Махмуд Теймур - Живи, Египет!

• Название: Живи, Египет!
• Автор: Махмуд Теймур
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1973

Сборник представляет лучшие образцы современной новеллистики Арабской Республики Египет. В нем объединены произведения писателей разных поколений и литературных направлений. Здесь и литераторы старшего поколения, уже известные советскому читателю, — Тауфик аль-Хаким, Нагиб Махфуз, Юсуф Идрис, — и молодые египетские новеллисты, творчество которых еще неизвестно в нашей стране.

При всем разнообразии рассказов авторов объединяет острый интерес к событиям сегодняшнего дня, к насущным проблемам своей страны. Их герои — крестьяне и мелкие чиновники, жители беднейших кварталов Каира и солдаты, защищающие свободу арабской земли.

Сочный язык, уходящий корнями в живую народную речь, психологическая глубина каждого образа позволяют писателям изобразить египетский народный характер во всей его многогранности и тесной связи с породившей его действительностью.

Все рассказы впервые публикуются на русском языке.

---

— Эту нелепую историю о жене моего дяди.

Он снова наклонился ко мне и прошептал:

— Виноват… Но вопрос этот необходимо выяснить до конца. Ты из ас-Саида. Из арабов ас-Саида. Тебе лучше моего известны традиции.

— Какие традиции? Пожалуйста, говорите прямо. Незачем ходить вокруг да около.

— Да простит тебя аллах. Насколько мне известно, твой дядя, брат твоего отца, единственный из всей семьи сохранил хорошие отношения с твоим отцом. Не так ли?

— Да, это так.

— Разумеется, в силу родственных чувств. Вся семья порвала с твоим отцом, потому что он промотал наследство на… ну, скажем, на удовольствия. Все порвали с ним, кроме дяди. А он готов был далее пренебречь негодованием других родственников и продолжал видеться с твоим отцом. Но он не мог пренебречь угрозой убить его.

Я рассмеялся, закинув голову назад. Взгляд мой упал на весла гондольеров, торчащие, как копья. А он продолжал, повысив голос:

— Мне не известно, действительно ли ты не знал этого или же только притворяешься. Но все они пошли к нему, к твоему дяде, и сказали, что еще могли кое-как стерпеть бесчинства твоего отца, но, как они выразились, такого позора, то есть связи его жены с тобой, они не потерпят. Так что либо пускай он с ней разведется, либо они убьют и его и тебя.

— Вздор. Какой-то негодяй хотел опорочить меня и выдумал эту дикую историю.

— Может быть. Но как докажешь ты, что это неправда?

— Да есть тысячи доказательств! Говорю вам, это ложь. Я не подлец. Мне даже в голову не могла прийти подобная мысль… о связи с дядиной женой. Она была для меня как мать, право же, как родная мать.

— Я говорю сейчас не об этом. Я верю твоему слову. Верю, что этого не было. Но где доказательства, что сплетни не распространились дальше?

— Я ничего подобного не слышал.

— Это не доказательство. Ты говоришь, что не слышал. А как ты докажешь истинность своих слов?

— Клянусь…

— Прекрасно. Но ты же сам сказал, что дядя не любил говорить на эту тему. Ведь так?

— Так.

— Да и немыслимо, чтобы он беседовал об этом с тобой. А с братьями твоей матери и с их детьми ты не общаешься и вообще с ними не знаком. Правильно?

— Да.

— Стало быть, от них ты тоже ничего не мог слышать.

— Значит, они и впрямь собирались меня убить?

— Не знаю. Этого я не выяснил. Но ты, конечно, думаешь, что я сочинил всю эту историю только для того, чтобы отвергнуть твое сватовство? Я мог бы это сделать куда проще.

— Так в чем же дело?

— Дело в том, что это истинная правда. Я имею в виду не твою связь с дядиной женою, это меня не касается. Но угроза и развод действительно были. Если нет, докажи противное.

— Безусловно, докажу. Если бы… если бы это действительно было, слухи разошлись бы повсеместно, и я знал бы о них. Будь это так, мои родичи воспользовались бы поводом очернить меня и моего отца.

— И тем самым навлекли бы позор на самих себя? Нy нет. Они хотели, чтобы все было шито-крыто.

— Но каким же образом вы узнали об этом? От Абд ад-Саттар-бея?

Он усмехнулся.

— Неужели ты думаешь, что человек в его положении станет интересоваться подобными вещами. Ни в коем случае.

— Как же тогда вы узнали?

— Это уж мое дело. Но я уверен, что все останется между нами.

— А почему это должно оставаться между нами? Пускай все знают!

— Я никому не хочу зла. И сделай милость, говори потише.

— Почему я должен говорить потише? Вы же хотите, чтобы Лейла услышала эту грязную историю? Разве не такова ваша цель? Ну что ж, я помогу вам. Я сам ей все расскажу. Ха-ха! Дядина жена! А почему не мамина сестра? Или… или не моя бабушка, например? Ха-ха-ха!

Безуспешно пытаясь меня успокоить, он вскочил и стал трясти меня за плечи, уговаривая:

— Будь же мужчиной. Знай я, что ты так себя поведешь, не было бы между нами этого разговора. Что за ребячество? Ты же гость в моем доме!

— Хотите, чтоб я ушел?

— Нет, но будь мужчиной и выслушай меня до конца. Принести тебе воды?

— Нет, спасибо.

— Я сожалею, что наговорил тебе столько неприятных вещей. Но поверь, я не знал, что ты не слышал об этом.

— И я был счастлив, пока не слышал.

Он снова сел напротив меня, сцепил пальцы и принялся молча меня разглядывать. Я сказал:

— Прошу прощения за свои слова.

Махнув рукой, он отозвался:

— Я уважаю твои чувства.

Вставая с места, я проговорил:

— Спасибо. А теперь позвольте мне уйти.

Он снова вскочил, положил руки мне на плечи, усадил меня и сказал:

— Нет, разговор наш еще не кончен.

— Если я вас правильно понял, вы считаете меня человеком с дурной репутацией и не хотите, чтобы я стал мужем вашей дочери. А я не могу опровергнуть грязные сплетни, потому что у меня нет доказательств.

— Я не говорил, что у тебя дурная репутация. Скажем так: ты жертва слухов.

— Разве это не одно и то же?

— Далее, я не говорил, будто не хочу, чтобы ты стал мужем моей дочери.

— Тогда к чему же все это?

— Я хочу, чтобы ты меня понял. Для меня интересы Лейлы превыше всего.

— Почему вы не говорите со мной прямо?

— Хочешь откровенности? Изволь. Ты знаешь, что для банковского служащего в той должности, какую ты занимаешь, репутация — самое главное.

— Как, опять намеки?

— Нет, но все же…

— Это просто невыносимо. Я больше не потерплю намеков. Говорите начистоту. Мне уже все равно.

— Сделай милость…

— При чем тут моя работа? На работе у меня репутация без единого пятнышка. А если вы про обвинение в растрате, так меня оправдали. Прокурор по гражданским делам признал мою невиновность и прекратил дело. Мне просто вынесли предупреждение.

— Клянусь, речь шла совсем о другом, а про это я даже не знал.

— Нет уж, хватит. Такие штучки со мной не пройдут. Если вы на что-то намекаете, то знайте: это была злонамеренная интрига. Они воспользовались моей доверчивостью и подсунули мне бумаги, в которых я не разобрался. Прокурор все выяснил. Если б я совершил растрату, то сидел бы уже в тюрьме. Слышите? Это яснее ясного. Но прокурор сделал мне предупреждение, что моя доверчивость граничит с безответственным отношением к служебному долгу. Слышите?

— Да, да. Слышу.

— Я не вор.

— Но я же не обвинял тебя в этом. Ты что, плачешь?

— И не думаю. Это пот… пот, можете сами убедиться.

— Почему ты возражаешь против того, чтобы я открыл жалюзи?

Он встал с места. Я видел его, словно в тумане. А на картине различал только красные и желтые пятна. Я пробормотал:

— Я не возражал, я сказал только, что мне безразлично, откроете вы их или нет. Я хочу лишь знать, что вам угодно.

Он вынул из брючного кармана платок и подал его мне. Рука у него дрожала. Я сказал:

— Спасибо. У меня свой есть.

Я начал старательно вытирать пот с лица, а когда кончил, обнаружил, что остался один. Его не было в комнате. Но картина с гондольерами висела на месте. Потом он появился снова, неся мне стакан воды. Я выпил глоток. Когда он вновь уселся напротив меня, я увидел мелкие капельки пота на его белом, морщинистом лбу. Лицо его было бледным. Некоторое время мы молчали. Потом я сказал, сам удивляясь своему тонкому, писклявому голосу:

— Это, наверное, венецианская гондола.

— Как? Как ты сказал?

Я повторил, указывая на картину:

На этой картине… вероятно, там изображена венецианская гондола. Я хотел сказать, что на гондолах плавают по Венеции, по городу, а здесь нарисована сельская местность. Это ошибка.

Он, не вставая с места, повернулся всем телом и стал разглядывать картину, висевшую позади него, словно видел ее впервые. Потом снова обернулся ко мне и сказал:

— Да, ты прав. По-видимому, ты хорошо разбираешься в искусстве?

— Нет, просто мы проходили это по истории еще в школе.

— Я тоже это учил, а вот не заметил ошибки.

Потом он неожиданно выпалил:

— Послушай, а Лейла тебя любит!

— Да ведь я… я же пришел свататься.

— Но поставь себя на мое место. Будь ты ее отцом, дал бы ты согласие?

— Вы могли бы сказать это с самого начала. Прошу прощения. Я никогда больше не побеспокою ни вас, ни Лейлу. Скажу ей, что вы не согласны.

Наклонившись ко мне, он прошептал скороговоркой:

— Нет, нет, нет, именно этого-то я и не хочу, этого говорить не надо.

— Чего ж вы тогда хотите?

— Давай объяснимся откровенно, как ты сам предлагал… О тебе ходят всякие слухи. И ты заинтересован в том, чтобы это осталось в тайне.

— Верно.

— Если слухи дойдут до твоего начальства или хотя бы до твоих друзей, это может тебе повредить. А если Лейла узнает, на нее это может произвести дурное впечатление. Она, чего доброго, поверит слухам.

— Как же быть?

— Я лично никому не скажу. Даю слово. Но прошу мне помочь.