Александра Ленель-Лавастин - Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

• Название: Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран
• Автор: Александра Ленель-Лавастин
• Издательство: Прогресс-Традиция
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 5-89826-270-9

Национальный вопрос особенно болезнен для стран, претерпевших национальное унижение. Таким унижением было поражение фашистской Румынии во Второй мировой войне. Одним из способов восстановления национального престижа является воздвижение на пьедестал исторических героев нации. Для Румынии ими стали выдающийся ученый М. Элиаде, известный публицист Э. Чоран и драматург с мировым именем Э. Ионеско.

Автор книги, не умаляя их профессиональных заслуг, сосредоточивает внимание на социально-политических взглядах, гражданской позиции в трагичные для страны годы фашизма. Доказывая на огромном фактическом материале их профашистские настроения, А. Ленель-Лавастин предостерегает современные поколения от некритической эйфории в отношении «великих румын», способной объективно привести к поддержке обретающего силу неофашизма.

Книга написана живым, ярким, нередко полемичным языком и предназначена для широкого круга читателей.

---

На самом деле с 1934 г. Чоран неоднократно встречался с Кодряну. Он сам упоминал об этом в своей радиоапологии Капитана в ноябре 1940 года: «У меня было лишь несколько встреч с Кодряну... Его присутствие меня смущало, и всегда, покидая его, я испытывал дыхание непоправимости, присущее всем избранникам судьбы». Чуть ниже он рассказывал об одном из их разговоров: «Когда в 1934 г. я заметил, как было бы интересно, если бы он написал историю своей жизни, он ответил: «Я не слишком образованный человек. Я читать не люблю. Предпочитаю сидеть и размышлять». Чоран вспоминал также, что однажды, впав в уныние, он признался: «Капитан, я не верю, что Румыния когда-нибудь сможет занять в мире преимущественные позиции в высшем смысле этого слова. В нашей истории нет никаких признаков, которые оправдывали бы подобные надежды». «Ты прав, — ответил он. — Однако такие признаки имеются». «Легионерское движение?» — спросил я. И тогда он изложил мне свои взгляды на способы возрождения дакских добродетелей. И тогда я понял, что мы переживаем второе рождение Румынии»[291]. Хотя Кодряну и не удавалось убедить молодого философа занять какой-нибудь пост в организации, они продолжали поддерживать сердечные отношения. Так, Чоран подарил Кодряну в 1937 г. экземпляр своего «Преображения» с посвящением. Кодряну отвечал на эту любезность теплым посланием, где поздравлял Чорана и высказывал пожелание, чтобы «этот (румынский. — Авт.) народ сбросил лохмотья пигмея и предстал в императорском наряде». Подпись гласила: «Жму руку. Борец за будущее Румынии»[292].

Публицистическая деятельность Чорана, предшествовавшая его поездке во Францию (конец 1935 — конец 1937 годов), не оставляет никаких сомнений в том, что он поддерживал как программу, так и методы множившего убийства Легиона. Чоран ни разу не выступил с порицанием. Например, в феврале 1937 г. он еще раз подтверждает свою веру в «героизм, берущий начало в жестокости и завершающийся самопожертвованием», воплощением которого для него являются легионеры. Движение, на его взгляд, способное предохранить страну от действия разлагающих ферментов, представляется ему предназначенным стать движущей силой национальной революции, которой он страстно желает. «Если национализм, переживаемый сегодня Румынией и определяющий ее движение к самому важному моменту ее истории, не обнажит нашей иной, по сравнению с нынешней, сущности, значит, страна прогнила до самого корня. Поэтому националистов надо перестать критиковать по поводу их программы»[293]. Все же между национальным и революционным коллективизмом Чорана, граничащим с настоящей метафизикой Истории, с одной стороны, и пассеистской идеологией Железной гвардии, просматривались существенные расхождения. Чоран их не скрывал, во всяком случае в личной переписке. По этому поводу обнаруживается важное уточнение в упоминавшемся выше письме к М. Элиаде: «Разница между мной и нашими националистами (читай: легионерами. — Авт.) настолько велика, что моя деятельность в их рядах способна их только дезориентировать. У меня с ними нет ничего общего, за исключением любви к Румынии. Неужели ты считаешь, что можно изменить реакционную ментальность?»[294] Отличия от идеологии Чорана просматриваются у Железной гвардии по всем пунктам, которые роднят ее с классическими традиционалистскими движениями. Это православная религиозность, крестьянская мистика, яростный антибольшевизм, попытка создания «морального единства».

По всем названным вопросам Чоран занимает иные позиции — об этом свидетельствует анализ «Преображения Румынии». Целые страницы посвящены его отвращению, почти фобии, к византийской цивилизации и ее оттоманским наследникам. Он считает, что его стране «следует учиться лишь у держав, обладающих политическим мышлением. Я бы умер от горя, если бы, по игре случая, Румынии выпало бы воскресить в будущем византийскую культуру. Один-единственный лозунг Французской революции содействовал бы нашему развитию неизмеримо больше, чем вся византийская духовность, вместе взятая»[295]. Правда, он видит у православной Церкви важное преимущество: она всегда была национальной. Однако Чоран сомневается в ее способности внести существенный вклад в увеличение динамизма страны. Руководство Железной гвардии в целом приемлет умеренную модернизацию, однако остается ориентированным на мир деревни. Чоран же считает деревню в лучшем случае «биологической основой» нации, ни при каких условиях не способной стать ее локомотивом[296]. Поэтому он настаивает на «урбанизации деревень», которую считает единственным средством, позволяющим «привести крестьянство в движение и, включить его общий вибрирующий ритм жизни»[297]. По иронии Истории, национал-проведение этой идеи в жизнь начнется при национал-коммунистическом режиме Николае Чаушеску. Руководитель страны выдвинет широкую программу под названием «Систематизация территории и населенных пунктов», во исполнение которой десятки румынских деревень будут снесены бульдозерами и частично заменены унылыми трехэтажными постройками городского типа.

Модернизм Чорана заставляет его восхищаться происходящим в революционной России. Но и в этом случае его взгляды гораздо мягче, чем у Железной гвардии. Он упрекает большевистскую революцию за материализм и считает, что ее универсализм для Румынии стал бы роковым: «Большевистские идеи неизбежно превратят нас в русскую колонию», — пишет он в главе «Война и революция»[298]. Вместе с тем Чоран признает за коммунистами два серьезных достоинства. Первое — их футуристическое мессианство. В данном плане, по его мнению, «Румынии стоит многому поучиться у Москвы». И даже сам он «непременно впал бы в грех национализма à la Доде или Морра, если бы не заинтересовался когда-то русскими нигилистами и русской революцией»[299]. Второе большое достоинство коммунистов (впрочем, Чоран считает, что оно имеется и у национал-социалистов) состоит в том, что они смогли привлечь внимание Европы к социальным проблемам[300]. Двумя столпами подлинного национализма являются, по мнению Чорана, «сила и социальная справедливость». Восхваляя индустриализацию, он пишет: «Ленин лучше всех других революционеров понял, на каких условиях можно получить власть»[301]. Наиглавнейшей проблемой революции Чорану представляется интегрирование пролетариата в нацию; в легионерской риторике эта проблема вообще не находит отражения. «Напротив крестьянина поднимается рабочий, внекосмическое существо, чье появление знаменует рождение нового типа человека»[302]. Данный подход поразительно схож с неонационализмом группы Юнгера. В самом деле, это почти слово в слово изложение сути концепции, развернутой немецким философом в его «Рабочем» (Der Arbeiter). Юнгер видит в рабочем новый тип, способный конкурировать в современном мире с типом крестьянина и даже с типом солдата.

В целом суть политического проекта Чорана можно выразить в двух словах: коллективизм в сочетании с национализмом. Такова основная идея «Преображения». Подчеркнем, что Чоран стремился одновременно переступить парадоксы и общинности, которую считал устаревшей и лишенной созидательного начала, и индивидуализма, ведущего к «атомизации общества»[303]. Здесь налицо прямая параллель с теорией Константина Радулеску-Мотру. Философ учил студентов Бухарестского университета: «Необходимо единство мировоззрения и действия», чтобы побороть индивидуализм элит (в этой связи Радулеску-Мотру упоминал анархию, упадок нравов, смешное подражание) и инстинктивную общинность масс, исполненную мистицизма. Румынизм, считал Радулеску-Мотру, призван положить конец тому духовному антагонизму, из-за которого до самого последнего времени румыны из высших и из низших слоев общества оставались друг для друга чужаками. «Румынизм должен будет сгладить индивидуализм первых и развеять мистицизм вторых»[304]. Однако в отличие от Чорана старый профессор впоследствии признавал свою ответственность за распространение идей, которые могли способствовать кровавому восхождению Легионерского движения. Его последователь так этого никогда и не сделал.

Кроме того, близость Чорана к Железной гвардии определялась наличиями у них общих убеждений, позаимствованных у фашистских идеологий зарубежных стран. Речь идет об антисемитизме, культе вождя и насилия, ненависти к парламентскому режиму. Их объединяла и убежденность, что все проблемы Румынии могут быть разрешены исключительно путем национальной революции. Чоран отчетливо видит уязвимые места легионерской (как, впрочем, и гитлеровской) идеологии, слабость программы Железной гвардии. В этой связи мыслитель говорит о слабости теоретического сознания. Но его критика всегда носит конструктивный характер. Так, в 1936 г. он настоятельно советует активистам движения вдохновляться широкими идеями профессора Нае Ионеску, в частности его видением нации как «сообщества любви». По мнению Чорана, Ионеску осознал проблемы Румынии глубже, чем любой другой интеллектуал и политик своего времени[305]. В целом можно утверждать, что Чоран оказывал поддержку Железной гвардии, так сказать, за неимением лучшего. Тем не менее с 1933—1941 годов он оказывал ее постоянно, хотя, вероятно, ему больше пришлась бы по вкусу такая организация, как Французская народная партия Жака Дорио. Он писал об этом Элиаде вскоре после своего приезда в Париж 13 декабря 1937 г.: «Дорио — лучший из националистов, он обладает настоящими качествами вождя»[306]. Это письмо доказывает, что при всех описанных выше теоретических расхождениях с Легионерским движением Чоран все больше укреплялся в убеждении, что привести его родину к спасению может только полувоенная организация: «Румыния способна заставить Запад уважать себя, только осуществив правую революцию. Я более чем когда бы то ни было убежден, что Железная гвардия для Румынии — последний шанс»[307].