Абилио Эстевес - Спящий мореплаватель

• Название: Спящий мореплаватель
• Автор: Абилио Эстевес
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01695-8

На Кубу надвигается страшный тропический ураган. Представители нескольких поколений семьи Годинес заперты в старом доме на побережье. Им предстоит терпеливо пережидать бурю под одной крышей, словно в Ноевом ковчеге.

«Революция приучила кубинцев все время чего-то ждать», — говорит писатель Абилио Эстевес. Но один из героев его романа ждать не намерен: воспользовавшись затишьем перед бурей, он отвязывает от причала старую лодку и берет курс на север, прочь с Кубы. Так когда-то поступил и сам автор, покинув «остров Свободы» в поисках этой самой свободы. Эта книга не о том, как люди бежали от революции, а о мечтах, счастье, свободе и о том, как страшно, когда в жизни им не остается места…

---

В годы его детства, рассказывал Луис, жизнь представляла собой сплошную череду одинаково счастливых дней. Похожие друг на друга как две капли воды, идеальные, они сменяли друг друга неукоснительно и безмятежно. Казалось, этот устоявшийся, тягучий порядок, это мирное, чудесное и неизбежное течение дней ничто не может нарушить. Каждая вещь была предусмотрена и записана на своей секретной странице.

Тогда большим событием было, если кто-то женился или умирал, когда шел или, наоборот, не шел дождь, или те редкие воскресенья, когда они выезжали на пляж Хибакоа или немного дальше, на Арройо-Бермехо, на отцовском «шевроле», запасшись лепешками из кукурузной муки, жареной свининой, холодным пивом и кока-колой. Или когда зимой распускались орхидеи, прилепившиеся к стволу авокадо. То есть это была не вполне зима — какая зима? В декабре-январе дни казались более короткими, и одно удовольствие было сидеть по вечерам допоздна перед домом, наслаждаясь свежестью и чуть более сильным, чем обычно, северным ветром, приносившим с ручья запах дождя и ила и служившим поводом для того, чтобы женщины достали свои так редко доставаемые шали и синтетические кофты с фальшивыми жемчужинами вместо пуговиц.

Все было предусмотрено, и в основном все было легко предсказуемо.

Так было до 1959 года, может, чуть дольше.

В середине 1961 года сестры Луиса одни, вернее, в сопровождении монашек отправились в интернат, в Северную Каролину, на самолете компании Aerovias Q. Тогда еще никто не ждал беды. Никто не сомневался, что семья будет расти. Что дом тоже будет расти вместе с цветами, орхидеями, травой и деревьями в саду. Дом разрастется до самого ручья. Ручей разольется до дальнего поля. И на его берег конечно же будут приходить все те же. Вечные деревенские персонажи. В том числе Полька Мария. Они там будут проводить все вечера до самой ночи, до того часа, когда москиты заставляют капитулировать и укрываться под москитными сетками. Сестры вернутся из методистского интерната и станут учительницами английского, и выйдут замуж, и будут у них ученики и дети. Он тоже женится и будет ветеринаром, как отец. Или выучится на метеоролога, потому что больше всего на свете его интересовало направление и скорость ветра, названия и движение звезд, их возраст и какая звезда превратилась в Полярную, какие тучи несут дождь, а какие предвещают засуху, в какие часы бывает полный прилив, какая луна предшествует приходу жары, когда следует сажать те или иные культуры, где образуются циклоны и каков их путь, случатся ли торнадо или землетрясения и какие северные ветра, бушующие над Атлантическим океаном, вызовут похолодания в январе и феврале. Он даже смастерил флюгер и дождемер, следуя инструкциям в «Ученике метеоролога», журнале для подростков, выпускаемом издательством, одно название которого — «Монте-Паломар»[126] — не оставляло сомнений в его компетентности.

— Мы верили, что живем на лучшей из планет, потому что еще не познали горечи разлуки. В письмах сестер из методистской школы в Северной Каролине ничего не было о расставаниях и разбитых семьях. — Луис Медина открыл глаза, сел на кровати. Его покрасневшие глаза в упор посмотрели на Оливеро. — Который сейчас час?

Его не интересовал ответ. Оливеро подумал, что его вопрос относится не к этому, сегодняшнему вечеру, а к тем прошлым вечерам на берегу ручья.

— Еще интересней, намного интересней, чем похождения Польки Марии, — воскликнул Луис Медина, проводя рукой по юношеской бородке, — было открытие Сони.

И он рассказал о дочери учителя Искьердо, географа, единственного учителя географии в Карабальо. Заслуженного учителя, потому что, по его словам, степень магистра картографии он получил в Калифорнии, в Ла-Хойе, к юго-востоку от Лос-Анджелеса, в нескольких милях от города Хантингтон-Бич, о котором географ говорил так, словно речь шла о Саде земных наслаждений.

Луис не помнил, когда познакомился с Соней, потому что знал ее всегда, они вместе родились и вместе жили. Но помнил, когда он «открыл» ее, когда «увидел» ее впервые.

Это было конечно же вечером у ручья. Ясным апрельским вечером 1963 года. Года, печально известного за пределами Кубы, и тем более Карабальо, тем, что в этот год умерли Эдит Пиаф и Жан Кокто и был убит президент Кеннеди. Четыре года тому назад повстанцы вошли в Гавану. Год назад разразился Карибский кризис. Никто еще не понял, по крайней мере, не уяснил себе четко, однозначно и окончательно, что жизнь, которая была до того, закончилась навсегда и бесповоротно, и другая жизнь начинала навязывать свои ужасные нравы и диктовать свои жестокие правила. Мало кто осознал окончательность этих изменений, поначалу медленных и неощутимых.

Ничто не предвещало опасности в тот апрельский вечер 1963 года. Опасности, таящейся в обычных каждодневных вещах. Карабальо, ручей, мир выглядели совершенно обычно.

— Гуава вся усыпана плодами, — сказала мама, — она похожа на рождественскую елку.

Луис Медина рассказал, как он прислонил к стволу гуавы лестницу старика Панеро, скобянщика, и залез на нее, чтобы сорвать самые лучшие, спелые гуавы, прежде чем они упадут на землю и станут добычей птиц и животных. Пришла Соня с плетеной корзиной, которую ей дала Полька Мария. Она села под гуавой и подняла корзину. Луис Медина начал бросать плоды в корзину и посмотрел на девушку обычными глазами, так, как смотрел всегда. И что-то произошло.

— Не знаю, как это объяснить, но я «увидел» ее как будто впервые.

Обычная Соня, такая же, как всегда, и в то же время другая. У нее были длинные, светлые распущенные, как у валькирии, волосы и зеленые глаза редкого оттенка — почти янтарного, цвета пива, пронизанного солнцем через зеленое стекло бокала. Белоснежная кожа. Красные, улыбающиеся, обещающие губы сказали ему что-то, что Луис в тот момент не услышал. Они ели гуавы. Зрелые, недозрелые и незрелые. Не принимая во внимание смешные предупреждения окружающих: от незрелых гуав бывает запор. Они почти не говорили. Было незачем разговаривать. Но много улыбались. И соприкасались руками, протягивая друг другу гуавы, и, воспользовавшись моментом, когда рука протягивала плод, затягивали прикосновения, задерживали руку в своей руке. И кусали гуавы с новым чувством.

— «La bella estate»[127], — сказал Оливеро.

В первый поход в кино они с восторгом посмотрели «Головокружение» с Ким Новак и Джеймсом Стюартом, фильм, который их соединил. «Головокружение» и первый поцелуй на выходе из кино, на увитой лианами улице Агуа, сразу за углом кинотеатра, между масонской ложей и храмом «свидетелей Иеговы».

Глаза Луиса Медины блестели. Он улыбался, но не Оливеро, никому и ничему из того, что находилось в душном настоящем комнаты на улице Барселона, рядом со зданием бывшей Кубинской телефонной компании.

Как раз тогда начались разлуки, настоящие и навсегда. И кроме того, было объявлено, что отныне каждая разлука будет навсегда[128]. И в один из дней 1965 года, непонятно, почему именно в этот день, а не в любой другой, стало ясно, что сестры никогда не вернутся из Северной Каролины. А в другой день 1965 года из крошечного порта Бока-де-Камариока[129] к востоку от Матансас, не доезжая пляжей Варадеро, тысячи кубинцев отплыли на яхтах или на чем смогли в направлении побережья Флориды.

Соня была одной из двухсот тысяч кубинцев, которые покинули страну, отплыв из порта Бока-де-Камариока. Ей и ее родителям помогли выехать братья учителя Искьердо, географа. Трое дядьев Сони с конца сороковых годов жили и успешно занимались фумигацией в Мобиле, Алабама.

В ночь прощания Луис Медина обещал Соне, что приедет за ней в Мобил или, если будет нужно, на вершину горы Мак-Кинли. Она обещала, что будет ждать. Не стоит и говорить, что эти обещания не казались невозможными. Родители Луиса пришли к заключению, что пора уже объединиться с дочерьми, тоскующими в методистском интернате в Северной Каролине. Без липших терзаний, скорее с облегчением, они решили, что следует и даже необходимо покинуть остров. Курс, который чем дальше, тем больше принимала кубинская политика, заставлял их отправиться на поиски того, что они полагали лучшей долей. Сам отец Луиса, ветеринар, поговорил с учителем Искьердо, географом, и поделился с ним своим намерением выехать из страны. Вызов должен был сделать кузен, живший в Йонкерсе со смутных времен диктатуры Мачадо.

Никому не пришло в голову, что вскоре, в августе 1966 года, Луису Медине исполнится шестнадцать лет и он вступит в так называемый призывной возраст, что подразумевало строжайший запрет на выезд, фактически заключение. Заточение внутри непреодолимой береговой линии острова. Любой юноша призывного возраста должен был служить своей родине, поскольку родина (родина-мать!) его вырастила и воспитала, и он обязан был благодарностью и рвением ответить на эту великую заботу родины-матери. Луис Медина сможет выехать с Кубы только годы спустя.