Павел Флоренский - Павел Флоренский Философия культа

• Название: Павел Флоренский Философия культа
• Автор: Павел Флоренский
• Издательство: МЫСЛЬ
• Жанр: Религия
• Год: 2004

(электронная версия книги - Флоренский П.А. - Собрание сочинений. Философия культа (Философское наследие) - 2004. Примечания в квадратных скобках соответствуют примечаниям внизу страницы бумажного издания. Примечания в фигурных скобках - примечаниям бумажной версии, вынесенных в конец книги).

---

Ср.: «После того беседы наши происходили устно. Очень жаль, что не было своевременно записано содержание разговоров того времени, наиболее горячих и существенных, касавшихся по преимуществу вопросов догматических и канонических.—Зимою 1913 г. Феодор Дмитриевич был избран в почетные члены Московской Духовной Академии,— как гласит официальная формулировка, «во внимание к деятельности на пользу Св. Церкви как путем литературным, так и прямым участием в работах Предсоборного Присутствия». В апреле того же года, лишь только дозволили погода и здоровье, Феодор Дмитриевич приехал в Посад, лично благодарить Преосвященного Феодора, Ректора Московской Духовной Академии, и сделать визиты членам корпорации.— Меня он не застал дома, оставил карточки и, на всякий случай, поручил сказать мне о приезде. Помнится, это было в Фомино воскресенье, т. е., следовательно, 21 апреля. Возвращаясь домой из церкви, я узнал от извозчика, возившего его ко мне, о нахождении его в новой Лаврской гостинице и направился туда. С первых же слов свидания завязался живой разговор о таинствах,—продолжение беседы, начатой когда-то в Москве. Поясняя свою мысль, я сослался на св. артос. Тут Феодор Дмитриевич с благоговением берет со стола сверток: «Вот, как раз сегодня я получил от Преосвященного Феодора артос, но, к стыду своему, не знаю, что это такое». Думаю, его «не знаю» надо понимать не в литургическом, а в догматическом и метафизическом смысле.— Мы продолжали обсуждать разные литургическо-метафизические вопросы, Феодор Дмитриевич видимо увлекался» (Свящ. Павел Флоренский. Памяти Феодора Дмитриевича Самарина. Сергиев Посад, 1917. С. 17—18).—332.

736

Вероятно, имеется в виду Катехизис, составленный протопопом Лаврентием Зизанием, западнорусским книжником, приехавшим в Россию в 1626 г. Катехизис был переведен на церковно-славянский язык и исправлен лично Патриархом Филаретом с целью усиления антилатинской направленности. Напечатан в небольшом количестве экземпляров, так как вызвал много споров у московских справщиков.— 332.

737

«Сын церковный»—катехизическое сочинение (1620-е годы?), приписываемое в рукописях справщику московского печатного двора протопопу Иоанну Наседке. Сочинение адресовано некоему Иоанну, выходцу из Литвы, желающему обратиться в православие. Вероятно, то же: Сын Церкви. М.: Тип. единоверцев при Свято-Троицкой церкви, 1907. Цер.-слав. 80; 116 л.—332.

738

Книга о вере единой истинной Православной. М.: Тип. единоверцев при Свято-Троицко-Введенской церкви, 1907. 4-е изд. 289 л. Перепечатана с изд. 1648 г.—332.

739

Золотницкий Η. Ф. Наши садовые цветы, овощи и плоды. Их история, роль в жизни и веровании разных народов и родина: Культурно-исторический очерк. Мм 1911.—332.

740

Цезарь Бароний. Деяния церковные и гражданские от Рождества Христова до 1198 лета. М.: Ткп. П. П. Рябушинского, 1913. XII; 416 с. (бесплатное приложение к журналу «Старообрядческая мысль» за 1913 г.).—332.

741

Кавасила Николай. Семь слов о жизни во Христе. М., 1874. С. 40.—332.

742

Вероятно, имеется в виду следующее письмо Флоренского к В. В. Розанову.

Суббота 1912.XII. 1. Сергеев Посад. Ночь

Наброски о богослужении (рассуждение. Для В. В. Р.)

Оставим пока таинственную сторону богослужения. Спросим себя о его человеческой стихии. Прежде всего, конечно, не в драматической "игре старшего клира—она, и не в вокальной развитости клира младшего. «Игра», «музыкальность» и т. п. человеческие, светские достоинства делают службу для всякого православного человека отвратительной, не богослужением, а лицедейством, позорищем. Но

следует ли отсюда, что всякое исполнение,—лишь бы оно было с плохой игрой и слабо вокально,—достигает своей цели? Едва ли нужно отвечать, что нет. В таком случае, что же важно? М. б., смысл читаемого и поемого?—Живая религиозная действительность обнаруживает, что очень, очень мало важен. Те, кто понимает, ну, скажем, /2 того, что читается и поется,—это богословы, для которых понятое ими важно не более прошлогоднего снега. А те, кто понимает 1/10, V20» 1/зо и т. д. читаемого и «поемого»,—старушки, «простецы», как с нехорошей снисходительной улыбкой называют их богословы,—они-то именно и уходят от службы сытые и удовлетворенные. Значит, даже и не в смысле дело,—главное, по крайней мере. Скажу более. Слишком усиленное подчеркивание смысла, так сказать, «разжевывание» его, неизбежно сооОщает службе,—хотя бы не было сказано ни слова,— характер рацеи и решительно отвращает душу от молитвы, ибо вся служба освещается каким-то холодным рационалистическим светом электричества. Полу-понятное для молитвы лучше, чем вполне, насквозь понятное,—как и полуосвещенная церковь «глубже», чем залитая светом,—не говоря уже о свете электрическом, этой воистину «мерзости пред Господом». Молитва созревает и крепнет в полу-тьме,— световой и осмысленной, и только душа умягчающаяся дает себя перекристаллизовать церковностью. Итак, даже не смысл... Но что же в службе то, что заставляет о ней сказать: «это—настоящая» или «это—ненастоящая», «это православная» или «это—неправославная»? Что?—

Темпово-ритмическая разработка службы.

Мирское—в пространстве, оно механично; живое же, т. е. духовное,—во времени. И потому понятно, что темп и ритм—это душа жизни, душа богослужения живого. Да, темп и ритм, а не смысл, не голоса, не игра и уж конечно не пышность облачений и блеск дешевой роскоши.

У каждой чаcти службы есть внутренний, присущий ей ритм и темп, и если эти последние соблюдены, то чтение, пение, возглас, молитва производят свое молитвенное действие на душу молящегося, хотя бы содержание всего этого воспринималось почти бессознательно или почти не воспринималось. Напротив того, самое превосходное исполнение, при полной понятности смысла, при хороших голосовых средствах исполнителей, при даже тонкой «игре» (впрочем, таковой я не встречал, кажется), раз ритм и темп не соблюдены, воспринимается как нечто глубоко-фальшивое. Так, наиболее медлительные части богослужения—это начала ектений, особенно великой, шестопсалмие, священнические возгласы «троичного» содержания. Это—grave, lento. Да и всякий понимает, что нелепостью было бы впархивать диакону на солею, как балерине, и зачастить «паки и паки», хотя оы голоском преизящнейшим. Нет, диакон должен не идти, а ступать, как слон, и пусть под его тяжкой и медлительной стопой гнутся и трещат половицы.

И важно и добродушно-свирепо должен он рыкать «Миром Господу помолимся».—Акафисты, каноны вычитываются быстрее,—так, приблизительно andante, andantino. И священнику или епископу надо уже не ступать, а идти, подвигаться, выступать. Однако и здесь малейшая припрыжка создает фальшь. Кафизмы—еще быстрее; только «аллилуиа» петь и читать должно медлительно и растягивая на конце, так: «ал-ли-ллу-и-а-а», но ни в коем случае не «аллилуйя». Чтения—еще быстрее. Впрочем, в разные времена церковного года, в дни памяти различных святых или событий служба, конечно, получает особый темп.

Бывает служба мужественная (например, Михаилу Архангелу),— особенно акафист, а бывает и женственная (большинство). Бывает служба в ускоренном темпе и отчетливом ритме, а бывает—в медлительном темпе с мягким ритмом,—дымчатая чуть-чуть.

Шестопсалмие—это особенно тонкий момент службы. Псалтирь у евреев—книга заклинательная. Шестопсалмие—заклинание. И вообразите, что заклинание читают вприпрыжку или ломаясь как плохой актер.

Помню, у меня в церкви раз читал шестопсалмие один студент образцово. Он произносил слова без игры, но поймал тайну темпа и ритма шестопсалмия, и, слушая его, я настраивался на свои «утренние» молитвы и впервые на опыте узнал, что Псалтирь не повествует, а заклинает. И, словно на грех, в следующий раз читал кто-то—«с выражением», осмысленно и бойко. Но так <как> это было сплошное allegretto grazioso, то я не мог молиться и чувствовал всем нутром, бившимся тоже allegretto, что творится что-то недоброе. Или, помню еще, один священник декламировал шестопсалмие, предварительно выучившись у профессора декламации. Это было гнусно.

То же—и о проповеди. Помню, недавно говорил некто, и, кажется, недурно. Но неудачные интонация, ритм, темп—и в алтаре мне казалось, что в церкви поругались базарные торговки и вот-вот вцепятся Друг Другу в волосы. Это presto agitato было невыносимо. Право, мне всегда хочется сказать проповедникам: «Говорите все, что вам угодно и о чем угодно, только лишь запаситесь метрономом и без него не смейте выходить на амвон».

Ритм, темп, интонация (в сущности это все одно, лишь в отвлечении разделяемое)—такова древнейшая и едва ли не существеннейшая часть богослужения. Ведь что иное есть богослужение, как не вздох души к своему Господу. Восклицание «Господи!» подвергните контрапунктической обработке, разверните, усложните, украсьте—и получится сложная сеть богослужебных призывов. Как симфония получается из мелодии в несколько нот, так же и богослужение—из вздоха души. Но вздох души—жив, а раз жив, то и пульсирует. Этот-то пульс его и есть жизнь его. Отражаясь между зеркал контрапунктической обработки, этот пульс дает темп, ритм и т. д. богослужения, но в существе дела мы никогда не получаем чего-нибудь нового. И вот, этот ритм—душа богослужения, а верность исконному ритму—залог жизни; искажение же ритма—верный метод подделки жизни. Вот почему пьяница поп с безголосым дьячком, оба бессмысленные и не очень-то заботящиеся о «благе» Церкви, служат вполне удовлетворительно,—ибо им лень и скука сочинить новое в ритме, интонации, темпе. «Интеллигентные» же-батюшки, с отличными псалмопевцами и голосистыми отцами диаконами, нередко портят богослужение, ибо стараются по-своему улучшить его, «поставить», а тайн его не постигают, и получается «со святыми упокой» в темпе «ах ты с.с. комаринский мужик».