Сергей Сергеев-Ценский - Том 9. Преображение России

• Название: Том 9. Преображение России
• Автор: Сергей Сергеев-Ценский
• Издательство: Правда
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

В девятый том вошли 4, 5 и 6 части эпопеи «Преображение России» — «Пристав Дерябин», «Пушки выдвигают» и «Пушки заговорили».

Художник П. Пинкисевич.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Что же это, а? Ведь расстреливают людей!.. На выбор бьют!.. Не перебит ли провод!

— Поручик Плотицын! В штаб дивизии! — кричал Мирный.

Батареи заговорили снова, в бинокль видно было, что снаряды ложились по линии австрийских окопов, однако несколько минут еще пулеметы оттуда строчили по-прежнему, а пули бойко, как град, стучали в накатник блиндажа, ненадежный, наскоро уложенный и слабо присыпанный землей, почему высокий Черепанов, как и его адъютант, пригнулся, насколько мог, не выпуская, впрочем, из рук бинокля.

Командиром первого батальона был подполковник Мышастов — сильно седой и в очках. Человек тоже длинный, он имел нестроевую привычку горбиться, нежно любил свое небольшое семейство и бильярд в офицерском собрании, но Черепанов, как ни силился, не мог представить его теперь там, с ротами своего батальона. На смотрах Мышастов никогда его не подводил — у него в ротах все было в образцовом порядке, а как он сам теперь, сам-то он как? Ведь он в первый раз в бою за всю свою службу!..

Вскакивает вдруг подпоручик Плотицын и к нему, Черепанову, — с рукой у козырька, с подброшенными бровями:

— Начальник дивизии приказал — второй и третий батальоны в атаку, господин полковник!

— Передать командирам батальонов! — зычно кричит Черепанов и зачем-то кладет при этом правую руку на кобуру револьвера, точно готовясь и сам покинуть блиндаж, раз большая часть полка идет в атаку.

Во втором батальоне (его как-то сразу весь представил Черепанов, будто он стоит на лагерном плацу со своим командиром, подполковником Диковым, впереди) больше порядка, чем в третьем, но почему-то кажется Черепанову, что третий батальон, где командиром подполковник Кубарев, отличится в этот день.

Лысый, крутощекий Кубарев, у которого даже бородка имеет запьянцовский вид, всегда бывал хорош во время торжественных обедов в офицерском собрании, когда нужно было говорить тосты и вообще подогревать чувства, и он на «ты» с любым подпоручиком, но почему-то в его батальоне народ казался всегда Черепанову куда более лихим, чем у Дикова, хотя сам Диков — фуражка на затылке, красное лицо с ястребиным носом вздернуто, голос резкий, — и имел очень воинственный вид.

— А почему же не сразу, а? — вдруг обратился к Мирному Черепанов.

— Что «не сразу»? — не понял Мирный.

— Ну «что» — все три батальона… с самого начала… а только один первый?

— Думал — хватит одного, — объяснил адъютант, а Черепанов кивнул бородой кверху и сказал с расстановкой:

— Индюк тоже… думал-думал… взял да издох.

Сам же он в это время усиленно думал, идти ли ему тоже из блиндажа вместе с ближайшим к нему вторым батальоном, или остаться; спросить об этом своего адъютанта он не решался, а прямого приказа об этом пока не получал.

Он мог бы спросить самого начальника дивизии, где ему быть, раз атаку будет вести весь полк, но счел неудобным спрашивать о том, что предполагалось известным ему самому, как командиру отдельной части.

Да и некогда уж было спрашивать: дальше все пошло гораздо быстрее, чем он представлял.

Первый полк и два батальона второго обошли левый фланг австрийских позиций; Черепанов не знал об этом и своему третьему батальону, который вел на окопы противника неосновательный Кубарев, приписал успех этого первого в своей жизни боя.

Когда в розоватом дыму от австрийских снарядов, делавшем все впереди фантастичным, бежали, вопя «ура», тысячи человек его полка, старый, долгобородый полковник не мог уже устоять в своем блиндаже: он выскочил наружу, несмотря на трескотню пулеметов и винтовок.

Все-таки он подлинный хозяин полка, этого отнять у него никто бы не мог, как никто бы не мог убедить его в тот момент, что не он, стоя сзади, ведет в бой свои батальоны. Подняв правый кулак и весь напрягаясь до красноты шеи, он тоже кричал «ура», — он не отделял себя от своих солдат и офицеров, не замечая даже, как многие падали, следил только за тем, как сокращалось расстояние между его людьми и линией австрийских окопов, и вот тогда-то он заметил успех третьего батальона.

И когда рядом с ним вытянулся длинный и тонкий поручик Мирный, только что вышедший из блиндажа, он крикнул ему радостно:

— Каков Кубарев, а! Посмотрите!

На это Мирный отрапортовал, подняв к козырьку руку:

— Господин полковник, получена телефонограмма: подполковник Кубарев убит.

Черепанов вздернул мохнатые брови, вздернул плечи и непроизвольно перекрестился мелким крестом.

Встречный бой двух авангардных отрядов закончился победой дивизии генерала Горбацкого, но маневр его не мог, разумеется, застичь врасплох австрийцев: они отступили, очень искусно прикрываясь рощей, фольварками и складками местности за ними. Хорошо помог им и висевший длинным полотнищем густой белый дым от разрывов русских снарядов. Впереди шли их батареи, за ними пехота форсированным маршем.

Горбацкий не отдал приказа преследовать отступающих; он решил, что его дивизия заслужила отдых, взяв позиции противника и около четырехсот пленных, из которых большинство были чехи.

Он приехал сам осмотреть позиции, которые занял.

Это был толстый, внушительного вида старик, давно уже привыкший в себе не сомневаться, но зато сомневаться во всех своих подчиненных, почему и смотреть на них не иначе как исподлобья, говорить с ними нарочито сиплым голосом и даже когда приходилось «благодарить за службу», то выкрикивать это с такой наигранной интонацией, как будто за благодарностью непременно должно было последовать весьма многозначительное «но».

Таким генерала Горбацкого уже несколько лет знал Черепанов, таким увидел его тут же после боя: ведь генерал был во время боя далеко в своем штабе и приехал на лимузине, что же в нем могло измениться?

Верхние веки его казались тяжелыми от двух черных бородавок на них, щели глаз узки еще и от зыбких мешков под глазами; в прозор между двух лопастей серой, как волчья шерсть, бороды мерцал орден.

Черепанов, делая твердые широкие шаги, подошел к нему с рапортом:

— Ваше превосходительство, вверенным мне полком противостоявшие позиции неприятеля взяты!

Ему казалось даже, что и этого не следовало говорить, лишнее, ведь генерал знал это, но Горбацкий, не опуская жирных пальцев, поднятых к правой брови, буркнул:

— А потери?

— Потери, ваше превосходительство, еще не приведены полностью в известность.

— Э-э, «не приведены»!.. Значит, и сосчитать трудно, а?.. Подадите потом письменный рапорт по форме.

— Слушаю, ваше превосходительство.

— Здравствуйте! — Протянул руку, приподнял веки с бородавками и добавил невыразительно: — Поздравляю.

Только услышав это последнее слово, Черепанов просиял, наконец, утвердившись в мысли, что вместе с его письменным рапортом будет послано по начальству представление его в командиры не отдельной бригады.

Горбацкий пробыл недолго, — он поехал в первую бригаду свою, предоставив Черепанову время для подсчета потерь, и тот мог, наконец, со всей очевидностью для себя, гораздо раньше, чем для начальства, уяснить, что осталось от его первого батальона.

Первая рота потеряла половину людей — сто двадцать два человека, — вторая тоже свыше ста человек, третья и четвертая несколько меньше, а всего один только батальон потерял больше, чем весь полк взял пленных. В других батальонах вышло из строя если и не так много людей, как в первом, однако их хватило бы на целую роту военного состава.

Черепанов не был жаден по натуре, но если бы вот теперь кто-нибудь сказал ему, что завтра же он получит бригаду, он прежде всего спросил бы: «Полную?» — и встревоженно ожидал бы ответа.

Подполковник Мышастов обрадовал его уже тем, что уцелел. Черепанов никогда раньше не был к нему сердечно расположен, но теперь, увидев его, едва удержался, чтобы не обнять.

Вид у сутулого Мышастова был все еще несколько оторопелый, и что-то дергалось сбоку левого глаза под стеклом его очков, когда он говорил Черепанову:

— Должно быть, жена умолила… Она у меня богомольная…

Тужурка и шаровары его были в подсыхающей грязи, и, когда на это обратил внимание Черепанов, он объяснил:

— Попалась такая канавка удобная: как в нее упал, так и влип во что-то, а пули над головой все время свистели…

И даже спросил удачливый Мышастов:

— А почему же все-таки не преследуем мы австрийцев?

— Не получили приказания, — и потому, вероятно, что можем наткнуться на превосходные силы, — не сразу ответил Черепанов, внимательно посмотрев в ту сторону, куда ушел противник, теперь уже скрывшийся. — Наконец, ведь и похоронить убитых надо, а?

И Мышастов тут же согласился:

— Так точно, это необходимо.

Он знал, что в случае производства Черепанова в генерал-майоры и откомандирования от полка командующим полком должен быть назначен он, как старший из батальонных по производству в подполковники, и добавил почтительно: