Александра Ленель-Лавастин - Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

• Название: Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран
• Автор: Александра Ленель-Лавастин
• Издательство: Прогресс-Традиция
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 5-89826-270-9

Национальный вопрос особенно болезнен для стран, претерпевших национальное унижение. Таким унижением было поражение фашистской Румынии во Второй мировой войне. Одним из способов восстановления национального престижа является воздвижение на пьедестал исторических героев нации. Для Румынии ими стали выдающийся ученый М. Элиаде, известный публицист Э. Чоран и драматург с мировым именем Э. Ионеско.

Автор книги, не умаляя их профессиональных заслуг, сосредоточивает внимание на социально-политических взглядах, гражданской позиции в трагичные для страны годы фашизма. Доказывая на огромном фактическом материале их профашистские настроения, А. Ленель-Лавастин предостерегает современные поколения от некритической эйфории в отношении «великих румын», способной объективно привести к поддержке обретающего силу неофашизма.

Книга написана живым, ярким, нередко полемичным языком и предназначена для широкого круга читателей.

---

На самом деле вопрос требуется сформулировать следующим образом: в какой мере наличие в Румынии национальных меньшинств совместимо для Элиаде, с одной стороны, с национальной, христианской и легионерской революцией, за которую он столь страстно выступает; с другой стороны — с задачами науки, в частности его собственной научной дисциплины, истории религий. Как он писал в «Вавилонских алхимии и космологии», эти задачи состояли в том, чтобы организовать сопротивление этнических элементов иностранным формам культуры, как унификаторским и пришедшим извне. Напомним, идеалом политического режима для Элиаде выступал румынизм. Это не фашизм и не шовинизм, уточнял он в марте 1934 г. Под румынизмом следует понимать «требование государства органичного, унитарного, этнического и справедливого»[467]. Аналогичное описание идеального политического режима обнаруживается десятилетие спустя в его работе 1942 г., посвященной португальскому диктатору Антониу ди Оливейра Салазару. Элиаде восхищался им: ведь Салазару удалось «совершить чудо создания тоталитарного и христианского государства»[468]. Итак, государство должно быть органичным, универсальным, этническим и справедливым. Первые три прилагательных не требуют особых пояснений; зато четвертое достаточно двусмысленно. Какой смысл вкладывал Элиаде в понятие справедливости? Он разъяснял его в статье, написанной в марте 1934 г. В ней он восставал против обвинений в антисемитизме (с его точки зрения, демагогических), адресованных тем, кто, как и он, негодовал по поводу засилья «иностранцев» в политике и экономике. «Я просто возмущен тем, что среди членов совета города Сигетул-Марматиеи (Трансильвания) насчитывается 26 чужаков против всего 7 румын. Не то чтобы я был антисемитом или шовинистом (сказал — и все ясно стало! — Авт.), но некоторое, хоть и слабое, чувство социальной справедливости все еще живо в моем сердце»[469]. Подчеркнем: под «чужаками» Элиаде подразумевает людей, которые, будучи полноправными румынскими гражданами, не являются румынами по своему этническому происхождению. Таким образом, он вкладывает в понятие «справедливость» следующий смысл: или представители национальных меньшинств (евреи и венгры) добровольно покинут ответственные посты по причине своего этнического происхождения, или государство должно вмешаться и сократить численность их представителей на подобных постах путем применения институциональных средств.

Здесь напрашиваются несколько замечаний. Первое заключается в том, что национализм писателя, несомненно, включает биологическую составляющую, несмотря на постоянно усиливающийся акцент на «дух» и «духовность». В 1935 г., излагая сверхдетерминистский подход к вопросу о национальной принадлежности, Элиаде совершенно откровенно писал: румынизм не обсуждается, а утверждается. «Биологическую судьбу не оспоришь; самое большее, что можно сделать, — эмигрировать или покончить с собой»[470]. Второе замечание состоит в том, что Элиаде совершенно не скрывает, чьим последователем является. Сигнал тревоги уже протрубили его знаменитые предшественники XIX века, во главе с поэтом Михаилом Эминеску. «Его яростные антисемитизм и национализм сегодня вызвали бы гнев целой когорты критиков и моралистов, которые в лучшем случае стали бы ему говорить об обязанностях Румынии по отношению к ее меньшинствам, о гуманизме и о союзе с Францией, — писал Элиаде в июле 1936 г. — Сегодня этот великий «хулиган», этот поэт, пославший за всю свою жизнь лишь одно проклятие — в адрес тех, кто «спутался с иностранцами», был бы осыпан оскорблениями и клеветой»[471]. В общем как и сам Элиаде, которого левая пресса тех времен не щадила. Так, интеллектуал-марксист Мирон Парашивеску в многочисленных статьях в «Cuvântul liber» бесстрашно задавался вполне резонным вопросом: не было ли предложенное Элиаде понятие автономии духовности по своей сути ближе скорее фашистской доктрине, чем философии Гуссерля?

Наконец, третье замечание. В теоретических выкладках элиадевского антисемитизма явно прослеживается институциональная доминанта, способная послужить основой для антисемитского законодательства. И действительно, работы второй половины 30-х годов свидетельствуют о его явно одобрительном отношении к административным мерам, направленным не только на сегрегацию, но и на исключение евреев из общества. Он открыто выступал сторонником введения процентной нормы; с 1934—1935 годов считал ее более предпочтительной, чем насильственные меры или прямое изгнание. Вполне вероятно, что Элиаде вдохновлялся примером Венгрии, первой европейской страны, где в 1920 г. в ходе хортистской контрреволюции был утвержден закон о процентной норме[472]. Румынский историк, вовсе не питавший нежных чувств к венграм, воздерживался, однако, от каких-либо порицаний в адрес предприимчивого соседа Румынии. Отметим также, что в 30-е годы он ни разу не нашел слов осуждения по поводу погромной деятельности своих легионерских друзей. Впрочем, историк Рауль Хильберг в своем ставшем классическим труде «Уничтожение евреев Европы», отмечал, что два этих аспекта в принципе нерасторжимы. Процесс уничтожения евреев представлял собой прежде всего процесс административный, состоявший в поэтапном и систематическом проведении административных мероприятий (определение, экспроприации, увольнения, концентрация (в гетто), депортация). Разумеется, в 1935—1937 годах Элиаде не мог предвидеть, что конечным из этих этапов явится физическое уничтожение. Однако антиеврейское законодательство Гитлера встретило у него полную поддержку. Это следует из статьи от 7 февраля 1937 г., носящей несколько ирреальное название «Медитация о поджоге соборов».

Двусмысленное отношение к нацистским насилиям. Размышления об оптимальном способе «вывода токсических веществ»

Упомянутое эссе, посвященное преследованию евреев в Германии, — настоящий шедевр двусмысленности. Элиаде развертывает свою мысль последовательно, в четырех тезисах. Он пытается, во-первых, обосновать легитимность проводимой Гитлером политики антисемитизма и репрессий (включая концлагеря); во-вторых, доказать, что она не является такой уж жестокой; в-третьих, объяснить, что акции немцев достаточно безобидны по сравнению с деяниями коммунистов, ужасами, которые, собственно, и спровоцировали ответные действия со стороны нацистской партии (здесь Элиаде чисто реактивно придерживается концепции тождества «евреев» и «большевиков»). В-четвертых, все это излагается весьма сдержанно. «Как же так происходит, — с наигранной наивностью спрашивает ученый, — что при такой фашистской и редкостно антисемитской диктатуре, каковой является гитлеровский режим (подтекст: да такова ли уж она на самом деле? — Авт.), в самом сердце Берлина гордо и сосредоточенно высится синагога; между тем 6 февраля, в Париже, первой же акцией коммунистов стал поджог соборов (sic! — Авт.)»[473]. Второе из этих утверждений — полная фантастика; однако возникшее противопоставление заставляет историка впасть в глубочайшую растерянность: что же можно возразить против действий гитлеровцев? Они эффективны, точны и систематичны. «Немецкие антисемиты ограничились введением жестких законов против евреев, не прибегая ни к каким зверствам». Чего же тут требовать? Напомним, в 1935 г. был принят один из Нюрнбергских законов — Закон о защите немецких крови и чести. С точки зрения Элиаде, ситуация достаточно неординарная. «Задумайтесь на минуту: с одной стороны, фашистско-антисемитская революция, которая не оскверняет синагог и не совершает массовых убийств евреев (что, конечно, свидетельствует о неописуемой доброте ее вождя. — Авт.); с другой стороны, коммунистическая революция, в ходе которой были сожжены тысячи церквей и погибли полтора миллиона человек», — утверждал Элиаде, намекая на Россию и Испанию[474]. Несколькими абзацами ниже он вбивал в головы упрямцев, еще не осознавших весь масштаб «гитлеровского чуда»: истинная правда, «600 тысяч немецких евреев никто не убивал». Ну не достойно ли это восхищения? Одним словом, Гитлер — гуманист. Он им тем более является, настаивал историк религий, что «мог бы перебить всех евреев, поскольку отныне обладает всей полнотой власти», а евреев считает «врагами человечества». Он их не ликвидировал до сих пор лишь потому, что «не хочет раздувать истерию преждевременными казнями». И дальше следует совершенно поразительная фраза: «Гитлер довольствовался созданием концентрационных лагерей»[475]. Несомненно, это следовало считать еще одним доказательством величия души фюрера.

Каков же, с точки зрения Элиаде, наиболее эффективный способ избавиться от «еврейского засилья» в Румынии? Те аргументы, которые он выдвигает против насилия, заслуживают пристального изучения. Насилие нехорошо тем, что оно часто проистекает из комплекса неполноценности, считал Элиаде. Точнее было бы добавить: насилие отражает наличие данного комплекса и открещивается от него тем больше, чем он сильнее. Комплексом неполноценности буквально пропитана каждая строчка Элиаде, посвященная «еврейской психологии». «Мы не так уж непримиримы, потому что мы не ниже их», — писал он, в частности, также по поводу «еврейской проблемы»; эта фраза невольно выдавала глубину съедавших его комплексов[476]. Налицо парадокс, решение которого кроется непосредственно в характере элиадевского национализма. В отличие от национализма Чорана, его центральный элемент — прославление самобытного румынского характера и апология величия Румынии. Добавим также, что тезисы о «многовековой терпимости румынского народа» и о его поразительной способности к ассимиляции, равной которой нет на земле, принадлежат к числу важнейших положений румынского националистического дискурса с XIX в. «Наша вошедшая в поговорку терпимость — признак силы, а не слабости», — замечал Элиаде в мае 1935 г. «Можно ли себе представить, что кто-то может угрожать такой боевой и созидательной расе, как наша? Сама мысль об этом унизительна»[477].