Василь Земляк - Зеленые млыны

• Название: Зеленые млыны
• Автор: Василь Земляк
• Жанр: Советская классическая проза

Библиотека «Дружбы народов». Москва. Издательство «Известия». 1978. 399 стр. Перевод с украинского Вл. Россельса.

---

— Дня через два три?

— Что? Через месяц. И не раньше. Пристройся, поживи, осмотрись. Может, даже наймись рабочим на железную дорогу. А что? Неплохо бы обходчиком или еще кем.

— Попытаюсь…

— Там был хороший человек главный кондуктор Микола Рак. Если он там, то устроиться тебе будет нен трудно.

— Это какой же Рак?

— Муж Пани Властовенко, пятисотницы нашей. Ты должен ее знать. Лель Лелькович обожал ее.

— Она не уехала?

— Нет, она там. Знаменитость. Слава Зеленых Млы нов. Заходи к ней смело — наш человек. Но обо мне — ни слова. Лемкам не надо знать, что я здесь, у них со мной свои счеты. А то я сама пошла бы к ним…

Вот и ветряки. Дальше Мальва не пойдет. Мы уже попрощались, как вдруг из за Абиссинских бугров вырвался свет фар. Лучи черкнули по искалеченным крыльям ветряков, двинулись в нашу сторону. Мы едва успели забежать в ближайший ветряк, залезли на чердак, притаились.

— Что это там светится? — Мальва показала на балку под потолком.

— Сова…

Грузовик приближался к ветрякам, фары осветили сову на бревне, та перепугалась, захлопала крыльями, а за ней другая, третья. Машина открытая, немцев, судя по голосам, должно быть, полный кузов. Только б не остановились. Останавливаются, черти, выпрыгивают, идут до ветру… Один говорит, что эти ветряки напоминают ему Вестфалию, только там мельницы колоссальные и внизу живут мельники. Стали было светить на развалины фонариками, но тут старший засигналил, они разом прекратили осмотр, полезли в кузов и уехали. В направлении Прицкого…

Я спрятал пистолет, а Мальва облегченно вздохну ла. Мы спустились вниз и долго еще стояли, чтобы убедиться, что они не повернули на Вавилон. Немцы, не зная дорог, да еще ночью, могли и заблудиться. Мальва сказала, что я хорошо держался, а она и сейчас еще вся дрожит. «Постоим, мне надо успокоиться. — А потом говорит: — Иди… А я еще зайду к маме, проведаю сына…» Возможно, она делает это каждую ночь, когда мальчуган уже спит. А потом видит его из Рузиного окна — через пруд. Подумал я об этом — и хоть возвра щайся с дороги. Мальве ни в коем случае нельзя навещать сына. Но Мать и в подполье остается матерью.

Глава ЧЕТВЕРТАЯ

Сегодня воскресенье, и в Зеленых Млынах, кабы не война, был бы веселый пивной день. Лемки развлекались бы вовсю, в клуб вкатили бы несколько бочек тывровского пива, сваренного из здешнего ячменя, а музыканты до поздней ночи перемежали бы падеспань с краковяком, а под конец грянули дружную и быструю «Коробочку», от которой тепло на душе всю следующую неделю. Теперь в клубе стоят немцы, уже второй месяц, стоят там, хотя прибыли вроде бы на несколько дней охранять железную дорогу, по которой должен был проехать к войскам чуть ли не сам узурпатор. Высокие окна до половины заложены мешками с песком, а в двух чердачных окошках под красной черепичной крышей установлены пулеметы, нацеленные на кладбище, что расположилось напротив клуба. Там камни, белая часовенка и заросли, оттуда немцы могут ожидать чего угодно… Те из лемков, кому довелось по бывать в клубе теперь, к примеру, Сильвестр Ма кивка, рассказывают, что там все осталось, как было до войны. Сцена, декорации, занавес, на котором Домирель, наш учитель ботаники, воссоздал в красках историю Зеленых Млынов, завершив ее процессией пятисотниц во главе с Паней Властовенко, большой в то время знаменитостью. Домирель собирался расписать еще и стены, но не успел, ушел на войну, и было жаль, что этот местный Сикейрос может погибнуть, не завершив работу. Женщины очень удались ему, идут как живые, и солдаты поделили их между собой, отдав Паню капитану, которого за глаза называли «Злым Иоахимом», — наверно, рассчитывали задобрить его такою жертвой. Но Злой Иоахим был непоколебим, запретил какие бы то ни было контакты с прототипами живописи, продемонстрировав при этом и собственный пример стойкости перед этими, как он выразился, «рабынями рейха».

Злой Иоахим оказался скрипачом, возил с собой старинную скрипку, как то услыхал исполнение Сильвестра (тот, лишенный возможности играть в клубе, каждый вечер музицировал для лемков возле своей хаты) и приказал привести скрипача под конвоем к нему. Теперь Сильвестр ходил в клуб, как на работу, они сыгрались, но лемки, заслышав долетавшие из клуба божественные звуки, впадали в еще большую печаль, полагая, что Сильвестр переметнулся к немцам. Когда он, обессиленный и разбитый, возвращался из клуба, они обзывали его «кривым чертом», а самые ожесточенные спускали на него собак. Сильвестр все порывался удрать из Зеленых Млынов, да и удрал бы уже, не будь на его шее сестры, такой же калеки, как и он. Злой Иоахим не поглядит на то, что она сестра гениального музыканта. И потому в условленное время Сильвестр снова и снова ковылял в клуб, проклиная и скрипку и свою горькую долю. Он пересчитал немцев, выведал все об их вооружении, иногда перехватывал даже пароль, который они время от времени меняли, хотя и не собирался нападать на них — просто так, на всякий случай, только потому, что идет война. Из за своей хромоты Сильвестр никогда не служил в армии, а бунчук военного оркестра видел только однажды, на маневрах года, когда через Зеленые Млыны возвращался из Вавилона корпус Криворучка. Этот бунчук с двумя конскими хвостами капельмейстер держал высоко над собой, а сам красовался впереди бригады на белом коне, и это тоже производило впечатление.

Так вот — немцев было ровно сто, они охраняли железную дорогу, еженощно отправляли на линию несколько нарядов, каждый из которых брал с собой заложников из местных жителей. Сперва брали мужчин, потом староста стал выделять в заложники и женщин. Они (заложники и заложницы) должны были идти впереди наряда, в нескольких метрах от немцев, и первыми подвергаться опасности. Ходила в заложницах и Паня Властовенко, до тех пор, пока капитан не узнал в ней «свою» Кетхен и не спросил, подведя ее к сцене и приказав опустить занавес: «Вы?». «Я», — ответила Паня. «Карашо!» Капитан отослал Паню домой, а на следующий вечер пришел к ней со скрипкой и в сопровождении молоденького солдата, несшего в папке ноты. «Я хотел для вас поиграль», — сказал Иоахим, осмотрев новую, даже не беленую еще хату.

В эту хату Паня перебралась накануне войны с хутора. Муж Пани Микола Рак дослужился на железной дороге до главного кондуктора, в начале войны сопровождал воинские эшелоны и не вернулся за Паней, оставив ее с ребенком (дочурке шестой год) в незаконченной хате. Мать Пани умерла еще на хуторе.

Паня уже собралась спать и теперь стояла возле спящего ребенка с расплетенной косою, такой черной, что, если долго смотреть на нее, глазам становилось больно. На шестке у печи подслеповато мерцала коптилка. Иоахим почувствовал, что Пане вовсе не до музыки, да и девочку можно разбудить, но он был из тех, кто, переступив порог чужого дома, сразу же претендует на роль хозяина. Пока молоденький солдат с автоматом стоял в дверях, не сводя глаз, с красавицы, капитан открыл футляр, вынул скрипку, смычок, уселся на дубовую скамеечку и, приладив скрипку под подбородком, повел смычком. Скрипка всхлипнула и затихла. «Я сыграль для вас, о тирольски женщина». Паня молчала, гладя дочурку. «Без нот сыграль…» Он начал играть, играл и в самом деле трогательно, однако девочка проснулась. Паня взяла ее на руки, прижала к себе и слушала. Должна была слушать.

Как раз в это время у хаты остановился мотоцикл (возле клуба стояло пять мотоциклов с колясками и две крытые машины), и через минуту в хату вбежал какой то нижний чин, в каске, с автоматом на шее, и крикнул:

— Десант! — Злой Иоахим никак не мог уложить скрипку в футляр, в спешке сунул ее не тем боком и, забыв о «тирольской женщине», выбежал из хаты.

Через полчаса на хуторах завязался бой, который длился почти всю ночь. Паня не спала, прислушивалась к бою, а он все удалялся и около полуночи переместился к ее старой усадьбе. Теперь там только сад, кусты, заросший двор и… десант.

Паня подумала о муже. И верилось, и не верилось, что Микола может оказаться здесь, па их хуторе. Действительную Микола служил в саперах, строил железную дорогу где то в Азии, на знойном юге, войну начал главным кондуктором, и если б прыгал с парашютом, то уж наверно рассказал бы о том жене. Грузовики и мотоциклы сновали от хутора к клубу, возили убитых и раненых. Прибыли машины из Глинска и еще откуда то, а у железнодорожной будки остановилась дрезина с санитарами. Староста с мельником Аристидом Киндзей всю ночь метался по селу на подводе, выхватывал у лемков из под голов подушки для раненых немцев. Староста, Хома Чорновух, забежал к пей: «Слушай, Паня, там случайно твоего Миколы пет?» — «Откуда мне знать? А много их там?» — «Говорят, спустились десять. А бьются, словно их сто». Паня тоже отдала подушку, лишь бы не для Миколы, если он там. Мысль, что муж там, все больше овладевала ею и даже пробудила в душе к Миколе новое чувство, которого прежде не было. Верно, это была гордость. Паня совершенно неожиданно поймала себя на мысли, что вот убьют этой ночью «скрипача» (Злого Иоахима), и сделать это должен Микола, если он не разлюбил свою Паню…