Эльза Вернер - Мираж

• Название: Мираж
• Автор: Эльза Вернер
• Издательство: книжная фабрика «Глобус»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7707-7754-0

В книгу Э. Вернер вошло два произведения. Это своего рода психологические драмы, где изображены очень разные, но очаровательные и умные женщины, сильные и смелые мужчины, которые ради любви, дружбы и счастья близких людей готовы пожертвовать собственным счастьем и даже сознательно уйти из жизни.

В романах еще раз подтверждена непреложная истина: искренность и бескорыстие не могут ужиться с завистью и корыстолюбием.

---

— О твоем отце, которому он доверял так же слепо и который надул его, изменив своему слову…

— Дедушка, оставь это! — взволнованно перебила Эльза. — Я вынесу от тебя всякую жестокость, только оставь моего отца спокойно спать в могиле. Не говори о нем в таком тоне! Я не могу и не хочу слышать это!

— Скажите, как энергично! — иронически заметил профессор. — Она не хочет! Ты стала что-то уж очень самостоятельна замужем. Прежде у тебя не было собственной воли. Но, конечно, когда на человека целый день молятся, он поневоле начнет привередничать! Я считал Лотаря умнее; я думал, что отдаю тебя за серьезного человека, который уже давно бросил все эти дурачества, а он влюбился в тебя и поклоняется тебе, как идолу… Смешно!

Эльза ничего не ответила, а спокойно наклонилась, чтобы поднять соскользнувшее на пол одеяло, и старательно укутала колени больного.

Однако ее молчание еще сильнее раздражило его, и он продолжал в том же тоне:

— Добрый Лотарь! Он не нарадуется на твое так называемое «пробуждение» и дивится ему, как чуду, а ему следовало бы бояться его! Он по целым дням рассказывает тебе о своих путешествиях, разворачивает перед тобой картину всего мира и будит старое, необузданное влечение к нему, которое наделало мне столько хлопот в твоем детстве. Ослеп он, что ли? Ту Эльзу, которую он получил из моих рук, он удержал бы при себе, потому что она знала, что такое долг и послушание, а свою «обожаемую жену», которую он поспешил освободить от оков моей «тирании», он потеряет, а, может быть, уже и потерял, только не замечает этого.

— Ты несправедлив ко мне и Лотарю, — спокойно возразила Эльза. — Ты болен, дедушка…

— И потому ты великодушно прощаешь мне, не правда ли? Берегись! У больных глаза острее, чем у здоровых; они видят больше, чем тебе хотелось бы. — Вдруг он грубо схватил руку внучки, поправлявшую одеяло. — О чем ты говорила сейчас с этим Эрвальдом, когда он подошел к тебе так близко? Отвечай! Я хочу знать!

— Мы говорили о Лотаре.

Профессор хрипло засмеялся.

— В самом деле? Он еще играет с тобой комедию? Я с первого взгляда не взлюбил этого молодца с огненными глазами, который смотрит на всех так гордо и повелительно, точно весь мир к его услугам; но тебе он, конечно, этим-то и нравится.

— Дедушка, пусти меня! — со стесненным сердцем просила Эльза, пытаясь высвободиться.

Однако влажная, холодная как лед рука деда крепко держала ее руку, и он грозно зашептал:

— Ты еще не поняла этого? Или не хочешь понимать? Он влюблен в тебя! В жену своего друга!

Эльза вздрогнула при этих словах, так грубо, безжалостно сорвавших покров с несчастья, приближение которого она смутно и со страхом чувствовала, но которого еще не осознавала. В ужасе, не будучи в силах произнести хоть слово, она смотрела на старика; его зловеще горящие глаза буквально впились в ее лицо.

— Чего же ты так побледнела? — спросил он. — Что тебе за дело до этого, если ты помнишь честь и долг? Ты думаешь, я не видел, как вы стояли сейчас рядом, точно весь мир вокруг вас провалился, и он целую минуту смотрел тебе в глаза, а тебе и в голову не пришло помешать ему. Впрочем, разве можно ждать верности, чести и долга от бернридовского отродья! Один раз Лотарь уже внес несчастье в мой дом, не подозревая, что делает; теперь он вносит его в собственный дом в лице этого возлюбленного друга. Тогда это был Людвиг Бернрид, этот негодяй, а теперь…

Старика остановило восклицание Эльзы. Она вырвала руку и резко отступила говоря:

— Не повторяй этого! Не называй так моего отца! Или я забуду, что ты болен, что я должна щадить тебя…. все забуду! Этого я не вынесу!

— Да неужели ты запретишь мне? — вскрикнул Гельмрейх, донельзя раздраженный противоречием. — Теперь ты знаешь почти все о своем отце; Лотарь рассказал тебе. Ты имеешь полное основание гордиться им! Ему мало было погубить жену и себя самого, он еще подкинул тебя мне, рассчитывая на мое милосердие! Я, человек, которого он смертельно оскорбил, должен был воспитывать его ребенка! Он ничего не оставил тебе в наследство, кроме своей горячей крови, которая бунтует против всего, что пахнет долгом и подчинением. Я хотел с корнем вырвать эту страстность у ребенка, но сумел только придавить ее; стоило мне выпустить тебя из рук, и она опять прорывается. Она будет несчастьем твоей жизни!

Ни старик, ни Эльза не заметили в своем возбуждении, что дверь открылась, и Эрвальд остановился на пороге, готовый защищать молодую женщину. Но она не нуждалась больше в защите; она выпрямилась, точно сбрасывая с себя иго, которое так долго носила, и вскрикнула вне себя:

— Несчастьем моей жизни был ты, да, ты, дедушка, со своей немилосердной жестокостью! Когда я приехала к тебе маленькой сироткой, у которой не было никого на свете, кроме тебя, всякий другой простил бы и полюбил ребенка, хотя и оттолкнул его родителей; ты же ненавидел меня за моего отца, да, да, ненавидел! Я почувствовала это с первой же минуты, хотя поняла гораздо позже. Тебе доставляло удовольствие мучить меня, коверкать все, что было во мне живого и сильного, ты был бы рад осудить меня на духовную смерть! Я убежала однажды ночью, в метель, на смерть, лишь бы уйти от тебя, а теперь я готова на коленях благодарить Лотаря за то, что он вырвал меня из твоей власти. Мой несчастный отец должен был тяжко искупать один-единственный грех молодости, на который его толкнула только любовь, а ты, согрешивший в десять раз тяжелее против него и против меня, ты, не знающий ни любви, ни прощенья, теперь, когда он умер, хочешь еще позорить его перед дочерью? Попробуй сделать это еще раз, и я уйду от тебя и оставлю одного в твой смертный час!

Она стояла перед стариком, полная страстного негодования, и швыряла ему в лицо эти обвинения. Старый тиран, не выносивший ни малейшего противоречия, замолчал перед таким взрывом гнева и растерянно опустился на подушки; внучка внушала ему страх, может быть, своим сходством с покойным отцом, которое проявилось в эту минуту особенно резко.

Это сходство бросилось в глаза и Эрвальду. Точно так горели глаза Людвига Бернрида во время скачки, когда он мерил взглядом противника, вырывавшего победу из его рук. Эрвальд хотел войти, но остановился на пороге как прикованный; его глаза с выражением страстного восторга не отрывались от молодой женщины. Итак, жестокое воспитание ничего не уничтожило! Ему удалось только сковать Эльзу, и теперь последние оковы были сброшены. Перед ним опять был прелестный, живой ребенок, умевший подкупающе ласкаться и необузданно, с гневом упрямиться и своим упорством пленивший молодого соотечественника до такой степени, что он поднял его на руки и насильно сорвал поцелуй, в котором ему отказывали.

Ужас и изумление Гельмрейха длились не более нескольких секунд; гнев возвратил ему дар речи. Он засмеялся хрипло и сардонически.

— И ты хочешь быть женой Лотаря? Тебя выбрал человек, который жаждет покоя и за которым ты должна ухаживать у тихого домашнего очага. Если бы он видел тебя в эту минуту, то понял бы, что сделал. Ты — пара тому, другому, у которого глаза горят таким же огнем, как у тебя теперь. Он одной породы с тобой и прикует тебя к себе демонической силой, которой обладал и твой отец, а ты… ты раньше или позже сделаешь то, что сделала твоя мать, бежав из моего дома. Но, прежде чем дойдет до этого, прежде чем я вторично буду вынужден переживать это, я тебя собственной рукой…

Старик не договорил; трясущейся рукой он схватил тяжелый шандал, стоявший рядом на столе, и, напрягая последние, лихорадочно вспыхнувшие, силы, швырнул им в молодую женщину; в то же мгновение Эрвальд очутился возле нее и потянул ее назад. Шандал с грохотом упал на пол, как раз на то место, где только что стояла молодая женщина.

— Вы с ума сошли, профессор! — сказал Рейнгард строгим, повелительным тоном, каким говорят с помешанными, желая усмирить их. — Не вмешайся я, вы убили бы свою внучку.

Это вмешательство взволновало больного до крайней степени. Его глаза загорелись беспредельной ненавистью, он выкрикнул, едва владея языком:

— Вы? Вы? Прочь! Что вам надо?

— Охранять госпожу фон Зоннек, пока здесь нет ее мужа, — ответил Эрвальд и обратился к Эльзе: — Пойдемте, вы видите, ваш дедушка невменяем.

Он хотел увести молодую женщину, но она высвободилась и с криком испуга бросилась к профессору. Последний вдруг откинулся на подушки, все его тело задергалось в судорогах, но он оттолкнул руку внучки, когда она дотронулась до него, и крикнул:

— Прочь! Позови Лотаря… Лотарь!

В эту минуту Зоннек явился сам, привлеченный громкими голосами. Он подбежал к Гельмрейху.

— Что случилось? Опять припадок и так неожиданно? Дай ему капель, Эльза, может быть, пройдет.

Но на этот раз не прошло. Через несколько минут больной успокоился и лежал почти без движения, но его грудь дышала тяжело и из нее вырывалось хрипение. Губы шевелились, как будто он что-то говорил. Зоннек нагнулся к нему и сказал успокаивая: