Василь Земляк - Зеленые млыны

• Название: Зеленые млыны
• Автор: Василь Земляк
• Жанр: Советская классическая проза

Библиотека «Дружбы народов». Москва. Издательство «Известия». 1978. 399 стр. Перевод с украинского Вл. Россельса.

---

Тапасу было уже за восемьдесят, он плохо видел и слышал, но это ничего не меняло в судьбе Явтушка. Услыхав от Фабиана, что Явтушок предатель, старик так разволновался, что готов был пойти на Явтушка среди бела дня, и старуха едва угомонила его. Фабиан велел Танасу быть на рассвете у ветряков. «Считай, что" я уже там», — сказал старик, в котором словно через много лет проснулся тюремный надзиратель. Когда Фабиан поинтересовался, из чего дед Танас будет «расстреливать» предателя, царский тюремщик усмехнулся в выцветшую бороду, покосился многозначительно на свою старуху и сказал: «Об том пусть у тебя голова не болит. Ты готовь хороший приговор. И читать будешь громко, чтобы я слышал. А то, как ворвались эти люциферы, я совсем оглох».

Договорились вечером, а на рассвете Савка разбудил Явтушка, вызвал его полусонного на крыльцо (это застекленное крыльцо Явтушок пристроил как раз накануне войны, намереваясь вскоре пристроить к крыльцу новую хату).

— Такая рань… Что стряслось, Савка?

— Придется вам пройтись к ветрякам.

— Куда? — не расслышав, переспросил Явтушок, жуя кончик уса.

— К ветрякам. Там вас ждет Фабиан. — С чего это вдруг? Еще и не полный староста, а уже ждет…

— Приказано раздать ветряки хозяевам, чтобы при вести их в порядок. Ну и вам один ветрячок…

— Вот это умно! — Явтушок сразу ожил и сбежал по ступенькам. — А который, Савка, который? Вон тот, левый или правый?

— Как я стою, то левый. А как вы — то правый. Вот так, — Савка повернулся к ветрякам, — правый.

— Во, во во! Левый то совсем ветхий. Лечу!

Он побежал в хату, надел солдатскую гимнастерку, обулся в кирзовые сапоги, на ходу кинул Присе:

— Режь петушка, того, пепельного, ну, который поет невпопад. Сегодня сам Фабиан у нас обедает.

Прися засмеялась.

— О боже, какой высокий гость!

— Чудачка! Фабиан дает мне ветряк, — Явтушок показал в окно: — Вон тот, что справа! Хе хе, нежданно негаданно— и вдруг ветряк! Одним словом, режь петушка да напеки к жаркому пампушек, у Фабиана зубы совсем никудышные, а хлеб у нас черствый, как камень, его и козел Фабианов не угрызет.

— Хлопот то сколько!

— Да ведь ветряк же, ветряк! — крикнул Явтушок и выбежал из хаты.

Он не чуял земли под ногами, а в душе творилось что-то такое, от чего он давно уже отвык. А ветряки торчали на горе искалеченные, один, каменный, совсем выгорел, другой стоял без крыши и без крыльев, ему вражеским снарядом снесло голову, и только третий все еще походил на ветряк, хотя и у него осталось только полтора крыла вместо четырех. Именно о нем мечтал сейчас Явтушок, взбираясь на кручу по тропке.

Пришел, встал, отдышался. А там ни души. Явтушку стало жутко наедине с этими калеками. К тому же он припомнил Тихона Пелехатого, которого когда то повесили здесь кулаки.

— Эй, есть тут кто?!

Из развалин донесся старческий голос:

— Есть, а как же!

У Явтушка подкосились ноги, отнялся язык, он не мог пошевельнуть большим пальцем в правом сапоге, а это уж совсем худо. Из за руин вышел Танас Незамижный, поддерживаемый бабкой Килиной, пряча правую руку за спиной. «Что бы это могло означать?»

— Сейчас, Явтуша… Погоди…

Думая, что дед Танас тоже пришел получать вет ряк, Явтушок успокоился:

— Доброе утро. Соседями будем… А где же Фабиан? Из правого ветряка вышел Фабиан с козлом. Поправил очки, поздоровался.

— Так что, Явтуша, будем делить ветряки?

— Мне бы вон тот, правый. Я б его за неделю запустил, только б ветер… За одну неделю…

— Вижу… Выродок ты, Явтуша. Вавилонский выродок.

— А мы тут все вавилонские выродки. Разве мы виноваты, что тут родились? И я, и ты, Фабиан, и дед Тапас… И козел твой… И бабка Килииа…

— Тьфу! — сплюнула бабка, возмущенная тем, что ее помянули после козла.

— Берите его на мушку, Танас, а я прочитаю приговор.

— Беру! — сказал Танас, вынося вперед руку с чем то ржавым. Потом отыскал мушку, навел свое оружие на Явтушка. Рука у него дрожала, как в лихорадке." Явтушок даже не пошевельнулся, для него все это было слишком неожиданно.

— Скорее! — торопил Фабиана дед Тапас.

— Сейчас, сейчас! — Фабиан вынул из кармана бумажку, развернул и начал читать: «Как стало известно из достоверных источников, гражданин Голый выдал оккупантам пленного Ксана Ксаныча, бывшего старшину, который скрывался в Вавилоне летом нынешнего тысяча девятьсот сорок первого…»

— Я??? — возмутился Явтушок.

— Не перебивай! — сказал Танас.

— «Этот суд я учиняю не от нынешней власти, как временный правитель, назначенный принудительно, а именем родной Советской власти осуждаю гражданина Голого Явтухия Оникиевича, который в тяжелое для Вавилона время продал душу свою и честь, изменил Отчизне…»

— Но я же… Эй, люди! — воскликнул Явтушок. — Разве ж я не сражался за Вавилон? — Стой тихо, не мешай слушать! — приказал дед Танас, которому понравилось это чтение, хотя рука его уже дважды соскользывала с курка и еле возвращалась в боевое положение. Фабиан читал дальше.

— «Исходя из вышеизложенного, я, Левко Хоробрый, считая себя представителем Советской власти во временно оккупированном Вавилоне, выношу смертный приговор гражданину Голому Явтухию Оникиевичу, моему бывшему другу и побратиму, без права захоронения его на погосте. Пусть его тело съедят" вавилонские собаки, а кости его пусть гниют под открытым небом, пока не обратятся в прах и тлен».

— Все? — спросил Танас, поддерживаемый Килиыой. Силы его истощались, ржавая «пушка» в руках дрожала. Это был «смит» времен Крымской войны, только крепкий молодой матрос мог бы совладать с таким оружием.

— У тебя есть что сказать, Явтуша? — спросил судья в очках.

Явтушок хотел сказать, что он не изменник, по последние слова приговора, где говорилось о костях, так проняли его, что он не мог произнести ни слова в свою защиту, и если его мозг еще годился на что то, то он (мозг), помимо воли Явтушка, сам принял решение о бегстве. Ноги окрепли, и большой палец в правом сапоге зашевелился. Явтушок ожил, улыбнулся судьям:

— Пойдемте съедим петушка, а потом уж расстреляете, если я такой враг… Прися зарезала петушка на завтрак… Для вас зарезала…

— Нет, Явтуша, петушка мы съедим одни. За упокой твоей души. А ты говори, что у тебя там. Может, есть что передать деткам, Присе? Соседям? Немцам?..

— Есть…

— Что же?..

— Что??? — Явтушок, как юла, крутнулся па месте и так понесся по тропинке вниз, что за ним и вихрь не поспел бы.

— Стреляйте! — приказал Фабиан.

Дед Танас пальнул вслед Явтушку, но пуля не настигла беглеца, и не потому, что стрелок плохо видел и карающая рука устала, а потому что они уже здесь, возле ветряков, договорились с Фабианом не убивать— это был символический расстрел Явтушка, расстрел на будущее. На Явтушка залаяли собаки, и лай их раз давался все громче, все настойчивее. Собственно, никакого Явтушка там уже и не было, это удирал от смерти один лишь его дух. Когда он вбежал во двор, Прися как раз резала за птичником петушка, на том лобном месте, где резала чужих уток для борщей.

— Не режь, не режь! — закричал Явтушок, спрыгивая в яму под шалашом.

— Уже зарезала, — ответила Прися.

Из дула старого «смита» еще шел дымок.

— А теперь пойдем на петушка… — проговорил Фабиан, охваченный чувством выполненного долга.

— А я целюсь! А я целюсь! Ведь живая душа, хоть и вредная. Целюсь, а сердце кровью обливается. И знаю, что не буду его убивать, да только «смит» есть «смит» — возьмет да и выстрелит. А ведь мы со старухой еще дома уговорились не убивать. Так, старуха?

— А как же еще! Неужто убивать человека, который нашу» старую хату сжег и страховку выплатил до копеечки? Да нам бы без Явтуха век новой хаты не видать.

— Хата хатой, а измена изменой… — сказал Фабиан, пряча в карман приговор.

— Теперь из каждого можно сделать предателя. Дескать, кто под немцем, тот и предатель. А вернутся наши, и станем такими же, как были. Пошли домой!

Явтушок сидел в яме под шалашом и хоть весь дрожал, но уже искал способ отомстить Фабиану. Раньше ему и в голову не приходило, что тот может быть таким грозным врагом. А Танас чего стоит! Истинно, царский палач… Подошла Прися с зарезанным петушком.

— По ком там стреляли, Явтуша? — По мне, Прися…

— Немцы? В такую рань? — Свои…

— Свои?.. Господь с тобой! Что ты несешь?..

— За Ксаиа Ксаныча…

— А! Ну и поделом! Такая страшная война, а он в ревность играет, как мальчишка. Воевать надо было, а не удирать к жене. По ямам рассиживается! А какие письма писал с фронта!.. Душа радовалась за мужа! Вот и сиди теперь в яме…

Но едва запахло в хате жарким, Явтушок выбрался из своего убежища и с риском для жизни почти по пластунски переполз на крыльцо. Осторожненько отворил дверь и ужаснулся. За столом сидел Ксан Ксаныч, усатый, бородатый, в крестьянском платье. На сундуке, заложив ногу за ногу, что-то весело рассказывала Даринка. В обливной миске над жарким подымался пар, а Прися хлопотала у печи, держа на ухвате сковороду, пекла пампушки. Она вся расцвела, не то от печного жара, не то от счастья, что в хате такой" гость. Узнав хозяина, Ксан Ксааыч встал, поклонился.