Александр Сеничев - Александр и Любовь

• Название: Александр и Любовь
• Автор: Александр Сеничев
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0345-2

Сергей Сеничев рассказывает о судьбе Александра Александровича Блока и его Прекрасной Дамы - Любови Дмитреевны Менделеевой. Автор, развенчивая домыслы и мифы, повествует о Поэте и той, без которой он не стал бы лучшим русским символистом; о женщине, быть может, так и не осознавшей, что стала невольным соавтором трех книг великой лирики.

---

А еще через пару дней Блок писал своему доброму тихому Евгению Иванову: «Знаешь, что я хочу бросить? Кротость и уступчивость. Это необходимо относительно некоторых дел и некоторых людей.» Оба «некоторых» жирно подчеркнуты. И отдадим должное прозорливости поэта: настоящие «некоторые дела» и истинная свистопляска были впереди.

Кто бы сомневался, что все последующее время Белый заваливал Любу письмами с призывами к «решительным» поступкам». На том простом основании, что их с Блоком брак - откровенная «ложь», а его, Белого, надо срочно спасать. То есть, если воспроизводить призыв дословно - спасать ей вменялось в обязанность Россию, а заодно уж и его. Да и как было не заваливать, если еще в августе Люба сама писала Боре: «. я Вас не забываю и очень хочу, как и все мы, чтобы Вы приехали этой осенью в Петербург. Вам будет можно?» Глупый какой-то вопрос. Он-то, наивный, думал, что можно или нельзя - решается как раз в Петербурге, а тут нате вам!.. И Борю, естественно, приподняло... Можете вы себе представить, чтобы Блок пребывал в неведении об этой переписке? Мы не располагаем документальными сведениями о реакции Александра Александровича на письма Белого, но точно знаем, что именно в описываемое время Блока видели идущим впереди манифестации с красным флагом в руках. И уж тут наверняка одно из двух: или поэт убегает на улицу ходить с флагом от того, что дома творится, или дома творится такое именно потому, что поэт с флагом по улицам бегает!.. Между тем, буквально через месяц после шахматовских разборок, уже из Питера Блок, как бы, как ни в чем не бывало, отправляет Боре очередной «пук» стихотворений. С припиской, что этим летом с ним «произошло что-то страшно важное», и он изменился, но только радуется тому. И еще что-то про захлопнувшуюся заслонку его души. Нам-то с вами - что? Но для Белого все эти околичности в стихах и прозе звучали как задирание.

И Белый откликается. В ответном письме он обрушивает на друга шквал вопросов. Как, мол, тогда, милый брат, совместить призывы к Прекрасной даме с Твоими новыми темами? И как согласуется «долг» теурга с просто «бытием» и т. п., и т. д.? И наконец, просто-таки в лоб обвиняет нехорошего Блока в том, что тот ввел друзей в заблуждение, и, покуда они обливались кровью (именно так: обливались кровью - символист же!), он, Блок, «кейфовал за чашкой чая» и «эстетически наслаждался чужими страданиями». На что Блок невинно отговаривается. Он, дескать, просто вел беспутную, но прекрасную жизнь, а теперь вот перестал. В очередной раз твердит, что никакой он не мистик, «а всегда был хулиганом». И вообще: «Милый Боря, если хочешь меня вычеркнуть - вычеркни», но ни от кого другого он, Блок, подобных слов терпеть бы уж точно не стал.   Хотя, тут же: «Родной мой и близкий брат, мы с Тобой чудесно близки... Я тебя полюбил навсегда спокойной и уверенной любовью, самой нежной, неотступной; и полюбил всё, что ты любишь». И за всей этой блоковской велеречивостью нам слышится обыкновенное: Боря, братишка, ну не клейся ты к моей Любе! ты слишком дорог мне как сотоварищ во искусстве! а уж я со своей стороны готов сделать вид, что ничего особенного этим летом не произошло! Ну вот просто отстань, и всё будет по-прежнему.   Впрочем, мало ли о чем им одним понятном пишут друг другу эти двое, правда ведь?

Но тут в дело вмешивается Люба. Она оскорблена за Сашу и тоже пишет Белому отповедь. И декларирует жесткий ультиматум: она вообще отказывается получать впредь его письма, пока он перед Сашей не извинится. И мы снова зовем на помощь Марью Андреевну с ее хирургически точными наблюдениями: «Люба назвала его свиньей, но избранить письменно не решилась, очевидно боясь потерять свой престиж.

У, хотела бы я, чтобы Люба его избранила и изобидела». Мы бы, между прочим, этого тоже у как хотели.

Но Люба раздувает щеки лишь для домашних, напоказ.

В письме же к Белому - пусть и ругательном - она оставляет ему (и себе) простор для маневра. Она ОТСТУПАЕТСЯ, но отступается - ПОКА. И объясните нам, тугодумам, под чью, стало быть, диктовку развивается эта любовная интрижка?

И принужденный маневрировать Белый неожиданно (не для себя - для бумаги) обнаруживает, что в любви его к Любови Дмитриевне не было, оказывается, «ни мистики, ни религии». А для истинного «блоковца» это катастрофа из катастроф. И поэтому он, типа, порывает с ней навсегда. И тут все разом всполошаются...

Почему все?

Да потому что Любочка добросовестно и подробно информирует семью о развитии их с Белым отношений - вот просто всех, кого только можно. И у Александры Андреевны случается даже по этому поводу сердечный припадок. Откуда, спрашивается, такие нервы?

Да перепугались! Вот представьте себе: перепугались, что бедный Боря «сойдет с ума или убьется». При этом все настырно продолжают глупейшую игру в «блоковцев» и делают вид, что не понимают главного: речь давно уже идет об элементарной попытке увести Любу из семьи.

А порвавший «навсегда» Боря уже не может угомониться и изобретает всё новые и новые подтверждения разрыва. Для пущей убедительности он пересылает (возвращает) г-же Блок подаренные ею некогда и давно высохшие лилии, обвив их для значительности черным крепом. Хладнокровная (?) Люба демонстративно сжигает подношение в печке. Поступки, поступки, поступки.   Они наслаиваются, распаляют сестер Бекетовых, насыщают хоть чем-то Любину никакую жизнь, все более заводят самого Борю. А заодно и фиксируются цепкой памятью вроде бы бесстрастно созерцающего Блока.

До появления «Балаганчика» остаются считанные месяцы.

А Белый продолжает неистовствовать в переживании своего разрыва. Теперь уже Люба снится ему еженощно - вся такая златовласая, статная, в черном обтягивающем платье. Куда что делось? Где она - хваленая иоаннова любовь, коли платьице во сне уже обтягивает вожделенный стан? И он пишет, пишет, пишет ей, не жалея не слов, ни красок. При этом пишет он время от времени и Александре Андреевне - скандально и безумно.

И тут нате вам - еще одна беда. Революция ж кругом -в России начинается почтово-телеграфная забастовка. Письма нейдут! И 1 декабря Белый объявляется в Петербурге собственной персоной.

Поселившись в маленькой гостинице на углу Караванной и Невского, он обращается теперь уже к брату-Блоку -громадными буквами: «Хочу просто обнять и зацеловать Тебя. Люблю тебя милый» (вот она - любовь, что творит!). Но далее следует жирное трижды подчеркнутое «НО»: «Но пока не увижу Тебя вне Твоего дома, не могу быть у Тебя, не могу Тебя видеть».

То есть, так уж он соскучился по Блоку, что терпежу больше никакого, и - примчался, а вот с женою его и матерью пересекаться никак не желает. И назначает встречу брату Саше на нейтральной территории - в ресторане Палкина. Но как всякий воспитанный человек не сдерживается и в последний момент передает «глубокий привет Александре Андреевне». И как-то совсем уж вскользь добавляет: «Если бы Любовь Дмитриевна ничего не имели против меня, мне было бы радостно и ее видеть». В общем, очень последовательного содержания письмо. Судя по случившемуся далее, Любовь Дмитриевна уже ничего против него не имела - в ресторан к Палкину они с мужем пожаловали вместе. И посиделка за закусками закончилась примирением. Правда, проходила она в лучших традициях сепаратных переговоров воюющих держав, а державам кровь из носу нужна жертва, и жертвой пал бедный Сережа: «Мы решили, что С. М. Соловьев не войдет в наше «мы»... А. А. и Л.Д. подчеркнули: они не приемлют его», -констатирует Боря.

Помимо этого вывода Белый сделал для себя и кучу дополнительных - посомнительней. Примирительное поведение Блока он почему-то истолковал как самоустранение из их с Л. Д. отношений (традиционные недомолвки Блока, повторимся, вообще отдельная история, к которой нам предстоит то и дело возвращаться).

И в этот приезд Белого они снова часто видятся с Блоком, продолжают заверять друг друга в вечной дружбе, но делают это уже на совершенном автопилоте. Однажды Блок читает «брату» черновой набросок «Ночной фиалки», гвоздем которой звучат две строки:

... что же приятней на свете,
Чем утрата лучших друзей.

Встречается Боря и с Любовью Дмитриевной. Забыв о «разрыве навсегда», снова уговаривает ее бросить мужа и немедленно ехать с ним. Куда? Да куда угодно, на любой из краев света! Деньги? Вздор! Он сейчас же готов продать имение покойного папеньки, а уж стоит оно не меньше тридцати тысяч.

«В те годы на эти деньги можно было бы объехать весь свет, да еще и после того осталось бы на год-другой удобной жизни», - подсчитает Любовь Дмитриевна в «Былях-небылицах». Правда, тут же уточнит, что в ту пору она не взвешивала сравнительную материальную сторону той и другой жизни: та просто «вовсе не попадала на весы». Но, господа присяжные заседатели! - этих весов не могло не быть. С одной стороны, вся дальнейшая жизнь Любы станет доказательством ее страстного стремления к путешествиям. С другой - Дмитрий Иванович жаловал её лишь полусотней рублей в месяц. Столько же получал от своего отца и Блок (не будем забывать, он все еще был студентом). Но - озвученная Борей цифра «не задела внимания»? И вообще, Любовь Дмитриевна просто «пропустила ее мимо ушей»?