Эрвин Штритматтер - Оле Бинкоп

• Название: Оле Бинкоп
• Автор: Эрвин Штритматтер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

Психологический роман «Оле Бинкоп» — классическое произведение о социалистических преобразованиях в послевоенной немецкой деревне.

---

— Что ты скажешь, если тебя спросят?

— Что я скажу, Юлиан? Скажу — катись к чертовой матери, спокойной ночи!

Рамш хватает его за плечи и поворачивает к себе.

— Ты отодвинул подальше обед Антона, когда я собрался подсесть к вам. И больше ты ни слова не скажешь!

— Больше ни слова? Но ты-то ведь оттащил его чуток подальше, Юлиан, старина!

— Нет, нет!

— Вспомни-ка, сынок!

Нелегкая жизнь для Рамша. Малоподходящий климат для обновления благородной студенческой любви. Не много поводов показывать язык всем напастям и неприятностям.

50

Ян Буллерт хром. Новорожденным младенцем ему пришлось довольствоваться квашней вместо колыбели. Люлька в халупе господского скотника Буллерта еще не освободилась. «Квашня была коротковата для девятифунтового мальца. Моя левая нога забастовала и отказалась расти». Этой шуткой он обходит все разговоры о своем физическом недостатке.

Короткая нога имеет свои преимущества — особенно в военное время. Большую часть последней войны Ян провел в баронском коровнике. Но когда война вползла обратно на родную землю, Яна призвали в фольксштурм. Это случилось в то самое время, когда барон вынужден был предпринять поездку к родне на запад.

Прежде чем явиться по последней повестке на призывной пункт, Ян водворил свое семейство в крытый дерном шалаш на одном из островков Коровьего озера. Затем он посетил баронский дворец. Там теперь располагался штаб полка, регулировавший планомерное отступление великогерманских войск.

Часовые остановили Буллерта.

— Кто такой?

Буллерт щелкнул каблуками, насколько это было возможно при его короткой ноге.

— Связной барона фон Ведельштедта.

— А где сам барон?

— В фольксштурме. Прошу для него бинокль.

Буллерт получил бинокль. Ночной. Таким образом он сам себя произвел в связные. Он хромал от окопа к окопу, рассказывал разную ерунду и повергал в смятение рыхлые ряды фольксштурмистов.

Так, одну роту во главе с ее командиром, владельцем продуктового магазина в Майберге, он заставил маршировать в тыл к сараю, стоявшему в чистом поле. Ян объявил, что там находятся неприкосновенные государственные запасы, и прежде всего кофе в зернах, которые надо охранять. Продуктовый капитан с великой радостью бросился выполнять этот приказ. Рота двинулась в тыл — спасать кофе.

Вскоре Буллерт вынырнул на другом отрезке позиции фольксштурма; на сей раз он был связным только что прибывшего на передовую полкового командира фон Хиншторфа. Капитан подразделения, истинно немецкий лесничий, несколько оглох от пальбы по зайцам.

— Как вы говорите?

Ян Буллерт, стоя навытяжку:

— Приказ нового полкового командира фон Хиншторфа: «Немедленно закопать оружие! Переодеться в штатское платье! Пропустить пехоту и танки противника! Оружие выкопать! Вервольфы!»

Лесничий ракушкой приложил руки к обоим ушам.

— Прошу повторить приказ.

Ян Буллерт повторил.

Командир роты:

— Связиста ко мне! Дайте соединение со штабом полка!

Связист, почтмейстер из Майберга, стоял бледный от служебного рвения.

— Связь нарушена, но ремонтная команда уже в пути!

Ян Буллерт потрогал кусачки для перерезания проволоки у себя в кармане и удалился.

Старый лесничий ругался на чем свет стоит. Он не хотел быть вервольфом, а хотел стрелять волков. Но он подчинился «руководству отечеством» и послал своих людей по домам — переодеваться.

В это самое время Ян, «руководитель отечества», уже залег в мокрую яму, которую, словно гнездышко, заранее выложил камышовой мякотью. В ночной бинокль барона он наблюдал за передвижениями на советском фронте.

Ночью Ян переполз на сторону противника. Отряд лесничего позади себя он обезопасил, но впереди могли оказаться мины. Он полз по грязным, вязким бороздам вспаханного поля и, когда ракета освещала ничейную землю, хотел бы сделаться червяком.

С лесничим Буллерт встретился на следующий день в отхожем месте у русских. У лесничего все приостановилось. Он немедленно прикрыл свой задний лик и, не пожелав сидеть на одном бревне с этим подлюгой фольксштурмистом, отправился искать другое укромное местечко.

— Бумагу дают в штабе полка налево! — крикнул ему вслед Ян Буллерт, оставшись сидеть на бревне.

51

Весело живется на этом свете!

Но всего веселей живется Буллертам!

У Буллертов зимой звучит музыка. Папаша Ян, этот великий шутник, еще в юности пиликал на скрипке, иной раз заменял скрипача в деревенском оркестре и подрабатывал, играя на танцах. Но это все отошло в прошлое. Теперь Буллерт уважаемая персона, а не какой-то там музыкантишка. Музыкой он балуется разве что дома и только в кругу семьи.

Ян, краснощекий папаша, играет первую скрипку; Клаус, сын, ведет аккомпанемент на второй; одна из дочек наяривает на гармони, другая тремолирует на мандолине. Мать на рождество получила в подарок маленький барабан. «Чертова скрипка» со струнами из конского волоса давно ей осточертела.

Домашний оркестр Буллертов играет народные песни, танцы, разные пьески, но также и модные песенки:

Маис! Все знают на земле:
Маис — колбаска на стебле.

Те, что слышат буллертовский оркестр, даже и не подозревают о вкравшихся в него диссонансах. Семнадцатилетний Клаус, например, рвется в город, чтобы по-настоящему изучать музыку. Но Ян Буллерт не желает лишаться надежнейшей опоры своего образцового хозяйства.

— Ты и здесь можешь играть первую скрипку, я уж, так и быть, отступлюсь, — говорит папаша Ян.

Некоторое время Клаус и вправду играет первую скрипку в семейном оркестре, но потом его тянет к саксофону: он хочет воспроизводить веселые звуки смеха.

— Саксофон — это же негритянский инструмент, — брюзжит папаша Ян, боящийся лишних расходов. — У негров ничего лучшего и нету.

Клаус дуется и работает спустя рукава, покуда папаша Ян ему не уступает.

Ни готовности услужить, ни особой благодарности. Разве он, Клаус, не вправе претендовать на оплату своего труда? Будущий саксофонист ночи напролет скрипит на своей жестяной табачной трубке.

— Хуже, чем выводок голодных поросят, — сокрушается папаша Ян.

Утром Клаус подымается, не выспавшись, и нехотя доит коров. Папаша Ян строго заявляет:

— Сначала коровы, потом поросячья дудка! Где нет молока, нет и музыки!

Клаус дожидается дня своего рождения. Ему стукнет восемнадцать, не надо будет и спрашивать у отца позволения заниматься музыкой.

Папаша Ян негодует на неразумие нового времени. Разве восемнадцатилетний малец знает, чего он хочет? «Временами партия собственноручно роет себе яму».

На дворе март, и оркестр Буллертов исполнением «Петербургского катанья на санях» прощается с зимой. Вот-вот начнутся полевые работы. Как годовалый птенец в весеннем птичьем концерте, подсвистывает Клаус на своем саксофоне. Мать изо всей силы гремит колокольчиками, стараясь, чтобы папаша Ян не разобрал, как фальшивит сын.

В этой музыкальной сутолоке они не слышат, что кто-то стучит в дверь. Оле в неуклюжих фетровых сапогах появляется среди бешено мчащихся на санях Буллертов.

Папаша Ян выжимает из своей скрипки туш, Грета — громкий аккорд из своей гармошки. В это же мгновение из поросячьей дудки Клауса вырывается лошадиное ржание. Все переглядываются с таким видом, словно произошло что-то неприличное. Первым приходит в себя папаша Ян.

— Приветствуем тебя, Оле, среди живых! — Он играет песенку о бузине и в то же самое время смычком показывает на стул. Девочки поют:

Бузинный куст, бузинный куст,
Расцвел он в мае вновь.
На ветке славит соловей
Верность мою и любовь.

Мать стучит барабанными палочками. Ей кажется, что петь эту песенку при Оле в высшей степени неуместно. Остальные не замечают ее сигналов. Они с головой ушли в работу.

Вернись скорей,
Вернись скорей,
Любимый мой, любимый…

С досады мать как хватит по большому барабану! Все разом к ней оборачиваются. Это же песня, а не марш!

Давно умолк мой соловей,
Увял мой куст бузинный…

Оле раскуривает трубку, кашляет, пытается слушать. Особенно печалиться нечего, но у матушки Буллерт слезы капают на барабан.

Потом друзья сидят у печки, пьют земляничное вино, рассказывают друг другу всякую всячину, избегая произносить даже имя Аннгрет. Перебродивший земляничный сок ударяет в голову Яну, он хвастается без удержу:

— Еще двух телок вырастили! В хлеву теперь не протолкаться! Ей-богу, кажется, стены лопнут. Без пристройки нам нынче не обойтись.

Оле внимательно его слушает, принуждая себя к сдержанности.