Александр Лебеденко - Тяжелый дивизион

• Название: Тяжелый дивизион
• Автор: Александр Лебеденко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1956

В романе воссоздаются события того времени, когда, по определению великого русского поэта А.Блока, в России назревали «неслыханные перемены, невиданные мятежи». Рукой большого мастера в книге изображен путь страны к революции. В романе много картин подлинно эпического звучания: массовые солдатские митинги на фронте, запруженная восставшими рабочими Выборгская сторона, предштурмовые часы у Зимнего, Штаб революции — Смольный.

На страницах «Тяжелого дивизиона» талантливо показан распад царской армии, гибель великой империи Романовых, могучая сила восставшего народа.

---

— Наверное, вы долго на отдыхе стояли, — сказал вдруг шедший рядом молодой, с белым крестьянским лицом пехотинец.

— А что?

— А были бы на фронте, так не говорили бы…

— А ты почем знаешь, что на фронте? — спросил его с подозрительностью Луценко.

— Потому, вчера я с фронта.

— Ну и как же у вас?

— А вот я тебе скажу — у нас на высоте четыреста девятнадцать на каждом камне написано: «Долой войну!» да «Штык в землю, солдат!» — вот что. Что ты думаешь, кто написал? Птица небесная? Известно, солдаты писали. А кто не писал — тот читает…

— А ты где на фронте стоишь? — спросил Иванов.

— А здесь прямо, — показал рукой солдат вдоль шоссе. — Позавчерась оттуда. От шашú мы налево — в леску… А напротив герман. Австрийцев там нету.

Все замолкли.

— А революция у вас тихо прошла? — спросил наконец Гуляев.

— А что ж, да ничего… Мы когда узнали. А то ничего. Тихо. А только теперь неспокойно. Не хочет солдат в атаку идти. А так стоит — ничего…

— А комитет ваш что? — спросил Иванов.

— Комитет за Временное резолюцию написал. Комитет что! Комитет в атаку без солдат не пойдет.

— Так ведь комитет-то солдаты выбирали?

— Известно, солдаты.

— Значит, что комитет скажет, то и солдаты будут делать.

— А если комитет скажет штаны снять, так, скажешь, снимут? — усмехнулся солдат.

— А ты сам-то как, за наступление или нет? — спросил прапорщик.

— Я без аннексий и контрибуций…

— Откуда ты это взял?

— А читали… Словом, чтоб по справедливости…

— А если немец вместо справедливости тебя «чемоданами» крыть станет?

— Ну так и мы его покроем. Теперь снаряды и патроны есть.

— Ну вот видишь, — обрадовался Иванов. — Я вижу, ты хороший парень. На, закури, — щелкнул он портсигаром. — А это ты не набрехал про надписи на камнях?

— Святой крест, нет. На соснах буквы режут. «Мэ» и «дэ» и «вэ».

— Это что же значит?

— А значит: мир и долой войну.

— А германцы стреляют?

— Не, тихо сидят.

У Григорен на шоссе встретили Кашина. Он шел в сопровождении нескольких солдат.

— А вы что же на митинг не ходили? — спросил его Иванов.

— А вы не жалеете, что пошли? — вопросом ответил Кашин.

— Нет, интересно было. С большим подъемом прошел, — заметил Андрей.

— А кто же выступал?

— Генерал Новицкий, члены Думы и еще какие-то.

Кашин скептически пожал плечами.

— Впрочем, члены Думы больше молчали. Прислали сюда, видно, захудалых. Так, для близиру. А генерал здорово загнул.

— За войну до победы?

— И об этом не забыл, — рассмеялся Иванов. — А все-таки революционный генерал.

— Не верю я в революционных генералов.

— А почему же генерал не может быть революционером? Стреляла же в царя генеральская дочка.

— Так ведь дочка, а не генерал. Зачем генералу революция?

— А если он верит в то, что революция может дать новый, более справедливый строй.

— Ну, для генералов царский строй — самый справедливый.

— Вы, я вижу, большевик, — буркнул с деланным добродушием Иванов и потрепал Кашина по плечу. Кашин никакой радости от офицерской ласки не показал…

Андрей молчал. Кашин уже давно ощущался как заноза. Даже Гуляев и Луценко, видимо, побаивались его. До февральских событий Кашин вел знакомство только со своими товарищами-канцеляристами. Он был строен, в меру плотен, краснощек и мог бы служить образцом здоровяка солдата. Щеки его были розовы, зубы ровны, глаза спокойны. Он всегда был аккуратно одет, чистился каждое утро, и пояс его блестел, соперничая черным глянцем с голенищами собственных, не казенных сапог. Все почти солдаты дивизиона были оренбуржцы. Он один каким-то чудом затесался — единственный петроградец. Отец его был мастером на металлическом заводе. Держался он со всеми ровно, но, видимо, всячески избегал таких положений, в которых могло бы пострадать его человеческое достоинство. Вспоминая свои солдатские годы, Андрей ценил эту осторожную сдержанность молодого парня и всегда держался с ним вежливо.

Удивил Кашин всех в дивизионе на первом заседании комитета.

Это он настоял на том, чтобы комитет вынес резолюцию об отношении части к февральским событиям.

— Кому это нужно? — выпятил губы Иванов. — Никто нас об этом не спрашивает. Все солдаты за революцию. А солдат большинство… Какие же еще резолюции? Где он о резолюциях вообще слышал? — шепнул он Андрею.

Но Кашин настоял на своем.

Резолюцию писали весь вечер, хотя спорили только об одной фразе: нужно ли вписывать слова «за мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов».

Иванов стоял за то, что в резолюции такой маленькой части не стоит задевать моменты большой политики.

— Зачем же тогда писать резолюцию? — спросил Кашин.

— Вы же сами настаивали, — обиделся Иванов.

— Резолюцией мы показываем другим частям и всем, кому нужно, за что мы стоим, чтобы на нас надеялись…

— Ну, кто там будет надеяться? Никто нашу резолюцию и читать не будет.

— Почему? Мы в газету пошлем.

Гуляев и Луценко почти не принимали участия в споре.

— Ну, давайте напишем и контрибуции, и аннексии, — сказал, посапывая, Иванов. — Не будем же мы из-за этого ссориться.

— Это не ссора, — тоже нервничая, сказал Кашин. — А только я думаю, что фронт сейчас должен крепко сказать свое слово. За кого мы: за Временное правительство или за Совет рабочих депутатов.

— Фьють! — свистнул Иванов. — Ишь куда вы загнули. Ну, я думаю, мы так вопрос ставить не будем, — резко сказал он. — И вам не советую.

Кашин смолчал. А по окончании заседания немедленно встал и ушел.

Всегда так было, что в разговорах на политические темы — а политика теперь овладела всеми умами на фронте — Кашин чего-то недоговаривал, и у многих оставалось такое впечатление, что он умалчивает о самом главном, о самом нужном.

— Почему вы его большевиком назвали? — спросил Андрей Иванова уже в столовой.

— Большевик и есть, — буркнул в бороду Иванов.

Андрею было неловко признаться, что все его знания по этому поводу ограничиваются тем, что существуют социал-демократы меньшевики и большевики и что между этими партиями идут жестокие споры, но в чем дело, в чем расхождение — он не имел понятия.

— А как вы сами относитесь к большевикам? — спросил он осторожно.

— Ну как? Главное, что они — социал-демократы. Значит, с крестьянами им делать нечего. Крестьян они могут только сбить с толку.

Андрею показалось, что и Иванов знает не больше его.

— В штабе дивизии я знаю одного большевика, — сказал Кельчевский. — Подпоручик Базилевский.

— Вы хорошо его знаете?

— Еще по Оренбургу знаю. Он уже студентом в организации состоял. Он теперь, кажется, в дивизионном комитете.

— Поедем к нему с адъютантом? — предложил Иванов. — Наверное, у него и партийные связи, и литература есть. Он где?

— Не то в команде связи, не то в оперативном отделе…

— А что же вы не спрашиваете нас о митинге? — обратился Иванов к молчавшему Лопатину.

— Не нахожу нужным.

— Напрасно. Солдаты поклялись наступать.

— Это кто же — кашевары и фельдшера?

— Была и пехота.

— У меня, пожалуй, сложилось впечатление, что войска все-таки не пойдут в атаку, — сказал задумчиво Андрей.

— Это вам пехотинец такие мысли навеял? — усмехнулся Иванов. — Дурак ляпнул, а вы уже и скисли.

— Я думаю, что надписи, буквы — все, что он говорил, — это все-таки правда. А если все это так, то ясно, что боевой дух армии подорван.

— Какие надписи? — на этот раз с интересом спросил Лопатин.

— На камнях, на деревьях солдаты пишут, что не пойдут в наступление… Это на нашем фронте. Офицер какой-то хотел поднять солдат в разведку — подняли его на штыки.

— Вот видите! — вскочил Лопатин. — Теперь всех на штыки поднимут. Нужно решительно ничего не понимать в военном деле, чтобы играть такими вещами, как дисциплина. Это ведь зараза, это хуже холеры. Как же, вы полагаете, мы будем воевать? Кто же будет защищать страну? Значит, теперь приходи и владей нами? Рабство? Великие завоевания революции! — Он ходил по комнате, размахивая сжатыми кулаками. — Неужели же, — поднял он глаза к потолку, — у наших идиотов не хватит ума на последний решительный шаг?

Все вопросительно смотрели на командира.

Он остановился и с вызовом бросил:

— Открыть фронт германцам. Перестрелять всех… — Он замялся.

— Договорились, — буркнул Иванов. — Не хочу слушать. Сумасшедший дом какой-то. — Он встал и, неуклюже громыхая сапогами, вышел.

Стеклянной дверью, так что высыпалось давно разбитое стекло, ударил Лопатин.

Кельчевский и Андрей остались одни.