Ицхак Маор - Сионистское движение в России

• Название: Сионистское движение в России
• Автор: Ицхак Маор
• Жанр: История

---

6. Сионисты России о Первом конгрессе

Об атмосфере, царившей на конгрессе с момента его открытия и до конца, о впечатлении, которое произвели конгресс и Герцль на делегатов из России, {61} можно судить по отзывам, написанным по горячим следам и позднее - из их мемуаров. Вот некоторые из них.

Лев Яффе: "Я был тогда поклонником Ахад-Гаама. Молодежь дорожила нравственными идеалами, положенными в основу его учения. Мы понимали ценность национального воспитания и обучения народа. И все-таки его сионизма было нам недостаточно. Мы жаждали более масштабных политических горизонтов и более обширного поприща для его Духовного центра.

Нам казалось, что он подрезает наши стремления, не верит в возможность крупных политических достижений и поэтому выдает действительное за необходимое. Герцль выразил наши чаяния и открыл перед нами горизонты, о которых мечталось. Мы шли на конгресс, на встречу с вождем, охваченные предчувствием чуда и праздника. Память о конгрессе сохранилась в нас, как дивный сон нашей весны и юности. Всем, кто в нем участвовал, он осветил их дальнейший жизненный путь, будто они навсегда вдохнули в себя чистейший горный воздух. Один из первых в России Ховевей Цион сказал после закрытия конгресса: "Теперь нам следует уединиться подальше от повседневной суеты и влияния будней, заново переживая воспоминания о конгрессе и питая душу его впечатлениями. Их достаточно, чтобы наполнить жизнь могучим и прекрасным содержанием до конца наших дней".

"...В Базеле мы впервые встретились с Герцлем. Кто-то нас ему представил. Мы увидали его - и тотчас были покорены обаянием его личности. Герцль стал первой любовью нашей юности и большой любовью всей жизни, олицетворением всего высокого и прекрасного, что есть в мире. Его образ и личность наполняли каждый час и миг нашего существования. Еще не видав Герцля, мы его полюбили и уверовали в него всем сердцем. А когда увидели, он пленил нас своей сияющей, гармоничной красотой. Поколению, знакомому с ним только по портретам, не понять этой красоты. Для нас он был не только избранником народа, не только вождем дела {62} всей нашей жизни, не только творцом возрождения народных надежд - он победил нас цельностью своей личности, ибо нам посчастливилось видеть его в полном расцвете отпущенных ему сил. Природа, желая показать, до каких высот может подняться смертный, подарила нам Герцля.

Сионизм был для него не печальной необходимостью, а возвышенным идеалом. Так он однажды и написал, обращаясь к учащейся молодежи: "Я говорил, что сионизм - вечный идеал, и действительно верю, что и после того, как мы унаследуем Эрец-Исраэль, он не перестанет быть идеалом. Сионизм, как я его понимаю, - не только стремление найти еврейскому народу прибежище, но также мечта о духовном и нравственном совершенстве".

Интуитивно мы создали себе смесь из учения Ахад-Гаама и политических идей Герцля, синтез между еврейством и евреями. Это хорошо выразил тогда Менахем Шейнкин: "Если бы Баал-Шем-Тов и Виленский гаон соединились, явился бы Мессия" (Намек на синтез противоположностей: Баал-Шем-Тов - основатель хасидизма, в то время как Виленский гаон возглавлял противников этого движения.).

Эта смесь из учения Ахад-Гаама и идей Герцля все сильнее преобладала в наших мыслях и разговорах. Конгресс стал для нас сплошным радостным и бурным переживанием. Самыми великими минутами были: открытие конгресса, появление Герцля и его речь о еврейской политике, исполненная гениальности и высокой простоты. Еврейский вопрос превратился в сионистский вопрос. Второй момент, который увлек нас до самозабвения, - речь Нордау о положении евреев. Эта речь зажгла всех участников конгресса. Представители крупнейших европейских газет повскакивали с мест, бешено аплодируя и стуча ногами. Кто-то от избытка чувств вскочил на стол. Зангвилль, который поначалу был холоден и полон сомнений, сказал после этого: "Только при помощи такого взрыва можно создать народ".

{63} И, наконец, третий момент - момент закрытия конгресса, когда старик Мандельштам благословил молодого вождя, к которому были устремлены все взоры, и все сердца тянулись с обожанием и любовью. Ночами мы не могли спать от возбуждения и обилия впечатлений. Часами бродили мы по улицам Базеля. Преисполненные энтузиазма, возвратились мы в Гейдельберг. Профессор Герман Шапиро вернулся совершенно другим человеком. Вечер за вечером я навещал его на его квартире. Шапиро усаживался в глубокое кресло. Темой наших бесед были конгресс и Герцль, к которому Шапиро привязался всей душой: человек, бывший ранее противником Герцля, теперь не выносил ни одного слова критики в его адрес. Мы разговаривали о судьбах сионистского движения: его перспективы нам казались теперь сияющими. Некоторые из нас, студентов, уехали на каникулы домой. Шапиро нам завидовал. У него возникла идея поездки в Россию, где он не был долгие годы, встреч с еврейскими массами для выступлений в пользу сионизма и Еврейского национального фонда.

С тех пор миновали десятилетия, но память о конгрессе живет в наших сердцах. Сквозь годы сияет свет, зажженный на Первом конгрессе, и не тускнеет он в наших душах и в душе всего народа. Свет, вспыхнувший на заре нашей жизни, будет освещать нам путь до последней минуты".

М. Усышкин, который, как известно, энергично и резко выступал против Герцля во время Угандийского кризиса (1903-1904), назвал его впоследствии в своих мемуарах "великим орлом, появившимся на небосклоне еврейской жизни и возвестившим о великом творении - создании сионистской организации". О конгрессе он сказал: "С того дня и по сегодня мы в разных формах продолжаем дело, которое возложил на нас Первый конгресс".

Мордехай Бен-Хиллель Хакоэн: "Такой подъем, какой мы испытали во время закрытия Первого конгресса, нам уже не ощутить более никогда. Поистине в тот {64} момент воспрянула душа сынов Израилевых, паря все выше и выше... Я не умею выразить это состояние... Нет слов, чтобы описать те чувства, ту душевную бурю".

М. Бен-Ами: "На сцену спокойно подымается Герцль... Перед нами царственный образ, прекрасный и печальный; взгляд глубокий, сосредоточенный. Это уже не тот лощеный "венский" Герцль, а некто из дома Давидова, восставший внезапно из небытия во всей своей сказочной красоте. Весь зал напрягся, как струна, будто у него на глазах совершается историческое чудо. Но разве это не было чудом?.. В продолжение нескольких минут зал дрожал от восторженных выкриков, аплодисментов и топота ног. Казалось, свершился великий сон нашего народа, длившийся два тысячелетия, и перед нами предстал Мессия сын Давидов".

Реувен Брайнин: "То была весна нашего движения, начало нашего пробуждения. Священный дух осенил наш стан. Будучи в приподнятом состоянии духа, мы готовы были превзойти самих себя. Мы верили и надеялись с пламенной приверженностью неофитов. Дни приобрели новое значение, каждый час приносил новое откровение, каждый день опрокидывал сложившиеся представления. То, что вчера находилось за пределами реального, сегодня было возможно и необходимо, даже непонятное открылось всем, невероятное - стало реальным фактом... Там был Герцль - творец и чародей конгресса, символ пробудившихся сил и центр их проявления. Более чем вождь, провозвестник, политик, даже более чем творец - сам народ Израиля в его красоте и благородстве, все лучшее из того, что есть в нас, наше прошлое, настоящее и будущее, синтез нашего прежнего достоинства и будущего величия, знак и образ вечной жизни нашего народа. Его сила и мужество передавались нам - и он черпал из нашей силы. Велики были его простота и мудрость. В нем сошлись простосердечие и гениальность".

Л. Моцкин: "Герцль - самое глубокое переживание всей нашей жизни. Первый сионистский конгресс был {65} для нас, как башня, упирающаяся вершиной в небо: чем дальше от нее отходишь, тем явственней ее масштабы и вышина. Чем дальше в прошлое уходил от нас конгресс, тем выше для нас, его очевидцев и его свидетелей, возносилась его вершина. Что было особенно привлекательно на Первом конгрессе, так это нелицеприятная смелость, с которой он обратился к евреям и всему миру.

После пророческого выступления Нордау многие от изумления заметались, пораженные неожиданностью, и самые старые участники конгресса превратились в самых юных; главные скептики среди нас лишились дара речи, неверующие уверовали. Старый профессор Макс Мандельштам метался по залу и с юношеской пылкостью восклицал, что никогда в жизни еще не был потрясен столь могучим предвидением...

То, с чем Моше Гесс (Мыслитель и публицист, друг и сподвижник Карла Маркса, автор книги "Рим и Иерусалим" (1862), в которой он определил евреев не как религиозную группу, а как нацию, и предсказал возврат в Сион на социалистических началах.), Леон Пинскер и другие предшественники Герцля обращались к своим соплеменникам, - с этим непреложным требованием Герцль впервые обратился ко всему человечеству; и голос Первого конгресса явился неким откровением не только для евреев, но и для неевреев.