смотрите же, не погубите меня! Никому ни слова!

— Не сомневайся! Я не из тех, кто за добро платит злом! Великое тебе спасибо. Скажи только, почему газетчики сегодня так бойко торгуют?

— Да я и сам второпях не разобрал толком. Кричат. «Кошут в Государственном собрании волю потребовал»! А какую волю, кому?..

— Кошут? В Государственном собрании? Повтори, повтори…

— Господи помилуй, что слыхал, то и сказал. И чего это я тут с вами разболтался! — встрепенулся вдруг солдат. — Нельзя мне разговаривать с арестантами. С меня за это строго взыщут, если узнают, и вам будет худо… Начальник сказывал, будто через месяц начнут выводить арестованных во двор на прогулку, да только тех, кто до той поры ни в чём не провинится.

— Через месяц, говоришь? Ну, тогда меня уже здесь не будет!

— Это отчего же?

— И сам объяснить не могу, но чувствую!

Солдат ушёл обеспокоенный. Его смутило необычное возбуждение, охватившее вдруг этого странного арестанта.

Глава пятая «Седлайте коней!»

Для простого народа масленица в Санкт-Петербурге началась тем, что на Адмиралтейской площади возвели балаганы, качели, карусели, панорамы. Для высшего общества масленичная неделя ознаменовалась традиционными блинами, балами и маскарадами. Знать готовилась к предстоящему балу в Аничковом дворце.

Однако в столице распространились тревожные слухи, будто государь повелел отменить назначенный на воскресенье масленичный бал. К тому были серьёзные причины. Царь получил тревожное донесение от витебского губернатора: четырнадцать тысяч голодающих крестьян возмутились против своих господ, вооружились ружьями, косами, вилами, топорами и дубинами и двинулись к Петербургу искать у царя защиты против помещичьего произвола. Произошли настоящие сражения крестьян с высланными им навстречу войсками, которые не могли справиться с бунтовщиками. Их обозы растянулись на полторы версты. Губернатор просил усиленной военной помощи.