Махмуд Теймур - Живи, Египет!

• Название: Живи, Египет!
• Автор: Махмуд Теймур
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1973

Сборник представляет лучшие образцы современной новеллистики Арабской Республики Египет. В нем объединены произведения писателей разных поколений и литературных направлений. Здесь и литераторы старшего поколения, уже известные советскому читателю, — Тауфик аль-Хаким, Нагиб Махфуз, Юсуф Идрис, — и молодые египетские новеллисты, творчество которых еще неизвестно в нашей стране.

При всем разнообразии рассказов авторов объединяет острый интерес к событиям сегодняшнего дня, к насущным проблемам своей страны. Их герои — крестьяне и мелкие чиновники, жители беднейших кварталов Каира и солдаты, защищающие свободу арабской земли.

Сочный язык, уходящий корнями в живую народную речь, психологическая глубина каждого образа позволяют писателям изобразить египетский народный характер во всей его многогранности и тесной связи с породившей его действительностью.

Все рассказы впервые публикуются на русском языке.

---

— Какая такая комиссия, парень? Ты что, спятил?

Нуамани развел руками и огляделся вокруг, как бы призывая прохожих в свидетели.

— Ну и ну! Значит, норовишь прикарманить мои денежки? Клянусь аллахом, я тебе этого не спущу. Держите его!

Он схватил Абд ат-Тавваба за шиворот. Тотчас подскочил его брат, поднял шум и крик:

— Люди, побойтесь аллаха, что ж это такое творится? Побойтесь аллаха! Четверть часа не прошло, как на этом самом месте человека убили! Ну и денек выдался! Чего вы не поделили?

Самозванный «маклер» сейчас же обратился к нему за помощью:

— Не уходи, свидетелем будешь. Клянусь душой, я помог этому человеку оценить осла. А теперь, когда дело сделано, он не желает платить.

— Да ничего ты мне не помогал ни продать, ни купить. Вот чудеса-то, прости господи!

— Ведь я осмотрел осла и оценил его?

— Да, но…

Второй брат прервал его:

— Стало быть, ему причитаются комиссионные…

— Что ты говоришь, коли не знаешь, как дело было?

— Дядя, побойся бога. Часа не прошло, как здесь человека убили. Ну, будешь платить или нет?

— Алла, алла, алла!.. Да это разбой среди бела дня, братцы. Как же так?

От волнения он забормотал что-то невнятное. Собралась толпа, все любопытствовали, что случилось. Говорили разом, перебивая друг друга. Абд ат-Тавваб объяснял:

— Вот, братцы, этот парень привязался ко мне среди дороги, спрашивает, почем осла покупал, а я ему говорю…

А маклер наседал, твердил свое:

— У меня свидетели есть. Осмотрел я, значит, этого осла и сказал, сколько он стоит, какая ему цена, какие у него ноги, зубы…

Свидетель поддакивал:

— Могу подтвердить, братцы. Сам видел, как он ему ноги ощупывал, в зубы глядел, под хвост…

Прохожий редко вникает в суть дела. Для него главное — решить спор. Он не станет докапываться до истины, разбираться, выслушивать обе стороны и свидетелей, терять целый день, чтобы вынести справедливое суждение. Поэтому один из собравшихся решительно сказал:

— Плати ему десять пиастров, и пускай идет себе с миром.

— Нет уж, спасибо. Стану я руки марать из-за десяти пиастров. Он купил осла за тринадцать фунтов. И должен мне пятьдесят пиастров, самое малое. Это будет по справедливости. Как же так? Денежки-то мои, законные…

* * *

Абд ат-Тавваб продолжал путь вконец удрученный. По требованию толпы ему пришлось слезть с осла и уплатить пресловутому маклеру пять пиастров. Однако в деревню он въехал преобразившийся. Собрал последние силы, чтобы казаться веселым и убедить всех сбежавшихся посмотреть на осла, что он, Абд ат-Тавваб, совершил неслыханно удачную сделку. Вновь и вновь повторял он всем и каждому:

— Маклер оценил его в четырнадцать фунтов, а я купил за тринадцать. И еще маклера провел за нос, дал ему всего пять пиастров!

Глаза его радостно блестели, когда он видел действие своих слов, а собравшиеся, в свою очередь, ощупывали ноги, хвост, спину осла, заглядывали ему в зубы, похлопывали по бокам и говорили:

— Нет, ничего, хорош. Стоит этих денег. С покупочкой тебя. И всего пять пиастров? Да ты впрямь провел за нос маклера!

Абуль Муаты Абу-Н-Нага

Родился в 1931 году в деревне аль-Хасайна, в провинции Дакахлия. Учился в религиозной средней школе города Мансура. Высшее образование получил на отделении арабской филологии Каирского университета и на педагогическом факультете университета Айн-Шамс. По окончании университета в 1959 году четыре года работал преподавателем арабского языка в школе, затем перешел на работу в Академию арабской филологии.

Выпустил первый сборник рассказов «Девушка в городе» в 1960 году. С тех пор опубликовано еще три сборника рассказов: «Смутная улыбка» (1963), «Люди и любовь» (1969) и «Иллюзии и реальность» (1972), а также повесть «Возвращение в ссылку» (1969), посвященная жизни и деятельности известного египетского журналиста и общественного деятеля Абдаллы ан-Надима.

Рассказ «Вопросы и ответы» опубликован в журнале «Аль-Хиляль» в августе 1969 года.

Вопросы и ответы

Перевод В. Кирпиченко

Они только что покончили с курицей, которую старшина Ахмед привез из деревни. Сержант Авад вытер руки о газету, служившую им скатертью во время пиршеств, которые устраивались всякий раз, как кто-либо возвращался из краткосрочного увольнения, от родных. Скомкав газету и отшвырнув ее прочь, он сказал:

— Противник побежден!

Махмуд, рядовой, еще не успевший выслужить ни одной нашивки, но любимый всеми за свой веселый нрав, отозвался:

— Ну нет… бой только еще разгорается!

Держа в руке обглоданную куриную лапку, он выбирал глазами подходящий для мишени камень. Забава всем понравилась, и они принялись метать объедки курицы и скомканные обрывки газет в мнимого противника. Потом Бекр, мобилизованный азхарист[32] выпрямился и торжественно возгласил нараспев: «Возьми четырех птиц и разруби их на части, потом положи каждую часть на гору и позови их, и они прилетят к тебе — истину сказал великий аллах»[33].

Махмуд откликнулся:

— Эти уж не прилетят, даже по приказу самого батальонного командира.

Старшина Ахмед, прозванный «Философом», быть может, потому что закончил философский факультет, а может, по той причине, что скупые слова, которыми он изредка прерывал свое постоянное молчание, всегда вызывали споры, сказал:

— Времена чудес минули!

Сержант Авад, инженер, который был мобилизован одновременно с Ахмедом и всегда выступал его противником в спорах, возразил:

— Чудесам нет конца. Просто каждому веку явлены свои чудеса!

Тут вмешался шейх Бекр:

— Чудо есть нечто, выходящее за рамки обычного. Аллах творит чудеса посредством людей, отмеченных даром пророчества.

Но Авад стоял на своем:

— И в наш век бывают чудеса. Изменился только их смысл. Чудо уже не просто нечто, выходящее за рамки обычного. Оно вполне возможно. Чудо нашего века в том и заключается, чтобы знать границы возможного.

Махмуд рассмеялся.

— Возможное, граничащее с невозможным, заключается в том, чтобы шейх Бекр привез нам из деревни вот такую же курицу.

Шейх Бекр воскликнул:

— О неблагодарные, вы не помните добра! Забыли, как два месяца назад наелись до отвала крольчатины? Что ж делать, когда мне уже третий месяц не дают увольнения!

Потом, обернувшись к старшине Ахмеду, он спросил с тоской в голосе:

— Ну как там, в деревне? Я по людям соскучился, по всякой живой душе!

Несмотря на волнение, прозвучавшее в вопросе шейха, Ахмед не спешил отвечать. Он заметил, как после этих слов на лицах окружающих его товарищей появилось выражение горечи. Так бывало всякий раз, когда кто-нибудь из них возвращался из деревни после увольнения. Подобный вопрос задавали неизбежно, быть может, в ином виде или в иной связи, но его задавали, и настроение сразу менялось, всех охватывало общее чувство горечи.

Начинают ли они, как и он, это сознавать? Замечают ли здесь нечто необычайное? Понимают ли, что совершающееся здесь отражает, словно в зеркале, то, что совершается там? В его родной деревне или в деревне любого из них?

— Все благополучно… живы-здоровы, шлют привет.

Ответив, он оборвал свои мысли и нарушил молчание, словно стремясь оттянуть время. Он не думал о бессодержательности такого ответа. Он думал лишь, что там, в деревне, он ответил примерно так же, когда ему задали подобный же вопрос: «Скажи, как там у вас, в армии?»

Это тоже было после обильного ужина. Но тогда устроили настоящее пиршество, не то что здесь! И тогда поначалу царила атмосфера возбужденной радости, сыпались бесчисленные вопросы обо всем вообще и ни о чем в частности. А под конец, после еды, питья и душевных излияний, вставал этот обескураживающий вопрос, который означал, что веселье кончилось и начинается серьезный разговор. Там тоже ощущали бессодержательность его ответа, и вновь задавали этот вопрос, уже в иных словах. Но независимо от слов смысл их был всегда тот же, и выражали они просьбу:

— Расскажи о том, что ты видел.

Там он вглядывался в глаза, устремленные на него, и угадывал в глубине их одно и то же — безграничное желание знать правду, безграничный страх перед неведомым, мучительное сомнение, роковое и невыносимое для них. А для него главное состояло не в том, чтобы найти в себе мужество сказать им правду. Главное было знать все, о чем его спрашивают, и суметь рассказать то немногое, что он пережил, — а кое-что, по крайней мере, ему довелось пережить, увидеть и совершить.

Там он представлял армию, был ее посланцем, говорил от ее лица с людьми, которые ничего с легкостью не принимают на веру, сомневаются, надеются и любят его вопреки всему. И странное дело, там он забывает все, что смущает его здесь, забывает свои тяготы, тревоги, невзгоды. Но здесь, вот сейчас, когда мундир его еще покрыт дорожной пылью и едва доедена привезенная им курица, когда он видит выражение горечи на лицах своих товарищей, когда вопросы сыплются на него со всех сторон…