Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара

• Название: Рукопись Бэрсара
• Автор: Елизавета Манова
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Милая! - я снова взял ее руку, и она, задумавшись, не отняла ее. И никто не нравится?

- А кто? У деревенских-то разговор короткий - за руку да на сеновал. И лесные... тоже дай ослабу, так сразу руки тянут. Мне б такого, как дядь Огил иль ты...

- А что в нас хорошего? Старые, страшные. Хотя Огил, пожалуй, красив.

- Да и ты ничего, - сказала она простодушно. - Только что худющий, так оно наживное. Я ведь не малая девчонка на лица заглядываться. У вас с дядь Огилом другое: зла в вас нет.

- Разве?

- А ты не смейся! Со стороны-то видней! Помнишь, как стражник за мной увязался? Место пустое и нож у тебя: я-то думала сразу кончишь. А ты разговор затеял - ведь уболтал, отпустил живого! Я и подумала: дядя Огил тоже такой - убивать не любит.

- Суил, - начал я, но она меня перебила:

- Не надо, Тилар! Я ж не слепая. Обожди. Не торопи меня!

Настал день, которого я боялся. Появился Ирсал. Поздно вечером он пришел; хмуро было его лицо и плечи горбились под тяжестью страшной вести. Поздоровался, сел на скамью, уронил между коленями длинные руки.

- Казнят их завтра.

- Кого?

- Женщину ту. Мужика, что у ней взяли.

Суил то ли всхлипнула, то ли застонала и бессильно привалилась к стене. Синар обняла ее за плечи.

- Мучили их, да, видать, ничего не вымучили. К одному только приходили, а его уж нет. Пятый день пошел. А нынче объявили.

- Я пойду к ней! - сказала Суил. - Нельзя ей одной! Я смогу, я и с отцом была!

- Тебя ищут, птичка.

- Ну и пусть! - закричала она. - Пусть!

- О матери подумай, Суил. Неужели ей еще и тебя потерять?

Она покачала головой.

- Значит, подарок хочешь кеватцам? Вот так ты уверена, что смолчишь под пытками? Сколько жизней будет стоить твоя прихоть? Ну?

- Тилар, - сказала Суил тоскливо. - Как же так... как она будет одна... нельзя ж так, Тилар!

- Я пойду.

Ирсал глянул неодобрительно, но ничего не сказал.

- Нашел забаву - на казнь смотреть! - проворчала Синар. - Сам, гляди, без головы останешься!

- А ты что скажешь, Ирсал?

Он посопел, прошелся рукой по лицу.

- Твое право. Коли решил, так нечего тебе тут ночевать. Пошли. Ты, тетка, не тревожься, может, он денек-другой у меня поживет.

- А, греховодник! Чую, вся беда от тебя!

Он усмехнулся.

- Не вся от меня, есть и от него малость.

Пасмурным утром мы вошли в Ирагские ворота. Хмуро двигался сквозь ворота людской поток - ни разговоров, ни шуток - только слишком громко в безмолвии скрипит под ногами снег. Опустив на глаза капюшон, мы с Ирсалом брели за толпой мимо притихших домов, мимо пустых харчевен, мимо безмолвных храмов.

Улица кончилась, я поднял глаза од грязного снега и увидел эшафот. Он был как черный остров в зыбком море толпы, он зачеркивал площадь, он осквернял город, он позорил мир.

Ирсал орудовал локтями; я шел за ним, нас молча толкали в ответ; мелькнуло знакомое лицо - я, кажется, видел его на суде? - отстало, спряталось среди толпы.

Только цепь стражников была впереди: красные лица, частокол пик - и эшафот.

Я не мог на него глядеть. Бессильное бешенство: почему это есть? Разбить, разметать, разогнать - и пусть такого не будет! Вот он, мой враг - эта слепая сила, перемалывающая жизни ради чьих-то крохотных целей. Опять мы лицом к лицу, и мне некуда деться. Но теперь я не убегу. Я буду драться с ним, до последней капли крови, сдохну, но не признаю, что так и должно быть...

- Ведут! Ведут! - загудело в толпе, она задвигалась, и я увидел осужденных. Между двумя рядами солдат они двигались к эшафоту. Первою шла Ваора. Нет, не шла. Ее волокли под руки два здоровенных попа, а следом вторая пара тащила мужчину. Они исчезли за черною глыбой, а когда появились на эшафоте, я ухватился за Ирсала. Не Ваора это была! Не могла быт Ваорой эта старуха! Нечесаные космы скрывали ее лицо, и что-то вроде надежды - а вдруг?

Их подвели к столбам и отпустили. Мужчина упал на колени, а она Ваора! - пошатнулась, но выпрямилась, мягким женственным движением убрала волосы с лица. Четыре палача в суконных масках засуетились, привязывая их к столбам.

Появился еще один, тучный, в доспехах, развернул свиток и стал, надсаживаясь, что-то кричать. Я ничего не слышал. Я видел только лицо Ваоры и ее распахнутые в муке глаза. Она искала кого-то в толпе, и я, рванувшись, стащил капюшон. Заметила ли она движение или просто увидела меня, но глаза ее остановились на мне, и губы дрогнули, словно в улыбке.

И я обо всем забыл. Набрал побольше воздуха в грудь и крикнул что было мочи:

- Она жива, Ваора! Все наши живы! Скоро кеватцам конец!

Ирсал, ощерясь, схватил меня за руку и рванулся назад. Я успел заметить, как стража ударилась в отвердевшее тело толпы. Мы бежали по площади; толпа расступилась перед нами и стеною смыкалась следом, и я нес с собою, как драгоценность, память о том, как знакомым грозовым светом загорелись глаза Ваоры и взметнулась губа, открывая острые зубки.

В воротах стражников не было - видно тоже смотрели на казнь, мы выбрались благополучно. Ирсал попетлял для порядка и привел меня в тот же сарай.

Спасибо Ирсалу, он так и молчал всю дорогу. Я не мог бы с ним говорить. Ненависть оглушила меня, удушающая бессильная злоба. Я ничего не могу. Этот мир так же гнусен, как мой, так же подл и жесток. Почему я вообразил, что смогу в нем что-нибудь сделать? Как ни крои историю, но людей нельзя изменить. Эти гнусные, подлые твари...

А потом меня отпустило. Я почувствовал боль в руке и увидел кровь на повязке. И уже ненависть, а печаль...

Рядом тихо сопел Ирсал, я покосился, ожидая упреков, но лицо его было добрым и грустным.

- Беда с тобой, парень, - сказал он совсем не сердито. - Ты, видать, свою голову и в грош не ставишь.

Я не ответил.

- А все-таки порадовал ты ее...

И опять мы молчим. Я качаю проклятую руку и спокойные, ясные мысли... Я здесь навсегда. Этот мир - теперь мой мир. Я не хочу, чтобы в нем такое творилось. Что я могу? Одинокий, беспомощный чужак, подозрительный и поднадзорный. У Баруфа есть люди, есть деньги и есть оружие - а он пока ничего не сумел. У меня есть только я, моя воля и мой мозг. А почему бы и нет? Интересный эксперимент: превратить бессилие в силу.

- Ирсал, - сказал я, - а ведь акхон уже понял, что кто-то ему мешает. Что теперь будет?

- Чего?

- Зачем бы ему спешить с казнью? Значит, уже понял, что не достанет больше никого из тех, кто ему нужен.

- Д-да! - сказал Ирсал и утопил лицо в ладони. - Ты посиди, а? Я быстро!

- Я с тобой.

- Это еще зачем?

- Надо.

Он покосился с сомнением, подумал - вдруг согласился.

И мы оказались в каком-то заброшенном доме. Особенно противный, затхлый холод - и страх. Я слишком резко начал. Так круто, уже и не отступить.

Дверь заскрипела длинно и печально, и появились двое. Одного я сразу же узнал. Не то лицо и не те обстоятельства, чтобы его забыть.

Он прищурился в сумраке дома, поглядел на меня, на Ирсала, опять на меня и сказал - как будто бы без угрозы:

- Хорошо ты блюдешь закон, брат Ирсал.

Ирсал побледнел.

- Это моя вина, - сказал я устало. - Я хотел тебя видеть.

- Зачем?

Я сказал - все так же устало. Я и правда очень устал.

- А мне-то что?

Голос был равнодушен, но лицо отвердело, и зрачки сошлись в колючие точки.

- Я не знаю, как поступит акхон. Захочет сам докопаться - это полбеды. А вот если попросит помощи у теакха...

- Ну, попросит.

- И ему не откажут!

- Да! Нынче в городе да солдатня кеватская! Народ-то, что пересохшая солома - огня мимо не пронесешь. Смекаешь, брат Тилар! А у Охотника-то ты что работал?

- Думал, - заметил, что он нахмурился и пояснил: - Мне передавали сведения от лазутчиков. Надо было сложить одно с другим и прикинуть чего ждать.

- И что, многих ты знал? - спросил он жадно.

- Зачем? Ни они меня, ни я их.

- Хитро! Ладно, гляну, как оно нам сладится. А ты чего с Охотником не ушел?

- Не дошел бы, - сказал я неохотно. - В тюрьме пересидел.

Он опять оглядел меня, кивнул и обернулся к Ирсалу:

- Тебя, брат Ирсал, прощаю для первого раза. Иди, он при мне будет.

- Позволь поговорить с Ирсалом, брат.

- А кто тебе мешает? Говори!

А в глазах уже подозрение, и я не стал рисковать. Попросил только:

- Позаботиться о моих, брат. И ради бога, успокой мать, очень тебя прошу!

Он кивнул, прижался щекой к моей щеке и поскорее ушел.

Странная началась у меня жизнь, романтическая до тоски. Гулкое подземелье в развалинах старого храма, знобкая сырость и сырая темнота. Только ночами я выходил глотнуть мороза, но и тогда за спиной торчала безмолвная тень.

Два человека делили со мной неуют темницы. Первый - был сторож, он носил мне еду и следил за огнем в очаге. Второй - тот самый человек, брат Асаг, он приносил мне вести.

Правда, тогда я не замечал неудобств. Темнота дня и темнота ночи были одинаково годны для работы, а ее мне хватало с лихвой. Я работал, как черт, пытаясь обогнать время, и боялся, что уже безнадежно отстал. Плохо была поставлена в Братстве разведка. Они знали все, что творилось в предместьях, многое из того, что случалось в богатых кварталах, а за пределами города - ничего. Словно глухая стена отделяла Братство от мира.